Подводная лодка
Шрифт:
Было 19:00, когда по громкой связи раздался приказ Командира к всплытию. Стармех нырнул через дверь в переборке и отдал распоряжения рулевым. Впередсмотрящие облачились в свои штормовки и выстроились под люком, приводя в порядок свои бинокли.
«Шестьдесят метров, пятьдесят метров — поднимаемся быстро», — доложил Стармех. Когда глубиномер показал тридцать метров, Командир приказал выровнять лодку и произвести круговое прослушивание гидрофоном. Все замолчали. Я вообще перестал дышать. Оператор ничего не обнаружил.
Командир взобрался по трапу. Когда лодка достигла перископной глубины, по щелчкам переключателей я понял, что он осматривает горизонт.
Мы напряженно ждали. Все еще ничего не было.
«Всплытие!»
Зашипел воздух высокого давления, направленный в главные балластные танки. Командир опустил перископ, который со щелчком встал на место. Только тогда он оторвал голову от резиновой окантовки окуляра.
«Верхний люк чист», — доложил наверх Стармех. «Выровнять давление!»
Старший помощник повернул маховик, и крышка верхнего люка открылась с таким звуком, будто пробка вылетела из бутылки с шампанским. Это означало, что выравнивание давления было неполным. В лодку устремился свежий воздух. Он был холодным и сырым. Я жадно втягивал его ртом, ощущая его благодать, заполняя свои легкие до отказа и наслаждаясь привкусом соли на языке. Лодка испытывала килевую качку.
Громкие приказы с мостика: «По местам стоять к продуванию до полной плавучести. Машинной команде оставаться на местах к погружению».
Стармех одобрительно кивнул. Командир был осторожен, не желая неоправданно рисковать.
В диске темного неба, обрамленном комингсом люка, мерцала пригоршня звезд, как крошечные фонарики, качаемые ветром.
«Приготовить левый двигатель».
«Левый двигатель готов!»
Подводная лодка закачалась. Круглый глаз верхнего люка качался туда-сюда поперек сверкающего фонового экрана.
«Левая машина малый вперед».
По корпусу лодки пробежала дрожь, когда запустили двигатель.
Командир вызвал на мостик впередсмотрящих и мичмана.
«Нужно отправить радиограмму», — услышал я.
Снова внизу появился мичман. Заглянув через его плечо, я не смог сдержать ухмылку, потому что текст, который он записывал, совпадал с моим предвидением почти дословно. Удивленный моим весельем, он поднял брови.
«Коротко и мило», — сказал я, но это тоже сбило его с толку. Я увидел, как он мотает головой, направляясь в радиорубку.
«Прошу добро на мостик!»
«Поднимайтесь», — ответил Командир, и я взобрался по трапу.
Перед луной облака раздались в стороны, безразличный полумесяц купался в своем собственном великолепном отражении. Море сверкало и переливалось в тех местах, где его касался лунный свет. Вскоре занавес облаков снова затянулся. Единственный свет теперь исходил только от мерцающих звезд и от самого моря. За нашей кормой с волшебным зеленым свечением фосфоресцировала пена. На носовой обшивке шипели волны, как будто на раскаленную печь плеснули воды. Резкое шипение раздавалось на фоне неясного гула. Порой поднималась довольно большая волна и ударяла в наш борт с приглушенным гулом китайского гонга.
У меня было впечатление, что мы не столько плыли, сколько были подвешены на тонкой корке между двумя безднами, одна из них сверху, другая внизу: тысячи ярусов темноты над нами, тысячи ярусов темноты под нами. Мои мысли блуждали в смятении и безо всякой цели. Мы были спасены — путешественники в преисподнюю, которые вернулись.
Командир заговорил, приблизившись к моему уху. «К нашему счастью — мне это сейчас пришло в голову — что этот пруд трехмерный».
Завтрак за столом в кают-компании.
Из кают-компании старшин доносятся обрывки разговоров. Я слушал их вполуха. Старшина машинного отделения Йоханн похоже вспоминал свой последний отпуск дома.
«В конце концов, нам удалось раздобыть плиту. Вы только представьте, чего это стоило! Ничего нигде не достать, даже с нашивкой подводной лодки на мундире. Детских колясок нигде нет. Я и говорю Гертруде: нам что, действительно сейчас нужна детская коляска? В конце концов, негры таскают своих младенцев на спине… Она тут же закипает, моя Гертруда. Уже на шестом месяце. Хотел бы я знать, правда ли мы вселимся, когда у ней подойдет срок… До тех пор, пока есть четыре стены и крыша, вот что я всегда говорю. В неделю они делают по восемь налетов».
«Это не может продолжаться вечно», — кто-то произносит утешительно. Вроде бы это говорит рулевой.
«Ты можешь выкрасить белой краской стол и построить вокруг газового счетчика маленький ящик. Парни с верфи сколотят тебе его за пару бутылок пива — ты сможешь его взять с собой в следующий отпуск. Маленький такой ящик не будет тебе большой помехой».
Рулевой захихикал. «Я попрошу оружейников сколотить тебе еще и детскую коляску, если уж она тебе так нужна».
«И правда, спасибо за совет — мы сможем пользоваться пуленепробиваемой коляской».
Как раз перед 09:00 на следующий день мы вошли в район, в котором плавало множество обломков с судов, очевидно потопленных в конвое. Доски, почерневшие от мазута, поднимались на нашей носовой волне и неторопливо проплывали мимо. Потом мы увидели небольшую резиновую шлюпку. В ней был человек, сидевший как будто в кресле-качалке, с ногами, перекинутыми через надувной борт; ступни его ног почти касались воды. Его руки были подняты в позе читающего газету. Когда мы подошли ближе, я увидел, что кисти обоих рук отсутствовали. Все, что оставалось от них — это пара почерневших обрубков. Его лицо было обуглившейся черной маской с двумя рядами оскаленных зубов, как будто он натянул на голову черный чулок.
«Мертв», — произнес мичман.
Он мог бы этого и не говорить.
Шлюпка и её безжизненный пассажир быстро проплыли мимо. Наша кильватерная волна ритмично раскачала их. Казалось, что человек, удобно устроившийся с газетой, наслаждается движением шлюпки.
Никто не произносил ни слова. В конце концов Крихбаум сказал: «Это был моряк с торгового судна. Непонятно, где он раздобыл резиновую шлюпку — на торгашах обычно спасательные плоты. Шлюпка выглядит, как будто она из Королевского ВМФ».