Подметный манифест
Шрифт:
– Да в свете о ней и не знают… - княгиня задумалась.
– А что, Николай Петрович, ведь и впрямь она может быть знатного роду. Весьма знатного. По сей день ведь не открылось, были ли у покойного государя Петра Федоровича дети - а кого только к нему не возили… Распустеха Романовна и кричала на него, и за косу оттаскать могла, и оплеухи, говорят, отвешивала, а он все как-то исхитрялся. При нем немцы служили, с которыми он вместе пил, так те его из беды выручали - немецких театральных девок привозили…
– Петр Федорович?
– переспросил Архаров.
– Да полно, матушка… уж больно несуразно… да и кто бы стал актеркино дитя в Москве прятать?…
– Актеркино дитя не стали бы, а ты послушай, что мне вспомнилось. Всякий скажет - покойный государь, чтобы досадить государыне, увивался за ее фрейлинами и, сдается, в исканиях своих не был безуспешен, - сказала Елизавета Васильевна.
– Не помню, в котором году, а помню лишь, что на Масленице враз при дворе три свадьбы сыграли, трех фрейлин спешно под венец повели. Анету Воронцову, дочку вице-канцлера, отдали за графа Строганова, великий конфидент государыни Лев Нарышкин взял Закревскую, и в тот же день повенчали графа Бутурлина на Машеньке Воронцовой. По случаю этих свадеб гетман Разумовский держал пари с датским министром графом Остеном - кто из новобрачных первым покажется с рогами. Сдается, кое-что оба знали. Вот тебе, Николай Петрович, три дамы, которые могли бы тайно родить дитя от покойного государя. А родила ли хоть одна - одному Богу ведомо. Я при них со свечкой не стояла.
Архаров потрясенно уставился на княгиню - она так просто, шутя, изложила суть события, которое могло перевернуть вверх дном судьбу всего царства. Дочь покойного государя - это же сейчас подарок небес тем смутьянам, которые подбрасывают самозванцевы манифесты…
– Это непременно княжна Долгорукова должна быть!
– вмешалась Анна Михайловна.
– Да Бог с тобой, Анюта. Николай Петрович, сколько девице Пуховой лет?
– Девятнадцать или двадцать, - отвечал Архаров.
– А княжне уж под шестьдесят, поди. Неужто она в сорок лет рожать собралась? В такие годы уж хватает ума… - и тут княгиня замолчала, не желая, видимо, смущать дочь-девицу.
– Так то и было бы прелестно!
– воскликнула Анна Михайловна, явно за что-то невзлюбившая княжну Долгорукову.
– А как бы про сие в столице разведать?
– спросил Архаров.
Княгиня задумалась.
– Есть там старушка одна, при дворе служила и многое знает, коли не померла… Я, коли тебе, сударь, угодно, записочку к ней напишу. Пелагеей Лесиной ее звали. Может, при внуках обретается, может, в богадельне.
– Надобно ей рекомендовать не меня, а Преображенского полка поручика Тучкова, - подсказал Архаров.
– Он завтра в ночь в столицу едет…
– И Анюту везет?
– догадалась Елизавета Васильевна.
– Не опасно ли?
– Доктор Воробьев опасности уже не видит. А лучше бы девице быть у родни, - заметил Архаров.
– Потом можно будет похлопотать, чтобы в Воспитательное общество приняли, хотя по годам уж великовата. Однако сирота и дочь армейского майора - государыня непременно покровительство окажет. И прошу о любезности - одолжить вашу берлину, князь сказывал, более покойной берлины он во всю жизнь не имел. Желательно девицу доставить к родне в наилучшем виде.
– Присылайте своего человека с лошадьми, - сказала княгиня.
– Весьма рада вам услужить, господин обер-полицмейстер. Уж не знаю, гордость ли у вас столь велика, или иная какая причина, а просите вы о чем-либо так редко, как лишь Касьяновы именины бывают.
– Да, я таков, - согласился Архаров.
Получив письмо к старушке, Архаров поехал на Лубянку, там призвал к себе Харитошку-Ямана.
– Я, ваша милость, сам молодого графа не видал, а дворня сказывала - живет-де не дома, а у приятеля на Сретенке, от нас по соседству, и давненько не объявлялся.
– С родителями, что ли, не поладил?
– Играет, ваша милость. Какие ж родители будут рады?
– С кем ты там толковал?
– Коли помните, ваша милость, когда в Кожевниках французский притон брали, дворню отпустили…
Архаров вспомнил - Шварц потребовал тогда от перепуганных кухонных мужиков и баб, чтобы всякий приказ с Лубянки выполняли неукоснительно.
– … так там Фома Аникишин был, он к купцу в сидельцы пошел и господам Ховриным товар носит, чего приказать изволят - и полотно, и сукно верблюжье, и разное шитье на выбор, его дворовые бабы любят…
Харитошка невольно усмехнулся.
– Прелестно, - сказал Архаров.
– Вели ему за домом присмотреть - как молодой граф объявится, так бы дал знать в полицейскую контору. Дементьева кликни!
Старый канцелярист принес дюжину небольших конвертов из коричневой бумаги, и Архаров разложил по ним векселя и расписки из ларца, что хранился в шкафу у Шварца.
Встав, он повернулся к образу Николая-угодника и размашисто перекрестился.
Первым в его умозрительном списке значился недоросль Вельяминов.
Архаров полагал, что в такое время всякий человек, даже проведя ночь непотребным образом, уже хотя бы умыт и причесан. Оказалось - недоросль еще только изволит принимать услуги парикмахера. И услуги весьма длительные, намекнул не посмевший оставить на крыльце такого гостя, как обер-полицмейстер, домоправитель.
– Ничего, докладывай, - велел Архаров и, подождав минуты полторы, преспокойно вошел в комнату, где сидел укутанный в пудромантель Вельяминов. Аромат вокруг витал - не приведи Господи, сладко пахло французской пудрой, помадами, румянами, еще какой-то дрянью из открытых баночек на туалетном столе.
– Ваша милость!
– воскликнул, дернувшись, недоросль.
– Доброго вам утра, сударь, - сказал, глянув на часы, Архаров.
– Я к вам с просьбой, господин Вельяминов.
– Чем могу быть полезен?
– спросил недоросль. Садиться, однако, не предложил.
– Пошли вон, - велел Архаров парикмахеру и лакею, уставившись на них тем своим тяжелым взглядом, при котором даже слов не требовалось. Когда же эти двое, переглянувшись, убрались, повернулся к Вельяминову.
– Полезны можете быть в важном деле. Дайте слово, что все, сказанное тут, между нами и останется.