Поднимите мне веки
Шрифт:
Зато теперь с нею можно обойтись куда грубее и не деликатничать с ухаживанием, а коль станет жеманиться, так и сказать в лоб. Мол, ты теперь для люда московского честь свою вместе с невинностью в струге среди ратников утратила, потому неча тут рожу воротить, а лучше-ка задирай подол сарафана, да поживее, пока твой государь добрый, и порадей ему, чтоб…
Хрясь!
Я все-таки ударил…
Глава 22
По доброй… дури
Влепил со всей дури, хоть чуть-чуть отведя душу, и Дмитрий, не договорив, изумленно уставился на… сломанный резной столбик, поддерживающий крышу над крыльцом.
Хорошо, что их тут по четыре штуки с каждого боку, иначе свалилась бы нам на голову, а так ничего, уцелела и даже не покосилась.
– Ты… чего, князь? – Он испуганно вытаращил глаза.
– Это предупреждение тебе, государь, – вырвалось у меня.
– Предупреждение? – не понял он. – О чем?
Я перевел дыхание.
Так, спокойно, Федя. Не иначе как это зелье и тебе шарахнуло в голову. Лучше вспомни-ка своего любимого Филатова и его мысли по этому поводу.
Не вспоминалось.
Не приходило и из Высоцкого – мешала злость, изрядно туманившая голову. Вместо цитат хотелось по-простому, по-расейски – с размаху и от души.
Я украдкой покосился на соседний столбик и пришел к выводу: если вышибать их через один, то на сегодняшнюю ночь хватит, но…
Нежелательно мне их крушить – слишком много треску. Если сейчас повезет и никто не выйдет, то это не значит, что удача не отвернется после второго удара – непременно найдется любопытный, чтоб поглядеть на идиота, занявшегося рубкой дров в три часа ночи.
– Так ты о чем? – построжел голос Дмитрия – не иначе как стал догадываться.
– А я эту ночь только и делаю, что предупреждаю тебя, – пояснил я и даже улыбнулся, в смысле, выдавил из себя улыбку. – Вначале о страже – уж больно она у тебя никуда не годна, не ровен час, не случилось бы с тобой чего, а теперь вот о них – чересчур гнилые столбы. Того и гляди – выйдешь на крыльцо, а оно возьмет и рухнет. Как же тогда Русь без тебя жить-то станет? – И вновь поймал себя на том, что опять норовлю хоть как-то поддеть его, вместо того чтобы заняться куда более важным, то есть выпытыванием полезной для себя информации.
– Велю, чтоб починили, – кивнул он, так и не поняв издевки, скользнувшей в моей последней фразе, и угрожающе пообещал: – И со стражей тож… разберусь.
Вот так. Кажется, моими неусыпными стараниями завтра среди гастарбайтеров на Руси начнется безработица. Что ж, зато теперь я в полной мере расплатился с ними за «героическую» защиту семьи Годуновых.
«Мария Григорьевна была бы очень довольна, узнав об этом», – подумалось мне, и я невольно усмехнулся.
Сразу немного полегчало.
Дмитрий продолжал говорить что-то еще про свою стражу и горе-часовых, а я украдкой покосился на сломанный столбик и запоздало удивился – на такое полено, пожалуй, не рискнул бы поднять руку и прапорщик Твердый.
Во всяком случае, не помню, чтобы он, демонстрируя свое мастерство и то, к чему должна стремиться салажня, показывал нам класс на таких толстеньких, не меньше трех вершков в обхвате.
«Ну пускай двух с половиной, – самокритично поправил я себя. – Все равно десять сантиметров в диаметре не шутка, а я его хрястнул и даже руки не зашиб – пока, во всяком случае, не чувствуется».
Видел бы прапорщик – непременно дал бы увольнение вне очереди, и встрепенулся. Кстати, насчет увольнения – а не пора ли мне того? Или все-таки уточнить кое-что напоследок? Так, ради интереса. Оно, конечно, и без того понятно, но пусть лучше скажет сам.
Но тут вдали послышались голоса, и я, слегка подосадовав, что свидание придется свернуть, заторопился с убытием.
Впрочем, может, это и к лучшему, столбики целее будут, а то вон какие красивые, с узорчатой резьбой, травяным орнаментом и, между прочим, вовсе не гнилые.
– Пора мне, государь. А что до встречи нашей, то от Тонинского до лагеря, в котором жили и учились, как ты написал в одной из грамоток, ратные холопы Федора Борисовича Годунова, рукой подать, так что любой покажет, куда ехать. Только приезжай один, без свиты, и с собой бери не больше десятка ратников, а то свидания не будет.
Дмитрий открыл было рот, судя по недовольному выражению лица, явно намереваясь сделать какое-то замечание, но я, не давая ему произнести хоть слово – голоса-то все слышнее, а акустика такая, что неясно, с какой они стороны, – ткнул пальцем в стену.
– Помнится, ты совсем недавно хотел, чтобы я показал тебе, как настоящие воины одолевают такие препятствия. Что же, гляди. – И устремился вниз с крыльца.
Для вящего ускорения еще и оттолкнулся от последней ступеньки, беря нужный темп, и пошел на штурм стены.
Думаю, у Дмитрия рот открылся, когда он увидел, с какой легкостью я бегал по ней ногами, словно по половицам. Немного, конечно, всего два шага, но все равно смотрелось со стороны, наверное, эффектно, после чего пошел толчок, поднимающий меня наверх.
«В нем-то все и дело, – учил нас прапорщик. – Ты, Рокоссовский, должен воспарить вверх, аки ангел небесный, а ты, шо лягва, опять вбок отталкиваешься, потому у тебя и не выходит».
Но это тогда, а сейчас вышло все как надо, правда, еле-еле – уж больно гладкая подошва у сапог в отличие от ребристой у берцев, так что, если бы не неровные бревнышки, не знаю, не знаю, удалось бы мне «воспарить».
Конечно, был бы на моем месте профессиональный гимнаст, вышло бы куда красивее, но и у меня тоже получилось неплохо. Во всяком случае, того, кто ни разу в жизни не видел подобных трюков, это обязательно должно впечатлить.