Поединок соперниц
Шрифт:
Воин оторвал свою дудку ото рта и громко крикнул:
— По закону эти земли находятся в пользовании преподобного аббата Бери-Сент-Эдмундса. Он распоряжается ими как лорд-опекун несовершеннолетней девицы Гиты Вейк, которая оказалась столь неразумной, что примкнула к мятежникам. Но отец Ансельм готов простить ее, если она добровольно выйдет к нему и сдаст для суда и следствия всех подлых бунтовщиков, какие посмели восставать с оружием в руках против своего господина и благодетеля.
Я ощутил гнев. Оглянувшись, увидел рядом Утрэда, опиравшегося на дротик. Хотел было вырвать у него оружие и пронзить дерзкого парламентера, но Утрэд удержал меня.
— Этот человек — герольд. Мы покроем себя бесчестьем, если нападем на него.
И кто бы меня учил?! Простолюдин, нахватавшийся рыцарских замашек у псов-норманнов? Но дротик он держал крепко. И мне пришлось вернуться к бойнице. Набрав в грудь побольше воздуха, я проревел в ответ:
— А теперь выслушайте наши условия! Вы немедленно уберетесь из этих владений, иначе немало матерей будут носить траур по безумцам, решившим напасть на саксов у башни славного Хэрварда! И это говорю я, Хорса из Фелинга, защитник старых саксонских вольностей и обездоленных девиц.
В этот миг рядом с герольдом появился еще один всадник. Даже туман не помешал мне распознать в этой тучной фигуре, восседающей на муле, алчного аббата из Бери-Сент-Эдмундса.
— Хорса? Зачинщик смут и беспорядков в Норфолке? — донесся до меня его полный яда голос. — О, всем известно, что ты разбойник. И если я расправлюсь с тобой, то, — клянусь мощами святого Эдмунда! — еще не один благородный рыцарь или землевладелец в этих краях поблагодарит меня, что избавил край от такой заразы. А уничтожить тебя, уничтожить всех вас, смутьяны, я имею полное право. По закону я опекун и распорядитель этих земель. И внучка Хэрварда принадлежит мне, как и все ее имущество и владения. Восстав же против меня, она восстала и против короля Англии. И стоит мне лишь приказать… Но я духовный пастырь и добрый христианин.
— Поп, ты еще не охрип читать проповеди в тумане? — прервал я разглагольствования этого норманна в сутане. — Скоро ты начнешь маяться горлом. А потом и зубами, если попытаешься разгрызть такой орешек, как Тауэр-Вейк.
— Это ваш ответ? — через минуту-другую спросил Ансельм.
— Вот наш ответ! — крикнул я. И все же выхватил у замешкавшегося Утрэда дротик, метнул в аббата.
Видимо, из-за тумана я промахнулся, и острие вместо проклятого попа пронзило его мула. И я хохотал, глядя, как этот жирный святоша выбирается из-под него и бежит по дамбе прочь, путаясь в складках сутаны. А воин-герольд даже обогнал его, должно быть, опасаясь, что следующий бросок будет направлен в него.
— Не следовало бы так поступать, — сухо сказал Утрэд. — Это только обозлит аббата.
— Разве у нас был выбор? — огрызнулся я. И посмотрел туда, где стояла леди Гита.
Она была бледна. Спросила:
— Как долго мы сможем выдержать осаду?
— Да сколько угодно. У нас есть вода, пшено, овес, молоко, есть наш скот. А ваш дед, миледи, строил свое кремневое убежище на совесть.
Почему-то показалось, что мои слова не сильно ее обнадежили. Ушла. Позже я увидел ее коленопреклоненной, погрузившейся в молитву настолько глубоко, что не заметила, как я подошел. И я вынужден был ждать, пока она закончит молиться. Но мое терпение не безгранично. Я взял девушку за плечо.
— Вот что, миледи…
Она вздохнула и поднялась, осеняя себя крестным знамением. Не дожидаясь моих слов, заговорила сама:
— Нам изначально не следовало полагаться на Тауэр-Вейк. Это было ошибкой. И да помогут нам Бог и святые угодники, ибо выхода у нас теперь нет.
