Подьячий Разбойного приказа
Шрифт:
Отгоняя от себя мысль, что ключевое слово в этой фразе — «обычно», я вздохнул, смирился и развел руками:
— Значит, нет. Будем в другом месте искать.
— Пойдем домой? — спросила тетя Анфия, — Хотите пирожков, пока не остыли?
Я огорченно откусил половину пирожка с сочной рыбной начинкой и уже повернулся к выходу, как мой взгляд упал на неприметную дверь в углу.
Точно. Гроб.
— Я еще в крипту спущусь.
— Это
Клава молча провела пальчиков по буквам «Викентий», видимым в дрожащем свете факела — кто-то из девчонок поджег его Огненным Словом.
— Мой, мой… — проворчал я и воткнул острие стамески в щель между крышкой и… интересно, как называется нижняя часть гроба?
Хрупнуло, выскочили из пазов деревянные гвозди-чопики, и крышка чуть приподнялась. Изнутри ничем не запахло, впрочем, мне, по службе приходилось открывать старые могилы — они ничем таким не пахли.
— Подержите, — я не глядя протянул назад стамеску, перекрестился и, выдохнув, одним рывком поднял крышку.
В гробу лежало тело младенца.
Глава 48
Мать твою, блинную! Меня чуть Кондратий не обнял! Не тот, что здесь по ночам по улицам шатается, фигуральный, но от этого немногим легче. Я уже успел подумать о том, что чудовищно ошибся и не имею к Осетровским никакого отношения. Сердце прям на пол упало. Но тут до меня дошло, что ни одно тело, даже невинно убиенного младенца, спустя двадцать лет не будет выглядеть таким… свежим.
Я осторожно протянул руку и ткнул «тело» в щеку.
— Ой, мамочки… — прошептал кто-то за спиной, похоже, впечатлительная Клава.
Ну да, как я и подумал — щека «младенца» была твердой, как дерево. Потому что деревянной и было.
Кто-то — ну а кто, как не мама Викентия, Ирина? — двадцать лет назад ухитрилась подсунуть убийцам вместо тела своего сына — куклу. Хм. Ирина?
Я положил крышку «своего» гроба на месте, нажал — деревянные чопики с хрустом встали на положенные месте — и шагнул к соседнему. Тому, в котором должна лежать та самая Ирина.
Этот гроб был побольше, пришлось повозиться, поковырять стамеской, а потом еще и крышку снимать — домовины на Руси делали из дуба, да не из досок, а из выдолбленных колод — но, в итоге, в этой гробу обнаружилась…
Еще одна деревянная кукла. Изображающая молодую женщину.
Так. Непонятно. Поначалу-то я решил, что Ирина нашла где-то среди детских игрушек в доме — а маленькие дети у Осетровских были, вон, неподалеку лежат — деревянную куклу-младенца, да и подсунула в люльку. Но навряд ли Осетровские были настолько продвинутыми, чтобы делать куклы взрослых женщин в полный рост. Похоже, остался кто-то верный роду, кто сделал куклы и подложил их в гробы…
Ладно, эту загадочку мы потом разъясним, сейчас зафиксируем то, что я — все же Осетровский, а Источника Осетровских в церкви нет — и на этом закончим на сегодня.
Будем искать дальше.
Наш отряд печально крался по ночным улицам, освещаемым северным сиянием. Потом мне пришла в голову мысль:
— А зачем мы крадемся? — я посмотрел на своих девчонок.
Те посмотрели друг на друга, потом на меня — и развели руками. И правда — зачем? Если нас вдруг увидят — мы просто гуляем. Что, нельзя?
Наш отряд бодро шагал по ночным улицам. Аглашка что-то тихо напевала, тетя Анфия дожевывала пирожок, Клава… — тоже с пирожком в зубах. Блин, аж есть захотелось! Ладно, потерплю до дома… И вдруг мне пришла в голову еще одна мысль:
— Ведь если нас увидят, то кто-то может связать наше шатание по улицам и проникновение в церковь.
Нет, мы все вернули на место, закрыли замок, стерли отпечатки ауры всеми способами, какие только знали — и навряд ли священник в заполярном городе знает их больше, чем подьячие Разбойного Приказа — но мало ли что…
Наш отряд печально крался по ночным улицам…
Пока не напоролся.
— Стоп.
Я резко остановился и в меня врезалась Аглашка, потом ее прижала ко мне также не успевшая затормозить Настя, потом пискнула успевшая замереть Клава, которую все-таки снесла не успевшая остановиться тетя, отчего Клаву влепило в спину Насти…
— Что случилось? — задушено спросила практически сплюснутая Аглашка.
— Впереди.
На улице перед нами стоял человек. В черном кафтане — ну или темном, ночью не разберешь — в широкополой шляпе, какую русские не носили, скрывающей опущенное лицо. Человек стоял и молча смотрел на нас — могу поклясться, что из-под шляпы горели красным светом его глаза.
— Кондратий… — ахнула Клава.
Возможно, в другой раз я бы испугался, но не сегодня. Меня и так разозлило отсутствие Источника в церкви и полное непонимание того, где его теперь искать, а тут еще какой-то красноглазый хрен будет меня пугать. Да пошел он, вместе со своими Мертвыми Словами!
— Настя, Клава, готовьте файерболы!
— Что готовить? — недоуменно поинтересовалась Настя. Клава была готова выполнить что угодно — но, судя по лицу, пока не знала, что именно. И, судя по краснеющему лицу, подумала что-то не то.
— Огненное Слово.
— А файербол — это что такое?
— То же самое, но по-английски.
— Ты совсем англичанином стал… — пробурчала Настя.
Обе мои огнеметательницы встали рядом со мной, с обеих сторон и вытянули вперед руки.
Кондратий, видимо, решил с нами не связываться. Развернулся и шагнул в проулок.
— За ним! — выкрикнул я, и первым рванул вперед.
Если это — Кондратий, значит, он — хранитель Источника! И, значит, знает, где он! Надо его спросить! В конце концов — я же Осетровский и этот Источник — мой!