Подметный манифест
Шрифт:
Светская жизнь удалась - несколько человек скрепя сердце согласились извещать Архарова о всех подозрительных разговорах. Архаров же взамен обязался вернуть векселя - во благовременье, когда минует опасность, или же за действительно важные сведения.
Недоросль Вельяминов явился не на Пречистенку, а на Лубянку. И сидел там, голубчик, как миленький, дожидаясь возвращения обер-полицмейстера. Далее беседа была презабавная - Вельяминов все еще кривился от слова «доносить», употребляемого Архаровым теперь уже нарочно, и божился, что все его знакомцы - люди достойные, и делал вид, будто впервые слышит про маркиза Пугачева. Но в конце концов пообещал, что, услышав подозрительные речи, тут же пришлет человека на Пречистенку, чтобы условиться о встрече.
Архаров искренне наслаждался его испугом.
Домой обер-полицмейстер прибыл довольно поздно - и был ошарашен встречей. Дворня, ожидавшая его в сенях, разом повалилась в ноги. Один только Меркурий Иванович стоял прямо и твердо. Он и вышел навстречу.
– Это что еще за всемирное покаяние?
– спросил Архаров.
– Не желают ехать к Шварцу на Лубянку, ваша милость, - объяснил Меркурий Иванович.
– Всех я допросил, бабы клянутся и божатся, что чужих в дом не пускали. Авдотья… чего прячешься, дура?… Авдотья повадилась на соседский двор бегать. Землю, говорит, есть буду - сюда никого не водила.
– Ох, Авдотья… - только и сказал Архаров невысокой плотной девке, плосконосой и узкоглазой, с огромными красными ручищами.
– Еще раз услышу - быть тебе поротой. Мое слово крепко.
И посмотрел своим особенным мрачным взглядом - девка ахнула и съежилась.
– А коли бабы не врут - по моему разумению, в указанное время в доме один лишь чужой человек и был.
– То есть как?
– Архаров был несколько удивлен, ведь и гости порой к нему жаловали, и людей с записками к нему присылали.
– Я имею в виду того, кто доподлинно знал, где у нас лежит немец, - объяснил Меркурий Иванович.
– И это, ваша милость, тот костоправ, коего прислала Марфа.
– Дед Кукша!
– воскликнул обер-полицмейстер.
– И точно! Вставайте, дурачье. Вот теперь все сходится.
Дед появился в особняке на Пречистенке задолго до того, как Марфа сообщила о прибытии Ваньки Каина. Однако старик вполне мог быть давним знакомцем этого каторжника - потому его и Марфа знала… И где доказательства, что Каин не торчит в Москве еще с зимы? Опять же - если он тут уже давно, то, может статься, обер-полицмейстер, сам того не ведая, помешал ему в его злодейских планах, за что едва не схлопотал пулю в свою упрямую голову.
– Что изволите приказать?
– спросил Меркурий Иванович.
– Немец молчит?
– Все молчит, ваша милость.
– Пошли к нему.
Архаров встал в дверях каморки и долго смотрел на лежащего.
– Ну что, говорить будешь? Нет? Прелестно. Ивашка, Михей! Тащите его в сени! Велите Тихону извозчика поймать! И живым духом - к Шварцу!
– Ваша милость, коли за домом следят - могут отбить, - подсказал Меркурий Иванович.
Архаров усмехнулся.
– Или мы с тобой не архаровцы?
– спросил он вдруг бывшего моряка.
– Никодимка, беги, вели Сеньке седлать Фетиду и Агатку. Сами отконвоируем. Заодно перед ужином моцион совершим.
Он редко садился в седло, так что Сенька даже жаловался - верховые кони застаиваются, им того, что конюшонок Павлушка их проезжает, заведомо мало.
Сейчас на Архарова накатило - от потребовал пистолетов, приказал также седлать гнедого мерина для лакея Ивана, здоровенного детины. И они целой экспедицией отправились к Рязанскому подворью, причем к извозчику в последнюю минуту присоседился Никодимка, вооруженный тем самым ржавым палашом, что сыскался на чердаке. И, горя бдительностью, ждал нападения из каждого переулка.
Эта буйная деятельность вышла ему боком - когда обездвиженного и молчащего, как колода с глазами, немца сдали с рук на руки Кондратию Барыгину, а потом такой же кавалькадой вернулись домой, Архаров усадил камердинера чистить оружие - раз уж за него к месту и не к месту хватаешься, должно сверкать. Никодимка принес со двора толченого кирпича и, причитая, что не камердинерское это дело, взялся за работу.
– Вишь, испугали мы их, - сказал Архаров Меркурию Ивановичу.
– Вперед буду умнее - не всякого болезного прикажу в своем доме выхаживать… Мать честная, Богородица лесная - про Федьку-то я и забыл. Как он там?
При Федьке были обнаружены Матвей и Левушка. Матвей доложил, что положение архаровца незавидное, однако могло быть хуже. Коли ночь хорошо пройдет, то наутро можно попытаться осторожно его расспросить.
– А что Анюта?
– Анюта, слава Богу, уже третий день встает, ходить может, только слаба стала. И с тебя, Николаша, причитается - боялись же, что хроменькой останется, так нет - обошлось!
– Чего вдруг с меня? Я ей не жених, - отвечал Архаров.
– Вон с Тучкова за лечение взымай. Слушай, Тучков. Тебе надобно в полк возвращаться.
– Сам знаю!
– отвечал Левушка.
– Так ведь Анюта…
– Слушай, говорю. У князя Волконского есть большая покойная берлина. Я у него уж попросил. В ней Анюта доедет превосходно. Туда же посадим Настасью, она уже привыкла за девицей ходить. И поедете втроем в Санкт-Петербург. Оттуда ты Настасью обратно отправишь, а сам пойдешь в Главную полицейскую канцелярию, я тебе письмо дам. И дам другое письмо - мне его сегодня княгиня Волконская написала. Но, кроме того, посоветуешься со своей матушкой. У нее там родня, и при дворе, и всюду. Тебе надобно разобраться - чья дочь Варвара Пухова. Кто ее двадцать, или сколько там, лет назад тайно родил…
– Николаша, да ты сдурел!
– воскликнул возмущенный Левушка.
– Да кто ж это знать теперь может?!
– Бабы могут. У них другой заботы нет - кто за кем машет да которая от которого забрюхатела, - по-простому объяснил обер-полицмейстер.
– И тебе в помощь дадут хороших сыщиков. Ступай, собирайся.
– Так что, прямо сейчас ехать? Нет, ты точно сбрел с ума.
– Завтра, Бог даст, берлину привезут, Сенька ее приведет в божеский вид, я тебе подорожную выправлю. Матвей для Анюты все нужное в дорогу даст, мази там, бинты, травки - заваривать. Слышишь, Матвей?