Подземелье призраков Аккермана
Шрифт:
— А призраки? — напомнила Таня.
— И призраки, — кивнула старуха, — недаром в смутный час появились они. Это неприкаянные души узников, которые нашли свою страшную смерть в подземных темницах крепости. Не нашли успокоения в земле — вот и охотятся за душами живых людей.
— Страшно... — вздрогнула Таня.
— Уж куда страшней! — согласилась Матрена. — Местные все напуганы. По ночам, как темнота на землю придет, двери запирают и окна. И из дома на улицу ни ногой. И ты больше к лиману не ходи! Один раз повезло, дальше не повезет. Не гневи Бога!
Пообещав Матрене, что ни
— К крепости близко не подходи, — напутствовала ее Матрена, — а то румыны стрельбу открыть могут. Третьего дня стреляли. Больше для испугу, но бывают и шальные пули. Так что не ходи, не искушай судьбу.
Но путь Тани лежал в сторону от крепости, к полям. И только в первые минуты, идя по единственной дороге хутора, она видела перед собой величественные, желтые стены крепости, почти золотые в лучах яркого дневного солнца.
Но табора не было. В поле, которое описала Матрена, Таню встретили лишь обугленные палки, для чего-то воткнутые в сырую землю (может, там были костры), да остатки разбитой кибитки с поломанными колесами, рваное ситцевое покрывало которой трепал ветер.
Таня остановилась посреди этого запустения. Здесь не было и следа человеческого жилья. Только безлюдное поле, на котором ничего не росло, кроме примятых, истоптанных сорняков.
Сзади раздалось треньканье колокольчика, и Таня увидела старика-крестьянина, который гнал через поле трех очень старых, тощих коров. Лицо его покрывали глубокие морщины, а одежда была потрепанной и такой рваной, что местами едва-едва прикрывала тело. Это было живое олицетворение всеобщей крестьянской нищеты, которую принесло время, и у Тани мучительно сжалось сердце.
Старик остановился, с интересом разглядывая незнакомку. Остановились и коровы, понуро опустив головы, с чувством глубокой покорности судьбе.
— Вы, барышня, из города будете? — первым заговорил старик, с любопытством разглядывая приезжую. — Из самой Адэссы?
Он сказал именно так: «Адэссы», что всегда бесило коренных одесситов, в том числе и Таню, не понимавшую, как можно коверкать и ломать женское нежное имя, вместо того, чтобы произнести его мягко, через мягкое «е»: Одесса, Одесса, любимая, родная Одесса... Но в этот раз Таня даже не отреагировала на это.
— Точно, оттуда, — ответила она. — А здесь, говорят, цыгане стояли? Цыганский табор?
— Были, — кивнул старик, — самый что ни на есть табор — грязный, шумный. Ор стоял с утра до ночи, вопли да крик. Всей округе спать не давали. А потом исчезли неведомо куда.
— Как это — исчезли? — моргнула Таня, недоумевая, что такое свалилось на нее со вчерашнего вечера, что за сплошная чертовщина, в которой она почему-то играет главную роль.
— А вот так... — Старик сокрушенно покачал головой. — Одним утром солнышко взошло — а цыган нет как нет.
— Съехали? Может, они ночью уехали? В другое место? — предположила Таня.
— В том-то и дело, что вещи их остались целехоньки, даже детские пеленки! — пояснил старик. — Вещи остались — а людей нет!
— Где же вещи? — снова ничего не поняла Таня.
— Что местные растащили, а что румыны
— Куда же люди подевались? — спросила Таня, даже не сомневаясь в том, что сейчас услышит.
— Призраки их забрали, — сказал старик, и Таня услышала то, в чем была почти уверена: — Говорят, призраки их утащили на дно крепости.
— На дно крепости? — не поняла она.
— Так старые люди говорят, подземелья крепости тянутся по всему дну лимана, — пояснил старик. — В это еще мои предки верили. И сказывали, что в подземельях этих спрятано несметное сокровище. А охраняют его злые духи. Вот цыган они и забрали — сокровище охранять.
— Зачем же им цыгане? — улыбнулась Таня словам старика.
— Так известно зачем. Все цыгане связаны с нечистой силой. Вот и утащили их свои.
Таня вдруг почувствовала, что все эти поверия о призраках не просто слова простых, безграмотных людей, а за всеми рассказами кроется что-то очень нехорошее, настолько нехорошее, что в окружающем воздухе прямо пахнет бедой. И беда эта осязаемая, реальная, не имеющая ничего общего с мифической нечистой силой. Только вот откуда она исходит, Таня пока не могла понять.
Увидев, что приезжая барышня замолчала и глубоко погрузилась в свои мысли, старик подтолкнул коровенок, и снова они поплелись вперед, по заросшему бурьяном полю, на котором ничего не росло. Унылый перезвон колокольчика все звучал и звучал вдали, переливаясь тонкой, пульсирующей нотой печали, не скоро растворившейся в воздухе.
Таня медленно пошла по полю в обратную сторону — вниз, к лиману. Острый запах гниющей рыбы чувствовался с вершины холма. Заглядывая вниз, Таня ухватилась за ветку какого-то куста. Ноги сами заскользили по склону, и она чуть не упала.
Там, внизу, вовсю бурлила жизнь — странная для такого малолюдного и тихого места. К старым, почерневшим от времени сваям были привязаны рыбацкие лодки, маленькие, тяжело груженные баркасы. Хриплыми голосами перекрикивались рыбаки. Шум и гомон был похож почти на одесский — Таня без труда различала говорливых, громких уроженцев украинского юга, а также одесские словечки, странно звучащие здесь. Впрочем, Таня вскоре поняла, что все объясняется достаточно просто. Близкое расстояние было причиной того, что артели рыбаков постоянно курсировали в двух направлениях: от Черного моря к лиману и назад, вдоль всей местности, меняя свое расположение в зависимости от конкуренции и заработка. А потому одесские рыбаки тоже работали в Днестровском лимане, особенно, когда был навал рыбы.
Было интересно наблюдать за незнакомым, пестрым миром. На досках пристани сваливали корзины и бочки с рыбой. Отбросы же — гниющие, протухшие — лежали кучей тут же, рядом с пристанью, прямо на земле. И вонь эта смешивалась с запахом полных фруктов садов, которые были разбиты на холмах.
Из-за туч выглянуло солнце, осветив яркий хаос этого пестрого мира. Рыбья чешуя ярко блестела на солнце. Вдоль пристани бродили псы, жирные коты, не церемонясь, рылись в грудах рыбьих отбросов. И те, и другие были так избалованы большим количеством еды, что не обращали друг на друга никакого внимания.