Поднимите мне веки
Шрифт:
Тот молча покачал головой. Вид у него был по-прежнему недоумевающий.
– Выходит, ты заранее, еще выезжая из Москвы, знал, что придется драться? – Он указал на мои руки.
Я поначалу даже не понял, что он имеет в виду, и лишь потом дошло. Оказывается, Михай решил, будто эти повязки являются у меня чем-то вроде специальных приспособлений, предназначенных для удобства боя.
Вот балда. Знал бы он, как они мешают мне, стягивая мышцы. Правая рука куда ни шло – там польская сабля чиркнула ниже локтя и разрез даже не дошел до запястья, а вот порез на левой был куда глубже и длиннее, так что повязка захватывала еще и бицепс.
Хорошо хоть, что локоть оставался свободным, иначе совсем караул.
Пришлось пояснить про раны, но и тут, судя по насмешливо поблескивавшим глазам Огоньчика, он мне поначалу не поверил и даже заявил, что Микола-мясник, которого я обвиняю во лжи, пользуясь его отсутствием, на самом деле в сравнении со мной правдивец каких свет не видывал.
Мол, одолеть Готарда и здоровому человеку очень тяжело, а уж раненому…
Масла в огонь подлил тот самый белокурый детина, проверявший несколькими минутами ранее мои сапоги.
– А под ними у ясновельможного князя ничего нет? – хладнокровно осведомился он.
Правда, даже для кипевшего от негодования Михая это стало явным перебором.
– Кшиштоф, ты в своем уме?! – яростно напустился он на него, и детина, что-то недовольно ворча себе под нос, вернулся на прежнее место, встав рядом со своими тринадцатью товарищами.
– Ну что ты, все в порядке, – усмехнулся я. – К тому же мне все равно надо перебинтовать руки потуже, так что пусть пан Кшиштоф полюбуется. – И подозвал Дубца.
Тот с готовностью метнулся к возку, в котором ехала Любава.
Вообще-то я хотел отправить ее на струге, но она клялась и божилась, что в дороге обузой не будет, потому как ведает кой-какие травы и может подсобить, ежели что, и мне, и моим раненым, и я, подумав, переиначил.
Да и удобнее было ребятам в возке. Трясет, конечно, но зато можно расслабиться, а это немаловажно. Так-то их сунуть в него не моги и думать – позор, а коли не просто сидят, но по делу, охраняя Любаву, – совсем иное.
В возке у нас хранилась и запасная ткань для перевязок. Однако, узнав, в чем дело, Любава сама решила перевязать мне руки.
Когда девушка раскрутила первую старую повязку, что покороче, на правой, Михай прикусил губу. При виде второй оголенной руки он отшатнулся и ошарашенно спросил:
– И ты собираешься с этим драться?!
– Ну да, – невозмутимо подтвердил я. – Как с Готардом.
– Но… как?! По-моему, даже саблей было бы куда сподручнее.
– Не спорю, – охотно согласился я. – Да и ты многому меня научил, так что гораздо сподручнее. Только бог на стороне правды, а не силы. Во всяком случае, очень хочется в это верить. И к тому же я… не желаю убивать тебя.
– Я должен переговорить со своими товарищами, – выпалил Огоньчик и почти бегом устремился к своим.
– Эх, тебе бы настой али мазь какую, – робко вздохнула Любава.
– Выкинул ее князь, – проворчал помогавший ей Дубец.
– Пошто?! – изумилась она. – Ныне как бы она славно сгодилась…
Я вспомнил мазь царских медиков и криво усмехнулся.
Рейблингер, выполняя царское повеление, явился ко мне с ней на следующее утро, накануне венчания Дмитрия на царство. Было некогда, и от перевязки я отказался, сказав, что было бы лекарство, а уж намазать смогут и мои гвардейцы.
Чтоб не обижать лекаря, я не просто похвалил мазь, но и попросил написать состав. Дело в том, что фирменной, от Петровны, вообще было на нуле, а на всех раненых того количества, содержащегося в принесенной им склянке, хватило бы от силы на пару дней, не больше.
Я-то по наивности полагал, что травы на Руси везде одинаковы, собирать их легко – лето на дворе, а в каких пропорциях смешивать и как готовить – он мне напишет.
Он дал. Я недоуменно поглядел на протянутый лист, ничего не понимая. Мало того что почерк скверный – оказывается, врачи страдали этим еще в семнадцатом веке, – так еще и латынь.
Пришлось попросить продиктовать, и тут-то выяснилось, что помимо трав в состав мази входят и еще кое-какие ингредиенты, каковые мне очень не понравились, причем настолько, что я даже отложил перо в сторону, сказав, что и так все запомню.
Разумеется, запоминать я не собирался, равно как и пользоваться этим снадобьем, поклявшись сразу после ухода доктора выкинуть склянку на помойку, что и сделал по моему приказу недоумевающий Дубец.
Особенно не по душе мне пришлась одна из составляющих – ртуть.
Понимаю, что все есть яд и все есть лекарство, а важна лишь доза, которая в данном случае была ничтожной, какие-то граны, которые гораздо меньше грамма. Но все равно накладывать на открытую рану мазь, в состав которой входит ядовитый тяжелый металл, я никогда не стану.
Хватит и того, что я по доброй воле влил в себя дрянь моей ключницы, но там-то нужно было для дела, а тут…
– Бракованная она была, – буркнул я Любаве. – Срок годности кончился.
Она непонимающе уставилась на меня.
– Прокисла, – пояснил я и поторопил: – Да ты туже перетягивай.
Девушка послушно закивала головой, стараясь угодить.
– И не бойся, – ободрил я, заметив, как дрожат ее руки. – Неужели не поняла еще, что сейчас вместо боя начнется всеобщее братание?