Подменный князь. Дилогия

Апраксин Иван

Блуд помолчал, а затем тихо закончил:

— А потом мы удивляемся, почему от нас в ужасе бегут союзники. Почему нас сторонятся соседние народы. Почему, если с нами даже имеют дело, то все равно относятся как к диким зверям.

Казалось, Блуд говорит все это не Свенельду и не мне, а сам с собой, как бы обращаясь к пустому пространству. Видимо, он давно уже обдумывал многое, а сейчас дал себе волю порассуждать. А чего ему было бояться? Со Свенельдом они, видимо, были давними друзьями и имели общие тайны, так что его боярин мог не опасаться. К тому же имелась

большая вероятность того, что славный воевода попросту мало понимал из того, что говорилось.

Что же касается меня, то я уж точно не представлял для Блуда никакой опасности. Бесправный человек, висящий между жизнью и смертью. Человек, которого нет…

Правда, я был зачем-то нужен Блуду, и осознание этого отчасти меня успокаивало. Вот только узнать бы, для чего. Но пока что я сидел здесь, за одним столом с влиятельнейшими людьми княжества и мне оставалось лишь жадно ловить каждое сказанное слово.

— Ты не прав, боярин, — сказал Свенельд, которому явно не понравились речи Блуда. — Мы, русы и славяне, — самые храбрые воины в мире. Все народы вокруг это отлично знают. Не случайно византийские императоры зовут наши дружины на помощь, когда им грозит беда.

— Это так, — возразил Блуд. — И это не так. Нас зовут, как диких зверей, чтобы мы сражались с другими дикими зверями. За это византийцы платят нашим воинам золотом. Но эти же византийцы не считают нас равными себе людьми. Нас боятся и одновременно используют в своих целях. Но когда мы сами попадаем в беду, византийцы не приходят к нам на помощь. Разве не так? А помощь нам бывает нужна часто. Очень часто. Разве мало у нас врагов? Вся Русь обложена врагами со всех сторон: половцы, печенеги, хазары. Да разве сами византийцы нам не враги?

Блуд перевел дух и закончил, глядя прямо в глаза Свенельду:

— Вот и получается, что мы — славные и храбрые воины. И льем свою кровь почем зря, и растрачиваем наше богатство попусту в войнах, которые не приносят нам никакой пользы.

— Мы всегда возвращаемся с богатой добычей! — выкрикнул воевода, но Блуд лишь презрительно махнул рукой.

— Ерунда! Чего стоит эта добыча, если она не приносит мира и спокойствия нашей стране!

— К чему ты клонишь, Блуд?

Вид у Свенельда был довольно растерянный. Этот человек в течение всей жизни был отважным воином, умелым воеводой, но никогда прежде от него не требовалось так много думать об отвлеченных вещах. Видно было, что он силится понять хитроумного боярина, но ему это не удается. Слова как-то проскальзывали мимо сознания, и от этого Свенельд испытывал ощущение тревоги.

Честно говоря, тревогу испытывал и я. К этому моменту мне стало понятно, что я каким-то странным образом присутствую при историческом моменте. До этого вечера за столом у боярина Блуда я не ощущал себя свидетелем истории. Слишком много мне приходилось заботиться о том, чтобы постичь произошедшее со мною самим, да и все происходящее вокруг меня. Нужно было заботиться о себе, о Любаве, примеряться к незнакомой обстановке, спасать свою жизнь.

Теперь же я сумел оценить, куда попал и свидетелем чего

являюсь. Оказалось, что в этом мире есть не одни лишь неграмотные воины-язычники, не одни лишь темные толпы людей, не способные осознать себя и свою жизнь. Передо мной сидел Блуд — человек, чьи речи явственно свидетельствовали о том, что интеллект его чрезвычайно высок. Может быть, Блуд был неграмотным и не знал букв. Впоследствии я убедился, что именно так и было, но с мозгами и аналитическими способностями у боярина все было в порядке. Что же касается Свенельда, то хоть он и плохо понимал своего друга, но делал для этого отчаянные усилия.

Передо мной сидели за столом лучшие люди древнерусского государства. А я, невольно оказавшийся рядом с ними, являлся в ту минуту свидетелем совершающейся на моих глазах истории. Потому что великие битвы и кровавые казни совершаются уже потом, а предшествуют им созревающие идеи…

— А клоню я к тому, — веско произнес Блуд, — что мы должны побеспокоиться о том, чтобы у нас создалось настоящее государство. Крепкое государство. Такое же крепкое, как Византия, как Римская империя в странах запада. А не союз разных племен, который скреплен только военной силой киевского князя. Пока этого не случится, мы будем и дальше понапрасну проливать кровь в сражениях, которым не будет конца.

Он перевел дух, сказанное им волновало его самого. Может быть, Блуд впервые излагал вслух то, о чем думал долгие годы…

— А создать государство невозможно до тех пор, пока мы не откажемся от наших богов. Пока не прекратим человеческие жертвы и не перестанем пугать соседей. Одним словом, пока мы не станем христианской страной.

— Христианской страной? — удивился Свенельд. — Ты хочешь стать христианином, Блуд?

Он засмеялся и покрутил головой.

— Ну и дела… Я знаю тебя с детства, боярин Блуд. Мы с тобой играли еще мальчишками и ловили рыбу в Днепре. И ты хочешь стать христианином? Я ли слышу от тебя это?

Свенельд кивнул в сторону закрытой двери.

— Ты готов отказаться от своего гарема? Может быть, ты утратил мужскую силу, Блуд? А куда ты денешь своих женщин? Подаришь их мне или еще кому-то?

Внезапно взгляд воеводы остановился на мне, и ему пришла в голову идея.

— Послушай, Владимир, — сказал он, усмехаясь. — Боярин говорит, что ты явился к нам из будущего. Что ж, очень хорошо. Наверное, ты колдун. Говорят, что волхвы и прочие колдуны из заморских стран могут творить разные чудеса… Ну, скажи нам, ты знаешь будущее?

Впервые за все время нахождения здесь мне задали вопрос, на который я был способен ответить. Да еще как ответить! Я не умел разводить костер без спичек и был не способен драться мечом, что умел делать здесь каждый мужчина. Но рассказать про будущее я мог!

Мне пришло в голову, что сделай я это сейчас, и мои шансы на выживание сильно возрастут. Во всяком случае, это могло бы резко поднять мой рейтинг в глазах влиятельных собеседников.

Вот только…

А надо ли это делать? Имею ли я право на это? Не окажутся ли мои предсказания гибельными?