Подметный манифест
Шрифт:
– Чего тебе?
– спросил Архаров.
– Не извольте сердиться, ваша милость, а с тем душегубом иначе нельзя, - отвечал Ваня.
– Он уже со знаками. Добром не понимает.
Знаками на Лубянке называли следы в виде белых широких рубцов от кнута. Плеть и батоги таких не оставляли.
Архаров ничего не ответил.
Ваня вступился за свое непосредственное начальство, Шварца, наедине, напрямую, без затей, и это понравилось. Если бы этот бывший каторжник не добаловался до того, что вырвали ноздри, был бы на несколько ступенек выше. Он умел управляться с людьми - недаром же оказался на чумном бастионе за старшего, в обход гарнизонного сержанта.
– Сам-то, поди, тоже со знаками?
– без всякого злорадства спросил Архаров.
– Не без того, ваша милость. Это уж навеки. У иного спина только на вид плетью или батогами бита, а как проведешь мокрой рукой с нажимом - тут они, полосы от кнута, и видны.
– На словах Шварц ничего не передавал?
– Нет, ваша милость.
– Хорошо, ступай, - явив голосом благосклонность, велел Архаров. Ваня поклонился - с достоинством, кстати, поклонился, - вышел.
Архаров задумался - вот ведь здоровенный мужик, был бы в доме хозяин, детей бы послушных и толковых вырастил, а через свои рваные ноздри обречен весь век сидеть в нижнем подвале. Конечно, ему там неплохо, жалование заплечных дел мастерам всегда было немалым, а куда деньги девать? Сколько Архаров знал от подчиненных, Ваня пил мало, не то что Вакула, который однажды сам, упившись до полного непотребства, заснул на улице, проснулся под батогами… но с Вакулы что взять - монах-расстрига…
Архаров открыл ларец.
Там были долговые расписки, взятые в шулерском притоне. Те, которые Шварц посоветовал, не докладывая о них князю Волконскому, приберечь на черный день. Прикасаться к ним - и то было отвратительно.
Архаров уставился на эти сокровища, сдвинув брови, и некоторое время спустя явилась мысль - выкинуть все это добро в окошко. Зимой было бы проще - зимой топится печь. Выйти в коридор - да и посмотреть, как истопник Фомка сует векселя с расписками в огонь.
Треклятый Шварц, лучше бы он тогда не встревал…
Вспомнилось, как стояли в шулерском притоне, когда Тимофей, вскрыв главную дверцу изящного белого бюро-кабинета, расписанного сценами из китайской жизни, добыл эту кучу векселей. Шварц уже и тогда прямо сказал - нужны-де осведомители в высшем свете. Но, видя брезгливое отношение начальство к сему вопросу, не настаивал.
Вдруг в памяти прозвучало слово.
– Фи-фи-ология… - повторил его Архаров. Да, именно так. Умение пользоваться людьми и своевременностью. Искусство существительное. Из прилагательных же наиважнейшие - искусство терпеливо сидеть в засаде и искусство ловить случай за шиворот!
Архаров расхохотался. Он сейчас именно сидел в засаде - то есть предавался искусству второстепенному, прилагательному. Он ждал, пока положение сделается определенным - или самозванец будет схвачен, или же вытворит нечто опасное.
Природная его осторожность подсказывала: затишье - ненадолго. И он был не настолько стар, чтобы далее испытывать свое долготерпение. В тридцать два года сия наука будет посложнее любой фифиологии.
– Итак, - вытаскивая бумажки все разом и приготовившись их раскладывать, сказал Архаров.
