Подполье на передовой
Шрифт:
– Кто такие? Ты проверил?
– Никак нет, господин начальник, - испуганно ответил Долинец и предусмотрительно попятился к порогу,
– Почему?
– зловеще тихо спросил Сперанский и приподнялся с места.
– Их там не оказалось...
– Молчать, сволочь! Ты их упустил! Ну! Отвечай! Прошляпил!
– Никак нет, - пролепетал Долинец.
– Я напарника оставил снаружи, а сам весь дом осмотрел. Никого.
– Другой ход в доме есть? Подвал, чердак? Сарай? Хозяина допросил?
– Так точно. То есть, нет...
– Что "нет", идиот?
– Сарая нет. А допрос снял.
– Кто там еще
– Мать, стало быть, его. Учителка.
– Ну?
– Ничего, стало быть, не видав и не слыхав. Ничего знать не знает.
– Скотина! Почему не доложил?
– Так никого ж не знайшлы...
– Не знайшлы! Дубина, пень, - Сперанский даже застонал от ярости.
– Фамилия?
– Попов Петро Григорьевич.
– Марш в дежурку. Приготовься, сейчас едем.
Выпроводив полицейского, Сперанский нервно захрустел пальцами, решая "сложный тактический" вопрос: кому доложить? Конечно, по всем правилам, он обязан немедленно доложить Кроликову. Но, во-первых, тот немедленно позвонит Райху, что это он выследил партизан. Нет, надо самому действовать. А если использовать Крамера? Он лично знаком с начальником гестапо господином Гофманом. Вот это ход.
Сперанский бросился к Крамеру. А через десять минут к полиции подъехала автомашина гестапо, из нее нетерпеливо выглянул Людвиг Гофман. Кроликов, увидевший его в окно, злобно выругался. Он ненавидел Сперанского, презирал его за подлость и подхалимство. Кроликов чуть вздрогнул, когда в дверь постучали, и не ожидая приглашения, стремительно вошел Сперанский.
– Анатолий Григорьевич, - с ходу начал Сперанский.
– Только что засекли партизан. Сейчас вместе с гестапо едем брать.
И, не дождавшись от онемевшего шефа руководящих указаний, начальник политического сыска выбежал на улицу, где его ожидал Крамер. По знаку Гофмана они влезли в машину и умчались. Только теперь до Кроликова дошел смысл происходящего. Он вскочил, пошел к: двери, вернулся к столу, схватил телефонную трубку, подержал, положил ее на рычаг и снова поднял, попросил соединить его с Райхом. Выслушав его путаный, сбивчивый доклад о том, что кто-то обнаружил каких-то партизан и что туда помчались гестаповцы, комендант приказал:
– Господин Кроликофф! Вы должны быть у меня через десять минут!
***
Степан Григорьевич Островерхов внимательно вчитывался в слова короткого послания Алексея Андреевича Егорова. Вздохнул, аккуратно в несколько раз сложил крохотный лоскуток бумаги, бережно спрятал его в тайник.
– Ну, спасибо, Танюша, за добрую весточку, - Островерхов обернулся к Растригиной. Но Татьяна Федоровна, только что вернувшаяся от партизан, сломленная усталостью, уже спала, склонив голову на стол. Островерхов осторожно прошел в соседнюю комнату, попросил хозяйку квартиры Екатерину Петровну Бондарь уложить Растригину в постель. Когда Екатерина Петровна вернулась, Степан Григорьевич стоял у окна и чему-то улыбался.
– Слышь, Петровна, а ведь скоро, Первое мая, а?
Екатерина Петровна только вздохнула в ответ.
В комнату вошел Василий Евстафьевич Боднарь, ее муж, дежуривший у ворот. Лицо его было хмурое и озабоченное. Он сдержанно кашлянул.
– Там, Григорьевич, Дарья Петровна дожидается. Говорит: ты нужен. Лично, говорит, и срочно.
Лицо Островерхова мгновенно посуровело.
– В неурочный час...
Он
– Час назад гестапо арестовало Попова, его мать и Саядянца.
– Где?
– На квартире. Жандармы нашли винтовки, автомат, гранаты.
– Кто был с гестаповцами?
– Офицер и двое в форме полицаев.
– Били?
Семикина молча кивнула.
– Та-ак, - Островерхов зажал в кулак бритый подбородок. Коротко, сквозь сжатые зубы спросил: - Кого уже предупредила?
– Только к вам добралась. Везде патрули. Весь квартал оцепили гестаповцы, жандармы, полицаи.
– Семикина вдруг всхлипнула.
– Ты чего, Даша?
– встрепенулся Островерхов.
– Страшно мне, Степан. Не за себя, за девочек моих боюсь.
– Спокойно, Дарья Петровна, спокойно.
Он задумался на миг, скрипнул зубами, тряхнул головой, словно отгоняя какое-то видение, встревоженно спросил:
– А где сейчас девчата твои?
– Да с листовками пошли. Не успела я их предупредить... Женщина опять всхлипнула.
– Ну, ты не плачь, Даша, Они умелые девчата. Ты за них не тревожься. Слышишь? Успо- койся.
Семикина судорожно вздохнула, вытерла глаза.
– Что надо делать-то?
– Надо обязательно предупредить Карпова и Юнашева. Скажи, что прямой угрозы я не чую, но наготове быть надо всем. И пусть любыми путями добудут сведения о допросах Попова. От этих сведений, скажи, может зависеть судьба всей организации.
Островерхов бесшумными шагами прошелся по веранде и снова остановился возле Семикиной.
– Понимаешь, Даша, он руководитель целой группы. С его арестом группа будет обезглавленной. Люди могут растеряться... А мы ничем не поможем им: я никого из них не знаю. Группу создавал он сам. Мы советовались с ним и думали, что так безопаснее. Но, видно, не все мы продумали, Даша. Ах, черт! До чего ж жалко Петра! Оружие, говоришь, нашли? Как же он так неосторожно... Пропал Петро. А какой человек, Даша...
Островерхов отвернулся и, пользуясь темнотой, тайком смахнул навернувшиеся слезы.
– Ну, беги, Петровна, Да осторожнее. На тебя вся надежда. Не пройдешь - большая беда может статься.
– Пройду, Степан Григорьевич, я пройду, - тихо, но с такой решимостью ответила Семикина, что Островерхов понял: если будет хоть одна-единственная возможность, женщина пройдет.
– И еще прошу тебя: кроме тех двоих, об аресте никому ни слова. Причин для паники нет.
...На другой день гестапо арестовало еще четырех человек. Никто не знал, были ли они членами подпольной группы Попова или случайно попали в руки палачей. Не узнало об этом и гестапо. Истерзанных, изувеченных пытками их вместе с Поповым вывезли в станицу Гостагаевскую и там расстреляли.
Это уже потом, через год, в Крыму, на станции Джанкой, арестованный советскими органами Сперанский, рассказал на допросе о судьбе подпольной группы Попова.
Но кто поручится, что предатель мог знать о принадлежности этих людей к организации? Может, они были арестованы, чтобы создать видимость разоблачения целой группы? Как бы там ни было, эти люди погибли, как патриоты, намертво оборвав нить, за которую, ухватились было полиция и гестапо.
Знают