Подметный манифест
Шрифт:
– И что за тело?
– Феди тело, Савина… мы тут же признали…
– Что?!?
– зарычал Архаров.
– Федьку убили?!
– Нет, ваша милость, Боже упаси, а только очень плох!
– воскликнул Толкунов.
– Мы его тут же перевязали кой-как… там княжны Шестуновой двор, мы сторожей кликнули, туда перенесли! И тут же я на Лубянку, пока добежал - гляжу, светает…
– Дурак, на Пречистенку бежать надобно было! Ты что, позабыл, где мой дом? Кляп отмороженный!
– Архаров в отчаянии орал так, что самому было противно, и не умел себя усмирить. Все, кто был поблизости, шарахнулись, у одного лишь Саши Коробова как у человека, на которого Архаров никогда даже не замахивался, хватило мужества встать лицом к лицу с обер-полицмейстером.
– Ваша милость! Дайте я съезжу, заберу его! И тут же - к нам!
– Бери мой экипаж, живо!
– приказал Архаров.
– Харитон, Толкунов - с ним, перенесете в экипаж бережно! Ехать - медленно, не растрясти! Толкунов, как он ранен? Пуля?
– Нет, ваша милость, шпага или нож длинный!
– Шпага? И подняли возле дома старой дуры? Пошли вон! Шварца ко мне! Мать честная, Богородица лесная, что-то же он мне толковал про эту девицу Пухову!…
Произошло то, что должно было произойти, - Федька сделал более, чем требовало служебное рвение, он ночью околачивался возле дома княжны Шестуновой, на кого-то напоролся, что-то увидел - и за это поплатился.
– Ваша милость… - неуверенно позвал обер-полицмейстера десятский Толкунов.
– Он ведь тоже кого-то ранил, при нем шпага была, мы ее обтерли, я сюда принес, угодно видеть?
– Пошел вон!
– крикнул Архаров.
– Да где же проклятый немец?
Толкунов шарахнулся в сторону.
– Тимофей! Найти Матвея, из-под земли выкопать!
– продолжал орать Архаров.
– Пусть сидит с Савиным день и ночь!
Тимофей поспешил из кабинета. Саша схватил Толкунова за руку и потащил прочь - вслед за Тимофеем.
Архаров остался в кабинете один.
Бурной ночи должно было соответствовать именно такое утро.
Шварц вошел с большим достоинством, поклонился и стал ждать, пока начальство, кончив сопеть, пыхтеть и шагать от стенки к стенке, изволит молвить мудрое слово.
– Что молчишь, черная душа? Про Федьку слыхал? А что ночью у меня немца чуть не утащили, слыхал?
– вдруг напустился на него Архаров.
– Что все сие означает? Невдомек тебе?
Шварц не ответил. Он смотрел в пол, не желая встречаться взглядом с обер-полицмейстером, и пережидал неожиданно бурную вспышку архаровских чувств.
– Да говори же ты!
– Сие не может быть совпадением.
– Совпадением! Эк молвил!
– возмутился Архаров.
– Видывал я таковые совпадения… Так что скажешь?
– Нам, сударь, объявлена война.
– Именно так!
Загадки этой ночи явно увязывались в один узелок - хотя на первый взгляд было непонятно, что общего между зимним покушением на жизнь обер-полицмейстера и странной суетой вокруг девицы Пуховой, Архаров чуял: эти предметы даже не ниточка связывает, а здоровенный канат. И тот незримый враг, что зимой, когда самозванец одерживал победы, тоже затеял свое наступление; тот враг, что весной, когда самозванца стали одолевать регулярные части, затаился; тот самый враг вдруг дерзко перешел к прямой атаке.
Архаров наконец поймал взгляд Шварца.
Вот теперь можно было говорить о подробностях.
– Садись, черная душа. И давай думать. Кто, как ты полагаешь, приходил за немцем?
– Коли ваша милость помнит, в сем деле с самого начала был немецкий след, - сказал Шварц.
– Всего же врагов у нас четверо.
Архаров помолчал, припоминая.
– Голштинцы, обиженные армейские поручики, фабричные и староверы, - произнес он.
– Но, Карл Иванович, ты наших знатных бояр позабыл.
– Отчего ж? Их, сударь, я причисляю к обиженным армейским поручикам, ибо ума у них не более или даже менее, - отвечал Шварц.
– Двенадцать лет таить в душе зло против государыни - на такое способен лишь житель удаленного гарнизона, у коего нет в жизни иных развлечений.
– Коли голштинцы - откуда им знать внутреннее расположение моего дома?
– Так, сударь. Резонно. Не угодно ли послать наши экипажи за вашей дворней?
– Погоди, черная душа, до вечера. Может, мой Меркурий Иванович и без плетей докопается. Коли бояре наши беспокойные - какого черта они посылали стрелять в меня немца? Природного русака не сыскали?
– Во-первых, сударь, мы доподлинно не знаем, кто он таков. То, что при нем были счета из лавочки на немецком языке, еще мало что значит. Просто вам и вашим людям показалось, что он лучше разумеет немецкую речь, нежели русскую.
Архаров задумался. Ему не больно нравилось, что Шварц противоречит, но иного способа выйти на вражеский след он пока не видел: отсечь все лишнее и поглядеть, что останется.
– Однако следует быть готовыми и к появлению голштинцев, - продолжал Шварц.
– Далее следуют поручики. Кто-то из армейцев мог устроить покушение на вашу милость и исчезнуть из Москвы, вернувшись лишь теперь и как-то разведав, что ваш пленник жив и выздоравливает. Что же касается московских бояр - иные из них бывали со своей челядью в вашем доме, сударь, и ваши же люди могли исправно доложить про такую диковинку, как обездвиженный и лишенный дара речи немец.
– Ты желаешь сказать, что за немцем могли прийти все? И те, и эти, и фабричные вдобавок?!
– возмутился Архаров.
– Те, кто пожаловал за вашим постояльцем, применили старый кундштюк. Они сперва несколько дней следили за домом, а потом, составив план, сманили ваших кобелей. Днем кобели сидят на цепи, да и по улицам ходит немало народа, однако ночью, когда их с цепи спускают, весьма удобно подвести к воротам суку в соответствущем телесном состоянии…
– В течке?
– догадался Архаров.
– Ох, мать честная, Богородица лесная… И найти место, где забор пониже… А ты как, черная душа, додумался?
– Чего ж не додуматься - московские мазы издавна такое проделывают. Армейский поручик не догадается, а маз или шур с детства сию ухватку знают.
– Карл Иванович, а ведь ты мне сейчас Каина подставляешь, - сказал Архаров, причем сказал тихо и на удивление спокойно.
– Каин хитер. И его замыслы нм пока непонятны. Может статься, его кто-то нанял. Может статься, он сам кого-то нанял. В том мире, откуда он родом, нужного человечка либо за деньги покупают, либо испугом в ловушку загоняют. За деньги он вас, сударь, не купит…