Подменный князь. Дилогия
Шрифт:
На Подоле и в центре города, где когда-то казнили первых киевских христиан, уже начали рубить новые храмы для совершения богослужений. Иногда казалось, что я только дал импульс, а теперь все происходило как бы само собой — Русь ждала Христа.
Казалось так не только мне.
В один из дней ранней осени ко мне пришел воевода Свенельд. Он был не один, с ним явились Фрюлинг и еще двое бояр. Когда на лестнице раздались тяжелые шаги нескольких людей, я встрепенулся и проверил, на месте ли меч. Находившийся рядом Алеша Попович
Вошедший первым Свенельд зорким глазом увидел нашу тревогу и усмехнулся. Вообще, недоброжелательная кривая ухмылка теперь часто появлялась на его лице.
— Неспокойная стала у тебя жизнь, князь, — сказал он. — Чуть что, и за меч хватаешься в собственном доме. Нехорошо это.
— Конечно, нехорошо, — согласился, и указал на лавку напротив. — Садитесь, гости дорогие.
— Не дорогие мы тебе, — веско сказал воевода, грузно усаживаясь и подбирая полы длинной одежды. — Не дорога тебе Русь, князь. Горько и обидно нам смотреть на то, как ты забыл заветы отцов и дедов. Горько глядеть на то, как приводишь на нашу землю греческих жрецов. Как ты уничтожаешь все, что дорого нам от века. Как насаждаешь веру в Христа — чужую нам веру.
В каком-то смысле я даже обрадовался этому визиту. Нарыв, который созревал уже давно, когда-то должен был прорваться наружу. Конфликт между христианством и язычеством не мог слишком долго тлеть подспудно.
Кроме религиозных — почитания старых богов, имелись еще и социальные причины. Если Русь станет христианской страной, она прекратит набеги на южных и западных соседей. Постепенно цивилизуясь, она станет такой же страной, как ее культурные соседи. А это значит — сломается привычный уклад жизни. Неуместными станут разбои и грабежи соседних стран, куда денутся воины, которые умеют только убивать?
Некоторое время мы препирались со Свенельдом о сущности перемен, происходящих в Киевском государстве, но по лицам воеводы и его молчаливых спутников я видел, что они пришли сюда не дискутировать.
А зачем же? Неужели убить меня — неугодного?
Нет, не то. Убить можно было сразу и без всяких разговоров. Убить можно было тайно, из-за угла. В конце концов, воевода мог организовать покушение на меня…
Я смотрел в окно на двор, где ветерок гонял начавшие опадать осенние листья. Ходили люди, о чем-то переговаривались. Тлел костер, который еще не начали разжигать для приготовления обеда…
Привычная картина, обычная жизнь. Но от нашего разговора со Свенельдом и его спутниками сейчас что-то серьезно изменится. Я это чувствовал, да и понимал умом — тягостная ситуация должна разрешиться.
— Киевская держава становится христианской, — сказал воевода, насупившись и поджав губы. — Мы это видим и не согласны с этим. Но мы не хотим войны внутри страны, потому что мы — воины, а не мятежники. Из поколения в поколение наши отцы и деды защищали эту землю от внешних врагов. И не нам, их потомкам, затевать внутреннюю распрю.
— Вы — это кто? — решился спросить я, когда воевода ненадолго замолчал, чтобы перевести дух.
— Мы — это русы, — спокойно ответил он. — Мы жили здесь всегда, это наша земля, а поляне только потом пришли сюда.
Ну, это был спорный вопрос, и я не был в нем компетентен. Поэтому оставалось ответить уклончиво.
— Все народы считают, что земля, на которой они живут, — их исконная. А все остальные — пришлые. На самом деле народы перемещаются по лицу земли, и это нормально.
— Христианство, эта зараза, идет от тебя, — сказал Свенельд, не обратив внимания на мои слова, показавшиеся ему неважными. — Проще всего было бы устранить тебя самого. Скажу тебе прямо, князь, мы смогли бы это сделать. Думаю, что ты это знаешь. Особенно если вспомнишь о том, как сам стал князем.
Воевода покосился на своих спутников: они-то ничего не знали о том, как Блуд с Добрыней и Свенельдом «произвели» меня в князья, прикончив перед этим моего незадачливого тезку…
Впрочем, все хранили молчание и не задавали вопросов. Понятно было, что мои визитеры заранее договорились о том, что станут делать.
Я молчал. А что бы я мог сказать? Ведь мне были неизвестны их намерения. В ту минуту мне оставалось лишь сидеть и слушать да постараться не довести до крайности. О том, что с людьми, говорящими неосторожные речи, тут разговор короткий, я знал слишком хорошо…
— Дело в том, что, устранив тебя, князь, мы только отложим принятие христианства в Киеве и зависимых землях. Да и то ненадолго. Большинство здешних людей хотят стать христианами. Ты это знаешь, и мы это видим. Но только не русы — это не наша вера.
Последние слова Свенельд произнес так мрачно, что я даже испугался. Но, видимо, воевода просто выразил плоды своих действительно тяжких раздумий.
— Наша вера — война, удаль, удача. Наши боги — воины. Мы не станем служить чужому и слабому богу, которого распяли на кресте. Это было бы позором для нас. Наши пути со славянами разошлись. Славян больше, чем нас, но мы воины, и мы не будем плясать под славянскую дудку. Кто хочет мира, пусть ищет мир. А кто хочет войны и славы — тот найдет их.
Спутники воеводы уже несколько раз тревожно и вопросительно взглядывали на него, а он все говорил и говорил. Свенельд не мог остановиться. Всегда немногословный, сейчас он был даже слишком словоохотлив. Он говорил и никак не мог выдавить из себя главное — не мог найти в себе сил сказать это…
— Мы уходим, — вдруг, не дождавшись, когда воевода решится, выпалил Фрюлинг. — Мы, народ русов, уходим от вас и будем искать свою судьбу и удачу в другом месте.
— Христианами мы не станем, — разом подтвердили два другим боярина, до того сидевшие молча. Они сурово смотрели на меня, и в их серых глазах я читал осуждение.