Значит, она сожалеет, что доверилась мне. С некоторых пор в глубине души я и сам сознавал свою неправоту. Но признать это мне не позволяла гордость. Поэтому я принялся уверять леди Гиту, что наше положение не так уж и безнадежно — башня отменно укреплена, подобраться к ней можно только по насыпи, но и насыпь не поможет нашим врагам, ибо ее пересекает ров, а мост поднят. Вокруг — глубокие воды озера, и даже если эти нормандские умники попробуют атаковать нас на плотах и лодках, то в Тауэр-Вейк достаточно камней, стрел и дротиков, чтобы отправить их на корм рыбам. Главное для нас — продержаться хотя бы несколько дней, а там поднимутся саксы по всему графству и помогут нам…
— Сомневаюсь, — перебила меня девушка, да так резко, что я опешил. Она же, словно почувствовав себя виноватой, взяла мою ладонь своими маленькими ручками. — Разве вы не понимаете, Хорса, что к восставшим скорее примыкают, если они побеждают, а не когда в беде.
— Плохо же вы думаете о своем племени, Гита Вейк, — возразил я. — Они годами изнывали под тиранией норманнов и теперь…
— Я бы не назвала ее тиранией, — отмахнулась Гита. И только я набрал в грудь воздуха для отповеди, как она быстро заговорила: — Вы что же, не замечали, сколько лет саксы мирно уживались с норманнами, вступали в браки с ними, рожали общих детей, вели общие дела?
— О чем ты говоришь, девушка?!
Я презрительно усмехнулся.
— Сейчас я словно слушал этого продавшегося норманнам предателя, Эдгара Армстронга. Вы говорите, как он, и это весьма прискорбно, если учесть, что наш герефа покинул графство, предпочел попросту исчезнуть, только бы не вмешиваться в ваше дело, позволив нормандскому попу растерзать вас.
Она вздрогнула, задышала так, что подумал — вот-вот расплачется. Может, следовало утешить ее, но я все еще был сердит.
Нас отвлекло появление Альрика. Молодой тан пришел сообщить, что под покровом ночи норманны прокрались к мосту, влезли на него и теперь пытаются перепилить брусья там, где крепятся цепи, удерживающие мост на весу.
Мне стало не до леди Гиты. Я вновь ощутил жар в крови, почувствовал себя соколом, рвущимся в полет. А потом… Клянусь старыми богами саксов — это была бешеная ночь!
Туман мешал нам целиться в облепивших мост воинов неприятеля. Тогда я распорядился бросать с башни подожженные вязанки хвороста, и в свете их пламени наши стрелы и дротики стали куда точнее поражать цель. Но вместо павших из тумана возникали все новые воины.
Тем временем башню окружили норманны на плотах, на которых были установлены мантелеты [56] , и при свете огней довольно метко поражали из луков наших защитников. Проклятые псы! В конце концов я решил открыть ворота и сделать вылазку, дабы сбросить рубивших мост воинов. Но поздно понял свою ошибку. Едва ворота Тауэр-Вейк отворились, как норманны устремились на мост, словно осы на мед. Закипела жаркая сеча. Лязг оружия, проклятия, крики — все смешалось в адском грохоте. Мы отбивались, рубились, прикрываясь щитами от стрел. Люди падали, мне залило глаза чьей-то брызнувшей кровью. Я рубил почти вслепую. А подпиленный мост уже накренился, повис на одной цепи. И стал столь скользким от крови, что мы съезжали по нему, как по глиняному откосу. Я сам едва не свалился, но меня удержали. И кто? Мой сын Олдрих. Он держал меня, уже цепляющегося за край, помог встать, а в следующий миг сам стал оседать. Я еле успел подхватить его и внести в башню, ибо в него впились сразу две стрелы. Олдрих вопил не своим голосом, точно в горячке. А тут еще часть норманнов просочилась за ворота, бились в самой башне, среди рвущихся на привязи коней, блеющих коз. Я кричал, чтобы закрыли ворота, невзирая на то, что снаружи остались наши люди. Главное — успеть укрыться в башне.
56
Мантелет — защитное ограждение для лучников при штурме укреплений.
Олдрих уже не вопил — он потерял сознание. Я передал его кому-то на руки, развернулся, рубанул секирой ближайшего норманна и кинулся помогать кузнецу Аббе и Цедрику закрыть створки ворот. Последнее, что я заметил, так это своего хромого воина Гирта, пытающегося протиснуться в проем створок. Я оттолкнул его, и створки захлопнулись. Мы бросили брусья в пазы и наконец смогли перевести дух. Снаружи сильно стучали, ломились. Я даже различил голос Гирта, славшего проклятья на мою голову, а еще через миг раздался его отчаянный вопль.