Подменыши
Шрифт:
Рядом копошатся такие же, как я, – белые и молодые. Меня не покидает радость от того, что мы такого же цвета, как стены и небо. В этом есть что-то запредельное, что-то роднящее нас со всем миром, всей вселенной. Мы уже не сосем мать, мы достаточно взрослые, чтобы питаться самостоятельно.
Еду нам приносят боги – повелители этого мира. Огромные: когда они наклоняются над нашим домом с прозрачными стенами, то закрывают собой небеса и на все падает тень. Боги добры, они любят нас, иначе с чего бы им давать нам пищу и тепло? Когда они приходят с пищей, мы разом поднимаем головы кверху, глядим на них нетерпеливыми глазами, шевелим тонкими голыми хвостами, и
Я наблюдаю за ними с того момента, как впервые увидел их. Пока другие судорожно прорываются к еде, я, не дыша, смотрю на богов. И чем дольше я смотрю на них, тем яснее понимаю: мы похожи! У нас четыре лапы – и у них тоже, у нас два глаза – и у них, но самое главное: они тоже белые! Белые, как весь остальной мир! Мы в родстве с богами, иначе я и не могу понимать то, что вижу. Господи, до чего ж я был счастлив, осознав это. Мне хотелось всем рассказать о своем открытии, но меня никто не слушал, все были заняты едой. Я не обиделся. В конце концов, мое понимание и их невежество ничего не меняют в этом прекрасном и счастливом мире. В любом случае мы будем счастливы, иначе для чего создана вселенная? Я пищал от радости, катался по земле, играл с чужими хвостами. Я знал, что так будет всегда. Я только не понимал, почему боги так добры к нам, ничтожным в сравнении с ними. Когда я думаю об этом, все мое существо наполняется таким восторгом, что невозможно выразить никакими словами.
Нас рассаживают по отдельности. Каждого в свой дом с прозрачными стенами. Мы пытаемся приблизиться друг к другу, но бесполезно.
Стеклянные стены не пускают. Я не знаю, зачем это сделано, но так захотели боги, а значит, в этом есть истина. Я обнюхиваю внимательно новое жилище и не нахожу в нем никаких отличий от прежнего, кроме размеров.
Приходит бог, берет меня аккуратно, сжимает, и вдруг я чувствую резкий укол. Боль врывается в мое тело, несколько минут выжигает его изнутри, так что я не могу думать ни о чем другом, и потом медленно затихает. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что и с другими происходит то же самое. Мои братья и сестры вертят от боли хвостами, когда бог вонзает в них луч холодно блестящего света. Я поражен невероятным зрелищем, я преклоняюсь и не понимаю, что это и зачем это происходит. Боги открылись нам с невероятной, страшной стороны. Мы, которых они так любили, переносим жесточайшие муки. Твержу себе, что не в моих силах понять их деяния. Как раньше я не мог понять их любви к нам, так сейчас не могу понять жестокости. Я могу только верить, что они все еще любят нас.
Прошел день, боль от укола совершенно исчезла, но вместо нее наступило странное и неприятное состояние. Меня немного знобит и пошатывает. Все время очень жарко. Есть совсем не хочется, зато постоянно хочется пить. Пришли боги, внимательно смотрят на нас, некоторых берут на руки и относят куда-то, исчезая в дырах, открывающихся в стенах.
Я почти не встаю, потому что ходить стало тяжело. Остальные, я вижу, чувствуют себя не лучше. Я все время напряженно думаю, есть ли связь между уколом луча и моим нынешним состоянием. Страшно признаться, но боюсь, что есть. Боги открылись с чудовищной стороны. Заставляю себя думать: это нужно для того, чтобы мы стали более достойными, что-то вроде испытания. Поэтому стараюсь держаться молодцом.
Пришли боги. Взяли на руки. Снова укол. Больно ужасно, хуже, чем в первый раз. Многие пищат от боли. Весь мир наполнен стонами и болью.
