Подводная лодка
Шрифт:
Ночь не принесла передышки. Рядом с нами бушевал шторм со скоростью ветра в добрых шестьдесят миль в час.
Бумм! Подлодка нырнула вперед под еще большим углом. Наше снаряжение отклонилось от переборки под углом в сорок пять градусов. Моя занавеска скользнула и открылась сама собой, мои ноги стали невесомыми, а голова еще больше зарылась в валик. Затем, подобно бутылочной пробке, подлодка скорее скользнула вбок, чем встала на голову. Корпус задрожал, подобно больному малярией. Металл по металлу отбивал энергичную барабанную дробь.
Наконец кубрик старшин вернулся в горизонтальное положение. Я задвинул занавеску.
Полусонный, я услышал, как пришел Дориан. «У вас, машинистов, непыльная работенка. Вам бы наверху повахтить — ветер настолько силен, что вдавит вам зубы в глотку».
ПОНЕДЕЛЬНИК, 45-й ДЕНЬ В МОРЕ. Два дня я не поднимался на мостик. Пора было подышать свежим воздухом, но я спасовал. Моей единственной наградой были бы удары водяной плеткой-девятихвосткой, закоченевшие конечности, занемевшие пальцы, воспаленные глаза.
Весомые аргументы для того, чтобы оставаться в кают-компании. По крайней мере здесь было сухо.
На палубу соскользнула книга. Я почувствовал побуждение поднять ее. Внутренний голос говорил мне сдвинуться с места, но я отказывался слушать. Мои нервы были перенапряжены. Я отключился и позволил последнему проблеску инициативы умереть. Ничего не случится, если книга будет лежать там, куда она упала.
Вернулся Стармех с визита в машинное отделение, заметил книгу и нагнулся, чтобы поднять ее. Вот так!
Он втиснулся в свою койку, подтянул вверх колени, и вытащил из-за валика газету. Все это молча, не произнеся ни слова. Он просто угрюмо сидел, распространяя запах дизельного топлива.
Пятнадцать минут спустя пришел гардемарин за новыми фальшфейерами. Способности Стармеха к восприятию явно пострадали. Он ничего не услышал. Ульманн вынужден был повторить свою просьбу более громко. Наконец Стармех сердито посмотрел на него. Фальшфейеры были серьезным делом. Бог знает, понадобятся ли они нам когда-нибудь, но ежедневная замена была священной церемонией.
Наконец Стармех встал и открыл рундук. Если бы под его носом кто-нибудь держал горшок с экскрементами, и то он вряд ли бы глядел с большим отвращением. Газета соскользнула с его койки и приземлилась в лужицу чего-то липкого от нашего последнего приема пищи. Ульман исчез со своими патронами. Стармех беззвучно выругался и вернулся в свою берлогу. На этот раз он задрал колени верх еще больше, как будто устроив баррикаду между собой и остальным миром.
Ульманн вернулся через пять минут. Разумеется, он должен был положить обратно старые фальшфейеры. С ними нельзя было шутить — нельзя было оставлять их где попало. Я ждал, что Стармех сорвется. Вместо этого он поднялся весьма проворно, засунул подмышку газету и исчез в направлении кормы. Через два часа я обнаружил его в моторном отделении, взгромоздившегося на ящике с черносливом и облокотившегося спиной на трубу дейдвуда. Не обращая внимания на вонь масла, он в десятый раз перечитывал свою газету.
После ужина внутренний голос напомнил мне, что я целый день не был на мостике. Я заглушил его, аргументируя это тем, что уже почти наступила темнота.
Для разнообразия я направился в носовой отсек. Мои ноздри были атакованы запахами льяльной воды, застоялой пищи, пропитанной потом одежды и гниющих лимонов. Две тусклые лампочки излучали приглушенный свет, напоминавший освещение в борделе.
Я различил Швалле с большой алюминиевой миской, зажатой между ног. Из нее торчал черпак. Вокруг в полном беспорядке лежали хлеб, сосиски, корнишоны и открытые банки сардин. Гамаки сверху провисали под тяжестью двух спящих фигур. Верхние койки слева и справа тоже были заняты.
Здесь, в носовой части, движения лодки были еще более безумными. Каждые несколько минут носовой отсек накренялся и подпрыгивал так бешено, что Швалле приходилось хватать миску, чтобы она не опрокинулась.
Из полумрака на четвереньках появился торпедист Данлоп с красной и зеленой лампочками, которые он хотел поставить вместо белых. Эффект привел его в полный восторг.
«Очень сексуально», — произнес одобрительный голос из одного из гамаков.
Неожиданно подлодка резко накренилась. Колени Швалле не удержали миску, из которой на хлеб выплеснулся суп. Мы накренились на невообразимый угол, затем стремительно поднялись в воздух. Корзинка ударилась о переборку и опустошилась на головы заплесневелыми корками и выжатыми лимонами. Всхлипывание воды в льялах. Наш нос ударился о следующую волну и весь отсек содрогнулся. Вода в льялах снова устремилась в нос.
«Черт побери», — произнес Швалле.
По плитам покатился ругающийся Бенджамин, затем он поднялся и уселся в позе Будды со скрещенными ногами, зацепившись руками за леер койки. При этом он толкнул Арио.
«Вот это правильно», — сказал Арио, «раскидывайся поудобнее».
«Извини за то, что я дышу!»
Теперь в свою очередь Арио надо было удерживаться. Он обхватил рукой страховочный трос, закрепленный к нижней койке. Дотянувшись до булки, позеленевшей от плесени, он прижал ее к пропитанной потом фуфайке и складным ножом отрезал неуклюжие ломти. Законные порции были размером со среднюю сливу. Его бицепсы надулись шарами от напряжения.
Лодка снова накренилась. Снова звяканье и громыхание. Между носовыми торпедными аппаратами туда-сюда каталась жестянка, но никто не пошевелился, чтобы закрепить ее. Полотенце, свисавшее с одного из лееров с правого борта, медленно наклонялось в сторону прохода и на несколько секунд оставалось висеть под углом, как будто жестко накрахмаленное.
Полотенце медленно вернулось в менее кошмарное положение, затем прилепилось к лееру. Лодка накренилась на левый борт.
«Обхохочешься, какое дерьмо!» — проворчал Данлоп, который расклинил ведро между шпангоутами в носу и пытался умыться. Весь отсек вонял тряпками для мытья посуды. Грязная вода, которая несколько мгновений назад была в его ведре, теперь разливалась по настилу по направлению к сидящим. Арио начал подниматься, но вода остановилась и отступила. Это выглядело как триумф воли над материальным.
Утерев блестящий от пота лоб тыльной стороной ладони, Арио с трудом поднялся на ноги и оперся о койку, все еще удерживаясь за страховочный трос. Он стащил с себя куртку. Черные волосы пробивались через дырки в его майке, как набивка из рваного матраса. Все его тело промокло от пота. Тяжело дыша, тяжело дыша, он снова уселся и объявил, что шторм или не шторм — он собирается набить свое брюхо так туго, что мы сможем давить на нем блох ногтем. Честность его намерений вскоре стала очевидной. Взяв не совсем заплесневевший ломоть хлеба, о аккуратно водрузил сверху слои масла, сосисок, сыра и сардинок.