Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)
Шрифт:
Октаву и сказал ему:
– Вы, милостивый государь, слишком молоды, чтобы рассуждать о таких вещах, позвольте дать вам один совет.
– Какой? – спросил юноша.
– Теперь полночь, – ответил Фабьен, посмотрев на часы, – а дети вашего возраста давно уже спят в это время.
Через час после этого игра окончилась.
Фабьен и Шато-Мальи уехали.
Граф читал английскую газету, облокотясь на тот самый стол, под которым лежал конверт, брошенный Ролланом.
Но граф читал машинально. Он был задумчив и озабочен. Насмешливые взгляды, не выходили у него из головы; поступок Фабьена, торопливо сжегшего записку,
Вдруг, отодвигая стул, граф увидел конверт, и, поддаваясь непобедимому любопытству, он схватил его с жадностью и взглянул… Рокамболь, в нескольких шагах от него спокойно читавший столбцы Times, видел, как граф побледнел и зашатался.
– Кажется, он узнал почерк, – подумал он, – честное слово!.. Фитиль зажжен, и пороховой бочонок взорвется.
И Рокамболь потихоньку ушел из комнаты, оставив графа Артова одного и, так сказать, совершенно уничтоженного.
Книга VI. Смерть дикаря
раф Артов был одною из тех северных натур, одаренных удивительным самообладанием и скрытностью.
Несколько минут он стоял неподвижно, устремив глаза на конверт, который казался ему надписанным рукою его жены. То был действительно растянутый и несколько крупный почерк.
«В этом конверте, – подумал граф, – заключалось письмо к Роллану де Клэ, то есть к человеку, который, по словам графини, преследовал ее своими несносными любезностями и хотел даже пробраться к ней в Гейдельберг, в ее виллу на берегу Неккара».
Граф сейчас же вспомнил о насмешливых взглядах за игорным столом, о победоносном виде Роллана при получении этого письма, о неделикатном ожесточении, с которым он старался обыграть его, об угловатости речи, с которой он принял его благодарность, и, наконец, о поспешности, с какою Фабьен вырвал из его рук письмо и сжег на свече. Последнее-то обстоятельство приняло в глазах графа всю важность открытия. Он сложил конверт вчетверо, хладнокровно положил его в карман и вышел, не обратив внимания на маркиза де Шамери, который казался углубленным в чтение Times.
Но Рокамболь следил за ним, и когда граф ушел, то он посмотрел на часы и пробормотал:
– Теперь полночь, если не случится только чего-нибудь непредвиденного, все идет пока очень хорошо. Баккара, конечно, ждет своего мужа, если только она воротилась от своей сестры. Можно предполагать, что этот барин разразится припадком горячки и, пожалуй, убьет ее без всяких объяснений.
На губах Рокамболя показалась улыбка.
– Эта развязка, – прошептал он, – будет коротка, а вообще самые короткие мелодрамы считаются всегда лучшими… Если же, напротив того, графини еще нет дома, то граф, вероятно, отправится к нему… И тогда выйдет преуморительная история… Ребекка не посмеет нарушить моих приказаний, она, наверное, уехала уже теперь от Роллана, и объяснение его с графом выйдет презабавное.
И Рокамболь опять принялся за чтение Times.
В это время граф Артов мчался во весь опор в улицу Пепиньер. На дворе отеля стоял заложенный купе графини; пар, валивший от лошадей, прикрытых попонами, свидетельствовал, что она только что приехала.
– Давно ли ты здесь? – спросил граф, выходя из фаэтона.
– Ее сиятельство приехали сию минуту, – ответил ему кучер.
Граф молча поднялся по лестнице.
Баккара действительно сейчас только приехала от сестры, с которою провела целый вечер. Когда муж ее вошел, графиня сидела на кушетке в своем будуаре. Ее спокойное лицо осветилось радостью, столь чистой и целомудренной, когда вошел граф, что он почувствовал себя как бы завороженным этим спокойствием.
– Здравствуй, друг! – сказала она, протягивая ему руку. – Какой ты милый, что возвращаешься домой всегда аккуратно.
Граф взял руку графини и сел подле нее. Он был очень бледен, но ни малейшая молния гнева не сверкала в его глазах, и графиня, несмотря на свою проницательность, не заметила сначала его мучительной тоски.
– Какой, однако, ты серьезный! – заметила она. – Ты, верно, проигрался?
Граф молча пожал плечами.
– Уж не разлюбил ли ты меня? – тихо спросила она. У графа потемнело в глазах; он провел рукою по лбу, как будто его преследовало какое-то страшное видение. Однако ж он сейчас же оправился.
– Милая моя Луиза! – проговорил он. – Позволь мне приложить мою руку к твоему сердцу.
Графиня не понимала его, но немедленно взяла своего мужа за руку и сама прижала ее к своему сердцу.
Оно билось совершенно спокойно и ровно; улыбка не сбегала с ее уст, а взгляд выражал обычную меланхолию.
– Но что с тобой, мой возлюбленный Станислав? – спросила она. – К чему все эти глупости?
– Луиза! – сказал он. – Позволь задать тебе несколько вопросов.
– Сделай одолжение, господин пристав! Какое же я сделала преступление?
– Не знаю, – проговорил он холодно. Графиня посмотрела на своего мужа.
– Господи, не помешался ли он? – прошептала она.
– Кажется, – ответил ей граф тоном глубокого убеждения.
Баккара вздрогнула и невольно взволновалась.
– Ты только что приехала? – спросил он.
– Да, сию минуту.
– Ты была у сестры?
– Разумеется, у сестры.
– А! – прошептал граф и задумался.
Баккара мгновенно поняла, что ее муж находится в припадке ревности.
Быть может, другая женщина, более молодая, более гордая, не столь любящая и, главное, не столь опытная в житейских треволнениях, возмутилась бы при одном намеке на подозрение… Но графиня называлась прежде Баккара; она знала, что воображение поддается предвестникам несчастия слишком скоро для того, чтобы самый доверчивый и самый благородный человек мог бы постоянно быть огражден от подозрительности.
Она ограничилась тем, что посмотрела на своего мужа и сказала ему, улыбаясь:
– Бьюсь об заклад, что ты ревнуешь меня?
– Это правда, – ответил граф, невольно побежденный спокойствием жены.
– Ну, так исполни же свой долг – употреби права мужа и спрашивай меня, мой дорогой Станислав.
– Ты, кажется, говорила мне, – пробормотал граф с некоторым замешательством, – что Роллан де Клэ ухаживает за тобой?
– Сначала в Бадене, а потом в Гейдельберге. Он вытащил меня из воды, когда я и не воображала тонуть, потому что умею плавать, и счел необходимым назвать себя моим избавителем.