ПОДЛИННЫЕ СОЧИНЕНИЯ ФЕЛИМОНА КУЧЕРА
Шрифт:
Стояли и сооружения иного вида, предназначенные, вероятно, лишь для одной семьи: некоторые круглые в основании и со сферической крышей, другие имели в основании треугольник и были похожи на пирамиды; те и другие тоже были обложены древесной корой.
Кое-где виднелись разложенные на толстых брёвнах оленьи шкуры, приготовленные для выделки, и перед ними сидели женщины, соскребая со шкур мездру и волосы. Виднелась также кожа, растянутая над ямами с дымящимися углями – таким способом туземцы изменяли её цвет и придавали ей плотность. Повсюду валялись щепки, кусочки коры, ветви, обглоданные кости.
Очутившись на территории индейской деревни, Пьер остановился в растерянности. Никогда прежде он не видел, как жили первобытные народы, и даже не мог представить этого. Теперь он лицезрел быт диких людей, и увиденное поразило его. В сумраке возникали и исчезали голые фигуры индейцев, не обращавших внимания на пришедших.
Гевкамен, заметив, что его товарищ остановился, посмотрел по направлению его взгляда и заговорил, заставив Пьера прийти в себя:
– Здесь много благодатной почвы, ещё не обработанной, для служителя Господа Нашего. Здесь можно оставить много добрых семян…
– Пойдёмте, куда нам идти? – прервал его Пьер.
Они прошли дальше и остановились перед дверью большого дома, над входом в который висели рогатый олений череп и распятое чучело орла. Тут их заметила играющая при входе детвора и разразилась пронзительным воем, признав в Хейхое чужака. Француз повелительно поднял руку над головой и оставался в такой позе до тех пор, пока голоса детишек не стихли. Со всех сторон к дому потянулись люди, сверкая глазами, как звери, и нельзя сказать, что взгляды их излучали дружелюбие. Несколько воинов мрачно столпились перед входом, держа в руках громадные топоры с кривыми рукоятками.
Гевкамен, видимо уже привыкший к индейцам, направился прямо к ним с твёрдостью, которую невозможно было поколебать, и шагнул в дом. Пьер не сумел придать своему лицу необходимое выражение равнодушия в момент, когда пробирался между тёмными могучими фигурами воинов. Но, сознавая, что жизнь его зависела от самообладания, он положился на благоразумие Гевкамена, стараясь тем временем привести в порядок свои мысли. Пафос героизма давно улетучился. Теперь кровь стыла в жилах Хейхоя от сознания непосредственной близости свирепых и беспощадных врагов. Пьер взял себя в руки и не выдал своего волнения.
Как только Гевкамен и Пьер прошли к середине дома, Ирокезы, стоявшие у порога, тоже шагнули внутрь и разместились вокруг пришедших, когда те устроились возле костра. Трое или четверо самых старых индейцев с длинными седыми волосами поместились на полу возле гостей.
Огонь был разложен на земле в центре дома, дым поднимался вверх без трубы. Кое-где виднелись прислонённые к стенам каменные топоры, давно вышедшие из употребления, но хранившиеся, вероятно, в качестве реликвий. Куда ни глянь, лежали сваленная кучами одежда, оружие и домашняя утварь. Повсюду виднелись глиняные горшки, бутылки из высушенных тыкв и сосуды из древесной коры, в которых хранились сушёные бобы. Под потолком свисали с перекладин связки кукурузы. Вдоль стен были устроены одинаковые койки в два этажа, на которых болтались всякие шкуры, ремни, одежда.
Некоторое время висела томительная тишина. Пьер усиленно старался прочитать по лицам Ирокезов, какого приёма следует ожидать. Но индейцы, сидевшие впереди, почти не смотрели на него; их глаза были опущены, а выражение лиц было истолковать и как почтение, и как недоверие к гостю.
Наконец, один индеец, мускулистый и крепкий, с проседью в длинных волосах, выступил вперёд и заговорил на родном языке. Пьер не понимал ни слова. Судя по жестам, которыми сопровождалась речь, можно было думать, что слова дикаря носили скорее дружелюбный, чем враждебный характер.
– Разве никто из моих братьев не говорит по-английски? – спросил Хейхой, когда оратор смолк, и оглядел всех присутствовавших.
Многие повернули голову, но ответа не последовало. Повисла продолжительная пауза. Наконец, вышел другой индеец и на плохом английском произнёс:
– Ты находишься на нашей земле, почему мы должны говорить на твоём языке?
– Я согласен с тобой, – кивнул Пьер, – но если вы не станете пользоваться моим языком, то мы не сможем понять друг друга. Кроме того, вы хозяева, а я гость. Гостеприимный хозяин предлагает еду и ночлег, тем самым оказывает внимание гостю. Я слышал, что ваши гости могут жить в ваших вигвамах столько, сколько им захочется. Это – удивительное проявление любви и братства. Не значит ли это, что ваше гостеприимство обязывает вас быть более умелыми в общении, чем я, и знать больше языков, чем приходящие к вам путники?
– Ты прав, незнакомец. Мы покажем тебе, что умеем быть настоящими хозяевами. Пусть нам и не нравятся чужие языки, мы будет разговаривать на английском языке… Пусть кто-нибудь из женщин принесёт нашему гостю кукурузную кашу и жирный кусок оленины. У нас есть также кукурузные лепёшки, бобы, тыква, земляные орехи и сушёные ягоды. Может быть, ты хочешь напиток из кленового сока, который мы приправляем пряным корнем лавра? Говори, что тебе по душе, нам ничего не жалко. Мы можем даже наловить сейчас для тебя свежей рыбы.
– Благодарю вас, братья! Мохоки – великий народ, великие воины и великие кулинары. Я вижу это.
Индейцы заулыбались.
– Твоё сердце полно благодарности и доброты, незнакомец. Но что привело тебя к нашим домам?…
(Потеря двух страниц. Надо полагать, что в утерянном фрагменте Пьеру удалось завоевать доверие туземцев, так как в следующих строчках он уже свободно передвигается по деревне. Судя по дальнейшим событиям, Пьер Хейхой выдал себя за бледнолицего шамана и провидца, и индейцы поверили ему.)
…Утром Пьер выбрался из-под мягкой оленьей шкуры и направился к двери, чтобы сходить по нужде. Многие дикари уже бродили по деревне, перекрикиваясь о чём-то.
Едва он устроился на корточках под кустом, как увидел, что со стороны на него взирали несколько индейцев, будто изучая его. Их лица были полны глубокого интереса, взгляды не отрывались от странного чужака. Им было интересно, как он сидел, как кряхтел, как отодвигал набедренную повязку, как оглядывался при этом. Один из туземцев даже опустились на четвереньки и склонил голову к самой земле, чтобы не пропустить ничего.