Подметный манифест
Шрифт:
В дверь постучал и тут же вошел Шварц.
– Ну что, черная душа?
– напустился на него Архаров.
– Хранил, хранил вексельки - а знаешь ли, что из этого вышло?
– Не имею чести знать, - сдержанно отвечал немец.
– Пустил я их в ход - да разве ж эти проклятые бояре умеют держать язык за зубами? Какая-то сволочь князю наябедничала… - тут Архаров сообразил, что ябеда шла не от одного человека, ведь и князь тольковал не о господине, а о господах.
– Коли так, сударь, придется установить, кто был сей доносчик, - преспокойно сказал Шварц.
– К нашему счастью, из московских жителей многие имеют нечистую совесть. Потому тут и оказались. И коли для них карточное мошенничество - предмет незначительный, придется нам поискать более значительные предметы.
Архаров поднял голову.
– Ты о чем это, Карл Иванович?
– Много ли вам, сударь, известно о Тайной канцелярии и ее архивах?
– спросил Шварц.
Архаров пожал плечами - он всегда был совершенно законопослушен и с этим учреждением не сталкивался вовсе. Тем более, что в то время был еще очень молод.
– Государыня, сколько помню, ее упразднила, - осторожно сказал он. Осторожность была благоприобретенная - всякий раз, когда обер-полицмейстер обнаруживал прореху в знаниях, Шварц делал многозначительную паузу и продолжал затем беседу, как ни в чем не бывало, и архаровское самолюбие от тех пауз несколько страдало.
– Да, вскоре после того, как изволила взойти на престол. А как вы полагаете, куда подевались все те дела, что сохранялись в ней со времен государя покойного Петра Алексеевича? Их же набралось немало пудов.
– Где-то, поди, лежат в Петербурге.
– Нет, Николай Петрович, многие из тех дел лежат у нас, в Москве. Очевидно, мне следует рассказать все, чему я был свидетелем…
– Ох, черная душа, уволь!
– Архаров даже руками на него замахал.
– Коли вспомнить все, чему ты был свидетелем, так ночью с перепугу и не заснешь!
– Касательно бумаг, сударь. Не более того.
– Ну, сказывай…
– Как было при государе Петре Алексеевиче, я не помню, ибо не был еще рожден. Но старые служители сообщали, что многими делами занимался Преображенский приказ. Он ведал полками, Преображенским и Семеновским, а поскольку государь преображенцам и семеновцам доверял, то они исполняли поручения, связанные с сыском.
– Вот оно откуда пошло, - вспомнив, как шутил Орлов о тяжком кресте преображенцев - в трудное время заниматься сыскными делами, буркнул Архаров.
– Когда завели дело на царевича Алексея Петровича… - тут Шварц замолчал, внимательно глядя на Архарова, но ничего у него в лице не высмотрел; очевидно, обер-полицмейстер и впрямь ничего толком не знал о тех печальных событиях. Кашлянув, чтобы оправдать молчание, Шварц продолжал: - Тогда в Петропавловской крепости была устроена самая первая Тайная канцелярия. Она имела в Москве отделение, но никого из служителей я уже в живых не застал. Затем ее упразднили, дела передали Верховному тайному совету, затем возродили, назвали Канцелярией тайных розыскных дел, и оставили в Москве. Потом опять главную контору в Петербурге устроили, а здесь, в Преображенском, московскую контору. А над ней начальником - графа Салтыкова, батюшку нашего бывшего главнокомандующего, царствие ему небесное.
Шварц перекрестился по-православному, однако никакой скорби на лице не показал. И то - накрепко Москва запомнила, как в самое трудное время, при первой яростной вспышке чумного бунта, главнокомандующий попросту сбежал из столицы в свою подмосковную - Марфино.
– Затем Канцелярия снова была назначена к истреблению, уже покойным государем Петром Федоровичем, и ныне здравствующая государыня Екатерина Алексеевна сие подтвердила. Служащие Тайной канцелярии переведены были в иные учреждения, в их числе и ваш покорный слуга.
– Так я и знал, - заметил Архаров.
– Но я не собираюсь обременять вас подробностями своей карьеры. Я имею в виду нечто иное - те дела, которые постоянно предавались по высочайшему повелению вечному забвению, на деле же сохранялись, связанные стопками, невзирая на то, что по розыску явилось в них немало зловредной клеветы.
– Ну так для чего нам с тобой эта клевета? Тут князь из-за правды взбутился, а из-за клеветы головы с нас поснимает.
– Клеветы и наветов немало, однако и правдивых сведений о многих лицах там тоже в избытке.
– А ты берешься отделить одно от другого?
– Берусь.
Вопрос был задан отнюдь не в расчете на ответ - Архаров хотел показать подчиненному, что по прошестии стольких лет в тех бумагах до правды уже не докопаться. И, получив это краткое «берусь», только вздохнул - чего еще он мог ожидать от Шварца…
– Впоследствии создана была Тайная экспедиция при Сенате, - продолжал Шварц.
– Знаю. Это что при сенатской конторе якобы колодниками ведает.
– А первым ее делом было дело помещицы Салтыковой, Людоедки.
– Приятельницы твоей?
– невольно усмехнулся Архаров.
– Шесть лет его вели, однако справедливость восторжествовала, - тихо сказал Шварц.
– Но старыми делами Тайная экспедиция уж более не занималась, ей хватало новых. Старые же в немалом количестве хранятся у нас в Москве, в селе Преображенском. Я отроком был, копиистом, видел те связки - их еще при первом моем начальнике, господине Хрущеве было превеликое множество. Мы со Степой Шешковским, он меня несколькими годами моложе, помню, как-то их перетаскивали. Но Шешковский ныне - обер-секретарь Тайной экспедиции Сената, я же оказался в полиции.
– Ты клонишь к тому, что надобно добывать те заплесневелые дела и в них откапывать людей, которые могли бы стать осведомителями? Побойся бога, черная душа! Там, поди, с сотню сундуков этого добра! Кто их разгребать станет?! Эти многие тысячи дел?!
Архаров при одной мысли, что придется копаться в бумагах, читать их или же слушать, ощущал натуральный озноб.
– Коли бы соблюдать правильный порядок, то следовало бы посадить канцеляристов составить реестр тех дел, - заметил Шварц.
– Но я вам и без реестра скажу - одних дел, веденных при покойном государе Петре Алексеевиче, под семь тысяч наберется. И после того, надо думать, вдвое более приросло.