Поджигатели (Книга 2)
Шрифт:
– Если хоть одна душа узнает о том, что я сказал... ты понимаешь... они меня не пощадят. Я сделаю все, что ты хочешь... Заставлю их вернуть Анни, хотя бы мне пришлось взять вину на себя...
Генерал холодно перебил:
– Дурак! Только этого нехватало!
– Все, что хочешь, - слезливо бормотал Эрнст.
– Только обещай: ты никому не скажешь про Отто...
Генерал молчал.
Но Эрнст видел, что отец сдался.
С видом побитой собаки Эрнст поднялся и, согнувшись, поплелся прочь. Но мысли текли уже холодно и ровно; пока старику хватит о чем думать и без него: Отто!.. А там будет видно...
18
Пруст сидел и смотрел на вращающийся диск пластинки.
Германское оружие - священный мой кумир.
Германское оружие па-а-бе-дит весь мир...
– Это "есть то, о чем мечтает "мир"?
– послышался у дверей насмешливый голос Эгона.
– А, господин доктор, - дружески приветствовал его Пруст.
– Я еще не успел поздравить тебя с успехом последнего произведения!
– Бывают произведения, которые подчас хотелось бы уничтожить собственными руками, - ответил Эгон.
– Ты считаешь конструкцию неудачной?
– На красном лице Пруста отразилась тревога, усы беспокойно задвигались.
– Будь откровенен. Мне это важно знать!
– В этом смысле дитя вне подозрений.
– Ты еще не знаешь?
– с гордостью сказал Шверер Прусту.
– Бурхард поручает Эгону разработку нового самолета. Мой сын не подведет, в этом я уверен! Ему самому захочется дать нам лучшее, на что он способен.
– Если мне чего-нибудь и хочется, отец, - негромко произнес Эгон, - то прежде всего забыть слово "война".
– Еще один любитель музыки!
– проворчал Пруст.
Шверер поставил новую пластинку с шумным маршем. Он не хотел продолжать и этот разговор. Он заговорил о "москитах". Эгон живыми красками нарисовал картину своего визита в дивизию Бельца.
– Ты не веришь в их мужество?
– удивился Шверер.
Ему уже приходилось слышать мнения о том, что "москиты" - блеф. Пожалуй, своевременно сказать Эгону, что предположение поручить ему с Винером создание управляемого по радио "москита" - робота, который заменит "рыцарей", утверждено командованием.
К удивлению генерала, Эгон принял сообщение без всякого восторга. Он даже позволил себе сказать, что хотел бы уклониться от такого поручения.
– Чего же ты, наконец, хочешь?
– рассердился Пруст.
– Остаться в стороне.
Пруст вспылил:
– Желающие остаться зрителями будут наблюдать за событиями из ложи с решеткой!
Эгон стоял, глубоко засунув руки в карманы. Черты его лица были напряжены, серые глаза сощурились. Вот он, фатерланд, олицетворенный двумя парами генеральских погон. Он не стал менее страшным оттого, что эти погоны на плечах близких людей. Оба они любят Эгона. И оба наступают на него, хотят лишить его покоя. А он хочет именно покоя, только покоя! Пусть не толкают его на борьбу эти люди, над головами которых не просвистела пуля...
Издалека, точно из другой комнаты, донесся до Эгона голос Пруста:
– Перестань дурачиться, - ласково сказал он.
– Ты говоришь о покое? Мы дадим тебе его! Понимаешь: деньги, свободу, покой - все, что вправе иметь человек, исполнивший свой долг. Но... только в обмен на знания, на талант конструктора, не иначе! На другое мы не имеем права.
– Бернгард прав, - сказал Шверер.
Неужели нельзя купить покой иначе, как отдав еще одну из своих идей?.. Откуда они узнали его сокровенные мысли? То, что он сам ощущает еще как неясную конструктивную идею, представляется им заманчивой реальностью: самолет-робот, не требующий пилота. Автомат, который не ошибется, не струсит, не изменит, несущий смерть в любом направлении, любому противнику... Но кто мог выдать генералам мысли Эгона? Эльза?.. С
– О чем же ты думаешь, мальчик?
– Шверер осторожно тронул Эгона за плечо.
– Нервы, я вижу, никуда не годятся.
– Он ласковым движением усадил сына в кресло, и рука его легла на голову Эгона. Эгон чувствовал, как дрожит эта рука. Сухие старческие губы прикоснулись к его уху.
– Держись, сынок, ласково прошептал генерал.
– Все будет хорошо.
Эгон близко увидел морщинистое лицо отца. Синие жилки тонкой сеточкой покрывали крылья носа, разбегались по скулам около выцветших глаз. Он читал в этих глазах ласку, такую же, какая бывала в них много-много лет тому назад, когда мать грозила наказанием расшалившемуся маленькому Эгону, а отец брал его под свое покровительство и шептал на ухо: "Ну, ну, держись, сынок, беги в кабинет". Эгон знал, что там он может открыть боковой ящик стола и взять приготовленную для таких случаев шоколадку с картинкой. Потом в кабинет войдет отец. Посадит перепачкавшегося шоколадом мальчугана на колени и будет рассказывать про войну, про пушки, про лошадей, про все самое интересное...
Эгон поднялся; теперь он должен добиться своей шоколадки в обмен на конструкцию "москита" - робота!
– Когда, по-вашему, будет проработана телемеханическая часть такой машины?
– спросил он Пруста.
Тот перевел вопросительный взгляд на Шверера.
– Об этом точно скажет Винер.
– Противно, что мне придется работать с... этим типом!
– неприязненно сказал Эгон.
– Что ты имеешь против него?
Эгон пожал плечами:
– Ничего определенного... Но когда я вижу этого миллионера в дурно сшитом костюме, я всегда вспоминаю, что на свете есть жулики.
Лицо генерала Шверера покрылось краской.
– Тем не менее тебе придется с ним сработаться.
Несколько мгновений Эгон был в нерешительности, потом тихо, словно обессилев, проговорил:
– При условии, что вы отдадите мне Бельца.
– На кой чорт он тебе?
– удивился Пруст.
– Он не инженер.
– Зато отлично знает, что нужно истребителю!
– ответил Эгон и поспешно, не простившись, вышел.
В поезде между Берлином и Любеком Эгона нагнала фотограмма Бельца. Он сообщал о полученном им приказе сдать эскадру "москитов" и отправиться в распоряжение "господина доктора инженера фон Шверера".
Почему Ульрих взял его в кавычки? Обиделся? Может быть, следовало запросить его о согласии, прежде чем говорить с генералами? Впрочем, все это пустяки. Важно было вырвать Бельца из сумасшедшего дома - "москитной" эскадры, а Эгону - получить опытного консультанта.
– Старички торопятся, - сказал Эгон через два дня, здороваясь с приехавшим в Любек Бельцем.
Действительно, подполковник передал ему предписание штаба отложить все работы и форсировать новое задание.
Эгон думал, что придется неволить себя, занимаясь проектом "москита". Задание тяготило его. Он не мог заглушить мысль о том, что эта работа ему навязана. Но с приездом Бельца все изменилось. Сначала поддаваясь настояниям Бельца, а потом словно увлекаемый какою-то инерцией, Эгон все настойчивее искал решения конструктивных форм машины. Будущий самолет представал его взорам как прекрасное решение трудной инженерной задачи.