Со всех сторон слышен писк очередных жертв. Не могу слушать. Я понял, что согласен переносить любую свою боль, но не в силах видеть чужую.
Снова уколы. Тело ломит, в голове что-то плавится. Я задыхаюсь. Стал плохо видеть. Вижу лишь нестерпимо яркий свет, идущий со всех сторон. Белизна, которая раньше давала столько радости и надежды, теперь выжигает глаза. Стоны вокруг слились в один непрерывный вопль. Слышать это свыше моих сил. Многим нашим еще хуже, чем мне. Я смотрю сквозь стеклянные стены на происходящее в других домах и понимаю, что не верю больше в любовь богов к нам. Я чувствую, как приближается что-то страшное и необратимое. Не уверен, что кто-то из наших еще чувствует это. Я должен что-то делать. Я больше не буду сидеть в бездействии, смотреть на боль и слушать стоны. И я кричу, кричу что есть мочи:
– Не давайтесь в руки богам! Приближается что-то ужасное! Не давайтесь в руки богам!..
Меня никто не слышит. Я слишком слаб.
Когда бог протягивает руку, чтобы взять меня, я дергаюсь изо всех сил и кусаю его. Кусаю за нас за всех, кто задыхается и бредит, не в силах даже пошевелиться от уколов тонкого холодного луча. От неожиданности он роняет меня и отступает от моего дома. Слышится рокот и гром. Бог в гневе, по-моему, он испугался. А перед моими глазами стоит картина появления из нестерпимой окружающей белизны ярко-красного пятна, красивей которого я не видел ничего в жизни.
Это цвет моей победы над волей, обрекающей на муки меня и таких, как я.
Бог снова приближается ко мне под аккомпанемент плача и стонов.
Протягивает что-то блестящее, сжимающее меня так, что кажется, кости сейчас раскрошатся. У меня нет ни малейших сил сопротивляться. Снова укол. Я даже не реагирую на боль, знаю, что уже перешел все пределы.
Лаборант медленно снял пластырь с безымянного пальца, внимательно осмотрел ранку.
– Не загноилось? – спросил бородатый врач.
– Вроде нет.
– Ну и слава богу.
Врач подошел к окну. С той стороны окна на него смотрела любопытная, как кошка, синица. “Надо бы семечек кинуть на подоконник. Пусть клюют”, – подумал он. Побарабанил по стеклу коротко остриженными ногтями. Синица упорхнула. Врач запустил пальцы в редкую седеющую бороду. Откашлялся.
– Так что, все перемерли?
Лаборант скатал пластырь в липкий комочек, стряхнул в урну.
– Мыши-то из третьего сектора? Все. Позавчера еще. Уже исследовали и кремировали. Результаты записали. В обычном порядке.
Врач наклонился над умывальником, задумчиво помусолил мыло, сполоснул руки водой.
– Дрянь вакцина. Очередная неудача, коллега. Готовьте материалы.
Завтра отчет писать будем”.
Эльф дочитал до конца. Поглядел на Сатира, увидел, что тот укрылся пледом с головой и лежит, не шевелясь и не дыша, будто мертвый. Эльф тронул его, он едва заметно дернулся.
– Ты спишь? – спросил Эльф.
– Нет.
– Ну и что скажешь?
Сатир не ответил. Эльф повторил вопрос.
– Слушай, будь другом, принеси мне димедрола, – устало попросил Сатир.
Эльф опешил:
– Зачем? Ты ж никогда в жизни таблеток не пил.
– Ни видеть, ни слышать больше ничего не могу. Уснуть хочу. Принеси.
Пожалуйста, – закончил он почти с мольбой.
Эльф сходил в аптеку, принес Сатиру димедрол.
– Спасибо, – поблагодарил тот, глотая таблетки. – Только бы снов не было, – пробормотал он, укладываясь обратно в ванну.
Ему повезло. Он проспал без сновидений больше суток. Проснулся ночью. Из-за задернутых штор пробивались слабые лучи света ночного города. Сатир перевернулся на спину и стал глядеть в потолок.