Подметный манифест
Шрифт:
– Стало быть, встать не мог, так хоть уполз?
– С перепугу, сударь, с перепугу. Ясно же, что от нас ему никуда не деться. И говорить он согласен.
– А как ты с ним говорить собираешься, черная душа?
– А мы уж припасли грифельную доску. Ванюша, доску сюда неси. И стул для его милости.
– Мне так удобнее, - сказал Архаров. Он хотел непременно видеть лицо дающего показания безъязыкого немца. Шварц, догадавшись, потребовал еще свечей, установил доску, прислонив ее к стулу, велел положить рядом мокрую тряпицу - стирать написанное, и дал перепуганному немцу в левую руку грифель.
– Ваня, поддержи под локоток его, да бережнее, - велел напоследок Шварц Ване Носатому, и тот, опустившись на колени, выполнил приказание. После чего все поглядели на Архарова.
– Ну что, братец, долго ты колодой с глазами притворялся, пора и честь знать, - сказал обер-полицмейстер.
– Начнем с того, как твои товарищи меня зимой пристрелить хотели. Коли ты с ними оказался, стало быть, знаешь поименно. Ну-ка, кто у вас был за старшего?
Рука с грифелем дернулась, провела кривую линию снизу вверх, неловко ее перечеркнула.
– Это ты «како», что ли, изобразить желаешь?
– спросил Архаров.
– Прозвание тому человеку, стало быть, с буквы «како» начинается?
– Вы, сударь, не с того конца начали, - заметил Шварц.
– Коли он, как и я, из лифляндских немцев, то русской грамоте плохо разумеет, для него что «како», что «рцы», что «мыслете» - пустой звук.
– Так ты с ним по-немецки потолкуй, - велел Архаров.
– Перечисляй буквы, пусть он знак подаст, когда услышит нужную.
– Ваши милости, гляньте!
– гнусаво сказал Ваня.
На грифельной доске уже было изображение - кривой, хуже некуда, кружок, и в нем фигура, несколько похожая на крест.
– Это у него немецкая буква, что ли?
– недоверчиво спросил Архаров.
– Нет, сударь, на букву что-то непохоже, - произнес озадаченный Шварц.
– Знак это, - вмешался Ваня, - что на заборах ставят.
– Сотри, - велел ему Архаров.
– Послушай, голубчик, нам тут не до шуток. Нам нужно знать прозвание главаря, что велел в меня стрелять. Давай-ка еще раз, буква за буквой, хоть по-немецки, хоть по-русски, мне все едино. Ваня, подсоби…
Лишенный речи немец попытался изобразить лицом некое отрицание, рука же вывела кружок, несколько более ровный, и вписала в него крест.
Архаров и Шварц переглянулись.
– Знак-то знак, - сказал Архаров.
– А к чему сие?
– Очертаниями на мальтийский крест походит, - заметил Шварц, взял грифель и изобразил мальтийский крест, вписанный в круг.
– Так, что ли?
– Он именно это и хотел начертать, - глядя в лицо безгласному немцу, определил Архаров.
– Ты что же, не ведаешь, как вашего предводителя звать? Ага, не ведает! А сие - на воротах, что ли, было намалевано? Нет? А где же?
– Изволите видеть, сударь, он уже охотно дает показания, - произнес Шварц.
– Так что ступайте наверх, а мы тут сами понемногу выпытаем правду.
Архаров выпрямился. Он был несколько огорчен - крест в кругу пробудил его неуемное любопытство.
– Не извольте сомневаться, ваша милость, - знак это, - сказал ему Ваня.
– Сам сколько таких понаставил…
Если бы не дела - черта с два выманили бы Архарова из подвала. Но слишком много их накопилось - пришлось лезть наверх по высоким каменным ступеням.
Следующие дни прошли в суете. Было не до крестов в кругах - Архаров затеял нешуточную охоту на Каинову братию. Привели ему бабу, которая была несколько лет назад сожительницей Мохнатого, баба побожилась, что он от нее ушел к молодой вдове куда-то чуть ли не в Ростокино. Привели другую бабу, травознайку, эта клялась, что костоправ дед Кукша на прошлый год как раз на Филипповки помер. И до того убедительно толковала про похороны, что Архаров даже ежился - вранья в ее рассказе не ощущалось ни на грош, так что на Пречистенку, судя по всему, являлось привидение. И еще много всякого народа таскали в полицейскую контору архаровцы, стараясь проделать это как можно более незаметно. Харитошка-Яман сыскал конюха, служившего у Каина, когда тот жил в Зарядье, в собственном дворце, по коему так тосковала Марфа. Конюх промышлял ныне цыганскими штуками с крадеными лошадьми - так умел перекрасить скотину, что собственный хозяин, прицениваясь, не признал бы. Харитошка с ним потолковал и понял, что старик что-то знает. Решили за ним присматривать - коли Каин чего на Москве затевает, то без лошадей не обойдется.
Наконец Демка затребовал подкрепления - по уговору с Герасимом, хозяином славного кабака «Негасимки», что на Васильевском спуске, чуть ли не под самым Покровским собором, как нора без окон, кто-то из архаровцев должен был постоянно сидеть в углу, изображая выпивоху, и при появлении некого Бухарника (крестильного имени Герасим не знал, да и на что ему оно?) спешить за подмогой. Поскольку оный Бухарник похвалялся, что будто бы старый Каинов дружок Камчатка - ему кум и сват.
Архаров не удержался - сам, когда стемнело, отправился к Герасиму. Они были знакомы еще с чумного времени, когда обер-полицмейстер, будучи капитан-поручиком Преображенского полка, затеял в «Негасимке» драку. Герасим Архарову понравился - был он мужик спокойный, понятливый, и хотя ростом почти вровень с Архаровым, из-за ширины своей казался низким, приземистым, а усугубляла это впечатление сивая борода, торчащая не вперед, а в стороны.
Герасим тоже по-своему был расположен к обер-полицмейстеру и не раз после той драки говаривал, что сразу распознал в офицере, знающем московские ухватки кулачного боя, настоящего начальника, которому лучше не перечить.
Архаров, невзирая на теплую погоду, явился в епанче и в надвинутой на брови треуголке, полагая, что тем достаточно себя обезопасил от проницательных глаз. Ни у кого в полицейской конторе, включая Шварца, еще не хватило мужества сказать обер-полицмейстеру, что его несложно опознать сзади по широкой спине и особой манере чуть наклонять вперед плечи.
С собой Архаров взял Степана Канзафарова, переодетого извозчиком, что имело особый смысл - почти у самых дверей «Негасимки» архаровцы привязали лошадь, запряженную в бричку, так что при необходимости Степан мог произвести столь любимое Шварцем наружное наблюдение с высоты кучерскох козел, преследовать беглеца или же везти начальство, куда будет велено.
– Добро пожаловать, ваша милость, - сказал, опознав обер-полицмейстера и выйдя ему навстречу, Герасим.
– Не побрезгуйте угощеньицем.