Подменный князь. Дилогия
Шрифт:
— Ты нас не заставишь изменить нашу жизнь, князь, — повторил Фрюлинг. — Мы уйдем и будем жить по-прежнему, как сами хотим.
Ну вот, теперь главное было сказано!
Я почувствовал, что можно расслабиться, ведь непосредственная опасность миновала. Меня не станут убивать прямо здесь. Не будут душить, колоть, резать и мой труп затем не выбросят из окна во двор.
— Я не могу вас остановить, — произнес я чуть осипшим голосом и сам не понял, сказал я это вопросительно или утвердительно.
— Нет, не можешь, — подтвердили мои визитеры. — Мы решили уйти и уйдем. С христианами нам нет одной дороги.
Что
— Куда вы собираетесь идти? — спросил я.
— Ты дашь нам письмо к императору Василию в Константинополе, — пояснил Свенельд. — Попросишь, чтобы он пропустил наши струги через пролив в Серединное море. Там мы будем искать себе новое место.
Я представил себе Средиземное море и возможности, которые там открывались. Италия, Испания, Греция, многочисленные острова. А есть еще южные берега, где живут арабы…
Это — бурлящий котел, где постоянно идет война всех против всех. Для небольшого, но воинственного и мужественного народа там всегда найдется чем заняться и где сложить буйные головы…
Судьба народа русов была мне предельно ясна. Для этого мне не нужно было обладать даром предвидения. В мире, из которого я прибыл, никаких русов не существовало. Более того, даже память о них стерлась навеки.
Осталось название страны — Русь, но это уже давно славянская страна, и никто в двадцать первом веке не вспоминает о том, что происходит оно от народа рус. Остался город Старая Руса, но кто же вспоминает о его действительном происхождении?
Нет, этот народ обречен историей. Они все погибнут. Может быть, не в этом поколении, так в следующем. Во всяком случае, русам предстояло исчезнуть из истории навсегда. История молчит о том, какую именно землю усеяли русы своими мертвыми телами — Италию, Испанию или алжирское побережье. Если бы я сообщил об этом Свенельду и его спутникам, то нанес бы им обиду. Они не поверили бы мне и решили, что я их запугиваю. Да и должен ли я говорить что-либо? В моих знаниях и комментариях тут никто не нуждался.
— Я дам вам письмо к императору, — сказал я.
На самом деле я испытал некоторое облегчение. Уход русов сильно облегчал мою задачу. Без них переворот в истории страны пройдет менее болезненно, без лишних толчков и ухабов.
Из Великого Новгорода прибыл очередной купеческий караван, и по Киеву разнеслась весть о том, что делается в северных краях. Добрыня Никитич, вернувшись в Новгород, немедленно объявил о том, что все жители без исключения должны креститься. Воины по приказу Добрыни в один день собрали по городу все изображения языческих идолов и выбросили их в Волхов. А те из жителей, кто вздумал возмущаться этим, поплыли вверх животами по Волхову-реке следом…
Слушая эти леденящие кровь истории, я думал о том, что Добрыня заслуживает если не снисхождения, то по крайней мере
Но я с содроганием понимал, что для меня такое невозможно. Немыслимо мне отдать приказ убивать людей из-за веры…
А если так, то справлюсь ли я со своей миссией? Как видно, старое будет отчаянно сопротивляться новому, и без жесткости тут не обойтись. Не все же, подобно русам, решатся покинуть родную землю и отправиться в другие края. Нет, многие останутся и окажут сильное сопротивление. Их придется принуждать силой, а как это здесь делается, мы все уже видели на примере Добрыни в Новгороде.
Русы уходили. Это было похоже на библейский исход. Конечно, покинуть навсегда родные дома, родную землю решились далеко не все. Многие остались в своих деревнях, кто-то остался в самом Киеве и в других городках. Но основная, наиболее активная и дееспособная часть народа сначала собралась в Киеве, а затем в назначенный день с раннего утра толпы русов с женами и детьми потянулись вниз, к пристани, чтобы грузиться на приготовленные струги.
Стругов было так много, что они загородили собой почти весь Днепр напротив города. Суда стояли в несколько рядов, борт к борту, и грузящиеся люди шагали с корабля на корабль в поисках свободных мест.
Им предстояло долгое плавание, и каждый старался устроиться поудобнее. Было много детей — светловолосых, голубоглазых и таких же женщин — высоких, с крепкими стройными фигурами и распущенными по плечам длинными золотистыми волосами.
Жители Киева — славяне стояли молча большими толпами по берегу Днепра и наблюдали за погрузкой. В воздухе висело напряжение. Получалось, будто русов изгоняют из родных мест, хотя все знали, что это совсем не так.
В жизни каждого народа бывают моменты, когда происходит роковой выбор своей судьбы. Русы сделали свой выбор сейчас, и из всех стоящих на берегу один лишь я точно знал, что выбор — неудачный, проигрышный. В результате этого выбора народ исчезнет.
А славяне отныне оставались в Киеве одни. Теперь единому этносу предстояла своя особенная судьба. Не зазвучит больше на днепровских просторах звонкая германская речь русов, не огласятся больше южные степи их боевым криком, не дрогнут враги от ярости светловолосых берсерков.
Прощания на пристани не было. Севшие на струги люди старались не смотреть на берег. Киев и все остальное, оставшееся на берегу, принадлежало для них теперь другой, прошлой жизни. И нечего было прощаться и вспоминать. Впереди ждала другая, новая жизнь, новые битвы, новая слава.
— Надеюсь, ты не сердишься на меня, — сказал я Свенельду накануне, когда мы прощались. — Я совсем не собирался сгонять вас из родных земель.
— На тебя? — грустно вскинул на меня свои полузакрытые седыми бровями глаза воевода. — При чем тут ты? Уж я-то прекрасно знаю, что ты — вообще посторонний, чужой человек. Мне ли не помнить, как мы с Блудом делали из тебя князя? Так угодно богам, чтобы все это случилось. Верно, есть какая-то сила в этом вашем Христе, раз он побеждает. Мы уходим не от тебя, князь, и не из киевской земли, а от вашего нового бога.