Поединок соперниц
Шрифт:
— Это же был ваш воин, — тяжело дыша, заметил Цедрик.
Я только махнул рукой. Нестрашно потерять одного или двоих, когда спасены остальные. К тому же Гирт спал с одной из моих жен.
Снаружи на ворота посыпались глухие мощные удары. Видимо, норманны пытались прорубить их секирами. Потом с глухим ударом упал мост — этим псам все же удалось опустить его. И тотчас удары в ворота участились. Конечно, их створки были сделаны на совесть, но нападавшим нужен был по крайней мере таран. А сейчас пусть наши стрелки снимают их, пока у нападавших не пройдет охота подставлять себя под жало стрел и дротиков.
Но оказалось, Утрэд приготовил для них кое-что получше. Он велел лить с башни на нападавших кипящую смолу. И как же орали, вопили, стонали эти норманны! Сладостная картина! Враги горели, метались, катались по дамбе, сваливаясь в воду, тонули. Ибо когда смола проникает под доспехи, ее адского жжения не охладит даже ледяная вода.
В конце концов норманны отступили. Мы ликовали, кричали, хохотали. А тут еще с таким трудом отвоеванный ими мост воспламенился, и Тауэр-Вейк оказалась отрезанной от дамбы. Правда, ворота тоже загорелись, и нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы погасить их. И все это под обстрелом норманнских лучников.
Когда все окончилось, я почувствовал, как устал. Но самое дивное — у меня не оказалось ни единой царапины. Ну чем не повод, чтоб возликовать! Но я не ликовал. Поднялся на этаж, где лежали раненые. Женщины оказывали им помощь, перевязывали. Я увидел леди Гиту, склонившуюся над Олдрихом. Мой сын был без сознания. Сегодня он проявил себя как мужчина, спас меня. И если ему суждено умереть, я буду с гордостью вспоминать о нем.
Гита увидела, как я смотрю на сына.
— Он крепкий парнишка, Хорса. И хотя наконечник одной стрелы с трудом удалось достать, а древко второй раздробилось, жизненно важные органы не повреждены.
Разрезав куртку и тунику на плече Ольдриха, она промыла рану каким-то остро пахнущим снадобьем. Что ж, она провела большую часть жизни в монастыре, а там неплохо обучают врачеванию.
— Так я могу быть спокоен за Олдриха?
Гита как-то странно поглядела на меня.
— Этого я не говорила. Ранение серьезное. Хорошо, что он в беспамятстве и не ощущает боли. Я же со своей стороны сделаю все, что могу. Но боюсь…
Она виновато развела руками.
— Наконечник глубоко вонзился, нам пришлось сильно разрезать мышцы, чтобы достать его. И эти щепки от древка…
Я отвернулся, не мог глядеть, как она что-то извлекает из кровавого месива, в которое превратилось плечо Олдриха. Крови я не боялся только во время схватки. А так… Я не мог этого видеть, начинало подташнивать.
Гита негромко сказала:
— Боюсь, что твой сын, Хорса, не сможет более владеть рукой.
— Рука-то левая, — заметил я, все еще не в силах оглянуться. — Настоящему воину нужна правая, чтоб держать оружие.
И опять этот ее странный взгляд. Я ушел. Мне надо было хоть немного отдохнуть.
Я проснулся от шума в башне и за ее стенами.
— Кровь Водана! Что происходит?
Но особой тревоги на лицах людей я не заметил. Скорее даже воодушевление.
— Белый дракон! Белый дракон! — кричали вокруг старинный английский клич.
Я подскочил. Вот оно! Началось! Я был уверен, что это подоспели саксонские таны со своим ополчением и ударили по норманнам.
Но дело обстояло иначе. Наши люди предприняли вылазку из болот, напали на лагерь Ансельма, подожгли несколько палаток, угнали лошадей и отошли. Когда рассвело, все уже было кончено, а в лагере неприятеля царила суматоха. Недурно, хотя серьезного урона врагам нападавшие не нанесли. Вскоре они оправятся и опять двинутся штурмовать башню Хэрварда.
Когда я обошел посты и проверил, сколько у нас осталось припасов, мне стало как-то не по себе. Но виду я не показывал. Рыжая Эйвота позвала меня завтракать, я вышел как ни в чем не бывало, даже подмигнул красотке. Но она по-прежнему глядела на меня исподлобья. Я наблюдал, как она нежно ухаживает за своим мужем. Говорят, он недавно был ранен, но уже шел на поправку, а во время вчерашнего штурма даже помогал лить смолу с башни. Я понял, что этот парень уже вполне в норме, когда они с Эйвотой накрылись одеялом, а вскоре по их движениям и стонам рыжей стало ясно, чем они занимаются. Обычное дело. Люди, живущие в тесноте, часто вынуждены спариваться при посторонних. Но сейчас это меня разозлило. Что сказал бы муженек этой девки, если бы я поведал ему, как силком взял его красотку и она, хоть и сопротивлялась поначалу, потом все же обмякла и подчинилась.
Но Эйвота мне была сейчас ни к чему — я хотел Гиту. Порасспросив, я узнал, что она о чем-то толкует с Утрэдом наверху, где возле лестницы на смотровую площадку был отгорожен закуток.
Семя дьявола! Я почувствовал настоящий укол ревности. И почему это Утрэда, а не меня она пригласила для совета?
Но едва я подошел к ним, как Гита учтиво указала мне на скамью у стены, где уже сидел ее солдат. Ишь, простой воин, а ведет себя как гордый тан — лишь чуть подвинулся, уступая место. Гита сидела на лежанке, а по сути, на накрытом шкурой ворохе соломы. Эх, когда я введу ее в Фелинг, у нее будет настоящее деревянное ложе с перинами из пуха и сухих ароматных трав, с возвышением у изголовья и меховым пологом, за которым мы сможем уединяться. Ибо только высокородные имеют право сплетаться в объятьях в стороне от посторонних глаз.
Только я представил, как разведу ножки этой серебристой красавицы, и плоть моя так и подскочила. Я даже заерзал на лавке. Не будь тут Утрэда, я бы и на лежанку ее уложил. Что-то виделось мне за ее спокойствием и холодностью, некое потаенное пламя, какого мне так хотелось коснуться…
— Вы уже были у Олдриха, сэр Хорса?
Ее вопрос заставил меня очнуться от мечтаний. Она спросила, не глядя на меня. Сидела сжавшись, куталась в накидку. В башне и в самом деле было холодно, дрова и хворост приходилось экономить. Ах, позволила бы она мне себя согреть…
— Что? — переспросил я, ибо думал о своем и не сразу уловил суть вопроса.
Гита пояснила:
— Мальчик все время бредит. Но едва очнется, сразу зовет вас.
Она, должно быть, ожидала, что я тотчас пойду к сыну. Вместо этого я поинтересовался, о чем они беседуют с Утрэдом.
Теперь в разговор вступил солдат. Сегодня уже ясно, сказал он, что, сколько бы мы ни храбрились, долго продержаться в Тауэр-Вейк не удастся. В ответ на мое возражение, что болотные люди и впредь станут помогать нам, он только махнул рукой. Фэнлендцы — неважные воины, а люди Ансельма теперь будут настороже. Вдобавок с башни заметили, что люди аббата валят деревья и, похоже, намерены изготовить таран. Утрэд считал, что необходимо что-то предпринять, пока не поздно.