– Что требуется? Требуются пугливые дуралеи…
Дуралеями, на его взгляд, были все, кто подписал сии бумажонки. Но не все годились для осведомительской службы. Иной скорее бы удавился, чем таким манером послужил отечеству. Этих Архаров отложил отдельно - и задумался…
Он вспомнил, как отправил сдуру Терезе Виллье векселя графа Ховрина. Воспоминание было не из любезных. И, кстати, до сих пор на Пречистенке в кабинете хранился тот мешок с деньгами, что так диковинно переходил из рук в руки. Архаров вспомнил чудака Устина, усмехнулся - Устин, небось, уже до полной святости домолился, надо бы узнать, в какой обители спасается, и хоть послать ему туда припасов, дураку…
Странно все складывалось вокруг Архарова. Вот ведь Федька - все Рязанское подворье знает, что беззаветно влюблен в девицу Пухову, на ней свет клином сошелся. Вот ведь Клаварош - заполучила его Марфа, он и доволен… был доволен… Вот ведь Устин - этому вообще баба не нужна, он о них и думать не станет, у него божественное на уме… Вот ведь Шварц - что-то такое говорили, вроде он со вдовой живет, у кого комнату нанимает… Вот ведь Демка - за что его только бабы любят?…
Каждый как-то устраивается по этой части, каждый находит некое нужное его душе равновесие. Один господин обер-полицмейстер посадил себе в голову вздор и делает дурачества. А вот того, за что получает немалое жалование, не делает. До сих пор не изловлен кавалер де Берни, бесследно пропали князь Горелов-копыто и юный граф Михайла Ховрин. Эти-то, князь и граф, могли, несколько отсидевшись в подмосковных, разведать, что никто из знатных посетителей притона не пострадал, да и вернуться. А кавалера упустили, сдается, навеки…
Но князь Горелов-копыто, кажись, опять объявился.
Архаров вспомнил Федьку и несуразный рассказ о том, как девица Пухова с кем-то подралась в карете.
Но ежели вдуматься - на что князю Горелову девица Пухова? На что он ей - понятно: станет княгиней, будет принята при дворе. А она - ему?
Что у нее за знатная родня такая, ради коей князь готов жениться на девице с попорченной репутацией? И нельзя ли, сообразив насчет родни, таким образом поставить ловушку на князя? Ведь не странно ли - как пропал чуть ли не год назад, так и по сей день не объявился! Чем же это он занимался, бросив свой московский дом, привычные занятия и развлечения? А ежели девица Пухова сейчас в Москве, да еще с князем Гореловым, то, выходит, они все же повенчались? Девица, конечно, отчаянная, да ведь одно дело - тайком сбежать к жениху, другое - открыто поселиться с мужчиной. И никакая знатная родня бы ей подобной эскапады не позволила. Но старая княжна не утерпела бы, похвасталась бы замужеством воспитанницы, рассказала бы про венчание - неблагодарной свиньей нужно быть невесте, чтобы не пригласить на такое торжество свою воспитательницу…
Федькина тревога, похоже, имела основания.
Архаров перебирал листки, рассматривал подписи, а в голове у него выстраивался план действий. И весьма решительных действий. Когда он добрался до векселей недоросля Вельяминова, то уже знал - дело о шулерском притоне будет иметь продолжение. Князь Волконский, поди, о нем забыл, да и не обо всем следует докладывать градоначальнику.
А коли довести до конца - хоть не стыдно будет перед старым пройдохой Каином.
– Эй, есть кто живой?
– заорал Архаров.
Живым в коридоре был Харитошка-Яман.
– Особняк Ховриных в Зарядье знаешь?
– спросил Архаров.
– Как не знать, ваша милость.
– Беги туда, разберись - когда в последний раз молодого графа Михайлу видели. А коли он там сейчас обретается - так не бывал ли у Ховриных гость, князь Горелов-копыто. Может, он и по сей день там обретается. И коли князь там бывал - то один ли, или с дамой. Пошел.
Когда Харитон убрался, Архаров удовлетворенно подумал, что поступил на удивление правильно. Ну кто такой, в самом деле, этот Михайла Ховрин? Недоросль вроде Вельяминова, может, годом или двумя его старше, службы даже не нюхал, московское дитятко… Какого черта его беречь? На том лишь шатком основании, что…