Подметный манифест
Шрифт:
Ох, как тревожно сделалось Устину… даже озноб прошиб, хотя ночь была отнюдь не прохладная…
Он вскочил, опять подошел к окну, невольно прислушался.
Какие-то люди ходили меж строений Сретенской обители, но только разобрать, о чем говорили, Устин не мог. А время было такое, что ходить незачем, самое ночное время. Не спится кому-то…
Квадратики света на траве свидетельствовали - по меньшей мере в двух кельях инокам не спалось. Устин сообразил - это отец Алипий и отец Анисим. Тоже сидят, копии снимают. Отец игумен благословил ночью потрудиться.
А назавтра всю их работу, и Устиновы труды тоже, кто-то разнесет по Москве, и будут самозванцевы манифесты возникать - иной на торгу, иной - на церковной ограде, иной - из рук в руки полетит по городу, смущая простой народ, приуготовляя его к отчаянным событиям. И ведь с отца игумена вполне станется держать копиистов под замком, снабжая их все новой работой, вплоть до того дня, как самозванец с барабанным боем войдет в Москву.
Как же быть-то? Хоть ты подскажи, святой Устин-философ!…
Очевидно, небесный покровитель все это время наблюдал за Устином с небес и ждал только пылкой к себе молитвы, чтобы наставить на ум.
Мысль пришла в голову внезапно и радостно: да вот же я, выход из положения, вот же как все просто!
Устин широко улыбнулся - воистину, просто!
Он сел за стол, разложил перед собой чистый лист, обмакнул гусиное перо в чернильницу, дал стечь тяжелой синей капле, изготовился писать.
Главное теперь было - в точности припомнить ту науку, которая ему не давалась в Рязанском подворье…
Архарова встретили в полицейской конторе сдержанно, однако он видел - это на самом деле сосредоточенность, означающая готовность тут же выполнить любой приказ. Он прошел в кабинет, вызвал Шварца, Тимофея Арсеньева, Захара Иванова, Степана Канзафарова, из старых полицейских - Абросимова.
– Знаю, что без меня не бездельничали, - сказал он, полагая, что иной похвалы архаровцам не требуется.
– Сегодня в ночь взять всех! И Камчатку, и Мохнатого, и Бабая, и Ежа, и Бухарника, и деда Кукшу этого, будь он неладен. Всех. Карл Иванович, вели подготовить внизу им апартаменты.
– Ваша милость, нам оружия не хватит, - сказал Тимофей.
– Они-то поди, все при оружии.
Архаров задумался.
– Карл Иванович, у тебя в заветном чуланчике ничего не сыщется?
Шварц припасал все, что могло бы пригодиться в полицейской деятельности на случай переодевания, а также на иные случаи, и ежели бы Архаров обнаружил у него там однажды мортиру, то подивился бы лишь тому, как пушку удалось спустить в подвал по узкой лестнице.
– Есть старые кавалерийские пистолеты, сударь, - тут же отвечал Шварц.
– Трость есть раздвижная, а в ней - шпага. Кистени есть в некотором количестве.
– Выдай, потом проследи, чтобы вернули. Абросимов, вооружить следует всех.
До темноты еще оставалось довольно времени, Архаров поехал к себе на Пречистенку, там Меркурий Иванович доложил - гонцы от князя Волконского все пороги истоптали, в кабинете на столе два нераспечатанных письма от его сиятельства.
– Прелестно, - сказал Архаров, - а как Федька?
– Полегчало Федьке, все о вашей милости спрашивает. Матвей Ильич дважды в день навещает. Старается…
– Еще бы он не старался, старый черт! Опозорился с немцем, теперь выслуживается!
– буркнул Архаров, совсем забыв, что сам отстранил доктора Воробьева от лечения обездвиженного пленника, доверив его целиком деду Кукше.
Федька лежал, обмотанный бинтами, как будто ему всю грудь картечью расковыряло. Увидев Архарова, попытался приподняться.
– Лежи, дуралей, - сразу велел ему обер-полицмейстер.
– Говорить-то можешь?
– Ваша милость, девица Пухова…
– Да я уж сам догадался, что девица Пухова, за кем бы ты еще по ночам гонялся?
– Убежала… успела… я задержал их… ваша милость, я его тоже ранил…
– Погоди, Федя. Ты ночью слонялся возле дома старой княжны. Ты думал, что твоя девица Пухова где-то поблизости. И откуда ж она появилась?
– Пришла… сама… еле дошла, бежала… а за ней - они…
– Она хотела попасть в дом Шестуновой? Думала, что там она в безопасности?
– Да… они из кареты… я ей - беги… я тоже его ранил…
– Чем, Федя?
– Ножом… а тот - со шпагой… я - на него…
– С ножом - против шпаги? Ох, Федька, бить тебя некому, смуряк ты охловатый.
– Она успела… - повторил Федька, - не догнали…
– Значит, она уж не пошла к старой княжне, а куда-то убежала?
– Да…
– Кто за ней гнался? Сколько их? Какого звания? Ты лица видел? Опознать сможешь?
– Со шпагой… дворянского, в кафтане… дорогом, галун золотой… Кучер тоже… со шпагой… Третий… не знаю… в черном… я его ранил…
– Которого?
Федька задумался.
– Господина генерала…
– Какого еще генерала?
– удивился Архаров.
– Звали его… тот господин звал… господин генерал…
– Прелестно, - пробормотал обер-полицмейстер. Докопаться, есть ли в Москве отставные генералы, несложно. Да только если вышел в отставку по старости или увечью - не станет на рассвете со шпагой скакать. А коли армейский генерал - какого черта он тут, а не на войне?
– Она сказала… маман… маман… - вдруг произнес Федька.
Слово Архарова озадачило. Так по-французски знатные девицы к матерям обращались.
– Княжна ей маман, что ли?
– Да… нет…
– Бредит он, что ли?
– спросил Архаров Меркурия Ивановича.
– Может, и бредит. Я велю кушанье подавать. Потом, после ужина, попытайтесь, Николай Петрович, еще расспросить.
Шагая в столовую, Архаров выстроил из отрывочных Федькиных слов развитие событий. Околачиваясь на Воздвиженке, Федька дождался-таки счастливой минуты - туда прибежала Варенька Пухова. Что-то она успела ему сказать про некую «маман». Потом подкатила карета, выпрыгнул некто в дорогом кафтане, выпрыгнул некто в черном кафтане, оба, судя по всему, при шпагах, и один из них «генерал». Они хотели задержать Вареньку, но Федька беззаветно кинулся наперерез. Пока он с ними сражался, девица убежала. В дом к старой княжне она уже боялась идти - или же, где-то спрятавшись, переждала сражение. Спасли Федьку прибежавшие десятские. Они спугнули господ, прикативших в карете, и отнесли раненого архаровца в дом княжны. Вопрос: куда девалась Варенька Пухова? Она могла скрыться там, куда шла, - у старой княжны Шестуновой. А могла и в ином месте…