Подметный манифест
Шрифт:
– Николаша, ты умом повредился, - объявил Левушка.
– Вылезай из кареты, Тучков. Сашка, увидишь, что мы уезжаем, - тут же в контору! Чего Шварц спросит - разъясни на словах. Скажи ему - иного пути, чтобы этих подлецов прихватить на горячем, не вижу. Пусть окружают театр, это возможно, он в парке расположен, пусть сидят в кустах. Услышат стрельбу - тут же на приступ! Ну, с Богом! Стой! Когда придут - тоже бы знак дали, два выстрела разом…
Архаров и Левушка вышли из кареты и встали за углом, карета же укатила, и только Иван на запятках, обернувшись, разинул в недоумении рот.
– А вот и недорослев экипаж подают, - прошептал Архаров.
– Тучков, за мной…
При необходимости он умел двигаться весьма быстро. Левушка же, прирожденный фехтовальщик, обладал не просто ловкостью, а неким чувством, позволяющим безмолвно взаимодействовать с товарищами. Именно потому и удалось одновременно оказаться справа и слева от сбегавшего с крыльца Вельяминова.
– Но, милостивые государи… - начал было недоросль.
– Полезай в экипаж, живо, - тихо приказал Архаров.
– Сперва ты, Тучков…
Вельяминов опомниться не успел, как уж был вмят в заднее сиденье кареты, имея по бокам поручика Преображенского полка и московского обер-полицмейстера.
– И только пикни, - предупредил Тучков.
– Я не погляжу, что ты беспримерный болванчик…
– Вели, чтобы сразу везли в Лефортово, - сказал Вельяминову обер-полицмейстер.
– Объяснил бы мне кто-нибудь, с чего они всякого человека непременно зовут болванчиком.
– Хочешь, чтобы называли идолом? Это они с французского перекладывают, у французов «идол», «кумир», а по-русски можно сказать и «болван», опять же, «болванчик» - это ласкательно…
– Идол, - повторил Архаров.
– Нет, нам с Сашкой такого слова пока не попадалось…
И подумал, что, занятый делами, давно уже не слушал на сон грядущих французских книжек. Какие уж книжки, когда Пугачев на носу?
– Какое Лефортово, меня ждет тетушка!
– заголосил, опомнившись, недоросль.
– Я обещался заехать за ней, вот и инвитасьон у меня…
Более он не сказал ничего - слева ему запечатала рот большим сбитым в клубок платком Левушкина рука, справа в бок сунулось пистолетное дуло.
– Тетушке твоей, сударь, для души полезнее будет сегодня дома посидеть, - объяснил Архаров.
– В Лефортове для нее чересчур шумно будет…
Вельяминов замычал.
– Николаша, он о пудре беспокоится, - догадался Левушка.
– Коли мы с него пудру стряхнем и смажем, он нам покажет кузькину мать.
– Коли будет вопить - вообще вымоем, - пригрозил обер-полицмейстер.
– Слышишь, сударь? И не где попало, а в Неглинке искупаем. Вот ею как раз повеяло…
Карета действительно въезжала на крутой Кузнецкий мост. Там и застряла.
Недоросль волновался, восклицал, переходил на французскую речь, наконец выматерил Левушку - материть Архарова побоялся. Левушка дал сдачи, и дал щедро - любовь к музыке вкупе с возвышенными чувствами у него была сама по себе, а понимание жезненных необходимостей - само по себе, и на полковом плацу, школя рядовых, он мог загнуть весьма выразительную словесную загогулину, беря в том пример со старшего товарища. Опять же, и архаровцы, общество которых он любил, многому могли научить.
Наконец карета опять тронулась и с переменным успехом добралась до Мясницкой, оттуда - до Покровских ворот. За ними уже стало полегче.
– Гляди-ка, - сказал Архаров, отодвигая занавеску.
– Вон сколько публики-то собирается…
И точно - к единственному в той части Москвы мосту через Яузу катили кареты с гербами на дверцах. Левушка насчитал их четыре.
– А что, сударь, когда свой инвитасьон изволил получить?
– спросил Архаров недоросля.
– Не может быть, чтоб давно…
– С утра от тетушки доставили. Она писать не охотница, прислала с человеком заместо записки, а на словах - чтобы я за ней заехал. Мой-то экипаж новомодный, щегольской, а у нее… - Вельяминов задумался, припоминая для сравнения хоть какое древнее историческое событие. Но ничего древнее минувшего царствования он не ведал.
Однако Архаров с Левушкой догадались, в чем загвоздка.
– Времен царя Гороха, - сказал невеликий историк Архаров, и одновременно Левушка произнес:
– Времен царя Навуходоносора!
– Кажись, нам повезло, Тучков, - пробормотал Архаров.
– Ну, Господи благослови…
Карета подкатила к театральному подъезду. Все было устроено наилучшим образом - по довольно широкой дуге экипажи один за другим доставляли знатную публику и тут же отбывали в аллею за театром. Левушка выпрыгнул первым, следом при помощи лакея вышел недоросль Вельяминов, последним выбрался Архаров. И тут же, не сговариваясь, поручик Тучков и полковник Архаров встали справа и слева от недоросля, причем полковник незаметно уперся ему отставленным большим пальцем в бок. Недоросль как приоткрыл рот, так и не мог закрыть обратно: он понял, что при малейшем его неповиновении раздастся выстрел.
– Доставай, сударь, инвитасьон из кармана, - прошипел Левушка.
Приглашение выглядело как обычное письмо на имя милостивой государыни, и так далее, с указанием названия трагедии и с подписью князя Горелова. Оно потребовалось уже в театральных сенях, где подошел некий кавалер и осведомился, с кем имеет честь. Недоросль объявил себя племянником госпожи Хворостининой, а Архарова с Левушкой тоже причислил к родне. При этом Левушка пришел ему на помошь, затеяв считаться родством с отсутствующей дамой, Архаров же отвернулся - его довольно уже запомнили москвичи и могли признать в лицо.
К счастью, прибыл экипаж, в коем сидели какие-то важные господа, и кавалер устремился к ним. Архаров окинул взглядом сени и обнаружил, что стоит в них, разбившись на две компании, какой-то разномастный народ, одни мужчины, причем у многих - сабли или палаши. В театральную залу они явно не спешили.
Архаровская подозрительность, и без того рвущаяся в дело, как стая охотничьих псов со сворки, тут же отметила какое-то тревожное состояние этих вооруженных мужчин.
– Идем скорее, - шепнул Левушка, которому было несколько не по себе: они втроем стояли посреди сеней, Вельяминов мог в любую минуту вытворить очередное дурачество…