Поэмы

Пшавела Важа

II

В лесу все темней да темней… Здесь дуб венценосный, осина, И вяз, и ряды тополей Сплелись меж собой воедино. Луч солнца с великим трудом Сюда проникает сквозь чащи, Здесь стелется мутным пятном Туман испарений пьянящий. Сюда не ступала нога Охотника и дровосека, Лишь туры, раскинув рога, Паслись в этой чаще от века. Здесь лапами барса примят Раскидистый дягиль к каменьям, Здесь зверю следы говорят О трепетном беге оленьем. Родник из высокой травы Здесь льется в ущелье, рыдая. Здесь жалобным плачем совы Пернатых распугана стая… Но чаща, где царствует зверь, Украшена некой молельней. Из камня устроена дверь, На кровельке крест само дельный. Их с неба создатель хранит, Трущоба скрывает стеною… Но что там за старец стоит С багряным щитом за спиною? Он в правой руке булаву, А в левой распятье сжимает. Струясь из очей, на траву Слеза за слезой упадает. Зачем так печален старик? О чем умоляет он бога? Вдруг небо открылось и вмиг Сверкнуло огнем у порога. И сонмы господних сынов, Таинственных и светлолицых, Явились среди облаков С мечами в простертых десницах. И девять светил поднялось, И множество лун засверкало, И все мирозданье насквозь Прозрачно и видимо стало. И крикнули божьи сыны Великому старцу Копале: Низринь супостатов страны, Взмахни булавою из стали! Господь призывает тебя Отмстить за людей неповинных! И дэвы завыли, скорби, В урочищах гор и в долинах: Нас пламенем яростным жжет. Обуглилась, лопнула кожа! Смертельной отравой с высот На нас ты обрушился, боже!

III

И вздрогнули горы, и с гор Посыпались камни в ущелье, И руку Копала простер, И стрелы его зазвенели. Давимые глыбами скал, От стрел убегая опасных, Заполнили дэвы провал Скоплением тел безобразных. Кто вырастил эти тела, Подобные скалам Гергети? Какая трущоба могла Взлелеять чудовища эти? Как мог этот старец седой Сразить их ударом единым? Едва он взмахнул булавой, Конец наступил исполинам! Их головы не отрастут, Сердца не научатся биться, И гибнут проклятые тут, Еще не успев расплодиться. И смрадом несет на поля От этих чудовищ безглавых, И змеи, хвостом шевеля, Из луж выползают кровавых. Умри,

нечестивая рать! Гремит заклинанье героя, Настал вам черед умирать, Восставшим на племя людское! Куда ты бежишь от меня, Насильник проклятый Бегела? Ужель ты боишься огня, Терзавший Пшаветию смело? И души погибших убийц Посыпались в без дну, стеная, И там на повергнутых ниц Бесовская кинулась стая. Пристал, подбочась, сатана С расспросами к новоприбывшим. А те отвечают со дна: Мертвы мы и больше не дышим. Пришел нам, несчастным, конец, Смело нас волной огневою. Какой-то великий храбрец Побил нас своей булавою. И вытекли наши глаза, И силу утратило тело, И жить нам под солнцем нельзя, И тьма не укроет все цело. Так темные силы земли, Свой дом основав в преисподней, Укрылись от мира вдали, Гонимые силой господней. Им сверху какой-то песок На голову сыплется в безднах, И в сырости каждый про дрог. Ин снах изнемог бесполезных. Куда им податься, скажи! Подземные заперты двери. Исчезли мечи и ножи, Доспехов не видно в пещере. И нету надежды, увы. Разрушить препятствия эти…

IV

Светает. И в листьях травы Алмазы блестят на рассвете. Смеется Арагва. Ее, Обратно в долину сбегая. Приветствует хором зверье И птичек приветствует стая. И туры, рога опустив. Торопятся к речке напиться, И крылья раскинувший гриф На трупы убитых садится. А ланям спуститься к воде Какая сегодня отрада! Они побывали в беде, Но все-таки выжило стадо. И, вытерпев столько невзгод, С кувшинами, полными снова, Идет по дороге народ, Приветствуя старца честного. И вышел на правильный путь Заблудшийся мир, и растенья Торопятся влаги хлебнуть, Ислышатся крики оленьи. И тигр с полосатым хвостом Лакает из лужицы воду. Как только он вынес, Ростом, [9] Тяжелую эту невзгоду! И тучи плывут в вышине. И тьма благодатна ночная, И звездочки сонмом огней Усеяли небо, сверкая. И сердце природы опять Дивится величью вселенной, И незачем миру страдать С его красотой несравненной. Смотри: уж фиалка вдали Цветет, как невинная дева, Отныне невесте земли Не страшно стенание дэва.

9

Ростом — герой грузинского народного эпоса Ростомиани.

V

Все горы дождем исхлестав, На землю гроза налетела. Куда ты несешься стремглав, Душитель проклятый Бегела? Бегела бежит впереди, К священной торопится сени, И, лапы скрестив на груди, Встает перед ней на колени. Принеся, Копала, оброк, Нарушил я предков заветы. И щит мой возьми, и клинок, И золото, и само цветы. Есть девять у дэвов пещер, Наполненных доверху златом, Доспехи на разный размер Убором там блещут богатым. Отныне все это твое, Бери, запирай в погребицу! И все же на племя мое Напрасно ты поднял десницу. Ужель ты не знал, что и мы, Душой устремленные к богу, Из мира печали и тьмы Искали в бессмертье дорогу? Хочу, чтобы с этого дня, Когда я в великой печали. Считал вседержитель меня По святости равным Копале. Могущества дэва лишен, Добьюсь я божественной власти, Не тот ли на свете смешон, Кто сносит покорно напасти? И что ты за воин такой. Владеющий силой господней? Я выше тебя головой, А телом крупней и добротней! Молись же скорее, старик, Проси господина вселенной, Чтоб в душу мою он проник И силой облек несравненной. Коль в сердце сойдет благо дать. Забуду я эту утрату, И буду тебе помогать, Как брат благородному брату>. Немало ты мне набрехал, Немало наплел ты, гадюка! Но бога опутать, бахвал, Не слишком простая наука. В слепом озлобленье своем, Коль некуда стало деваться, Ты хочешь, орудуя злом, Добром, как щитом, прикрываться! Ты черного мрака черней, Вместилище яда и тлена! Добро под рукою твоей Во зло превратится мгновенно. Чтоб в эта проникнуть дела, Тебя я проверю сначала. И крест над исчадием зла Торжественно поднял Копала. Целуй!.. И Бегела к кресту Кровавою тянется пастью, И корчится в смертном поту, И бьется, застигнут напастью. И грома раздался раскат, И молния с неба слетела, И, пламенем смертным объят, Упал у порога Бегела. Горит, как солома, злодей, Ревет и хрипит у порога… От тела убийцы людей Осталось лишь пепла немного. И в пепле отравленном том Червей обозначились кучи, Шипят они ночью и днем, Ин лес уползают дремучий. А там, вблагодатном лесу. Вся в темненьком платье из ситца, Фиалка, скрывая красу, О братце любимом томится. Ей хочется света, тепла, Умыться ей хочется в росах, Но черви, наследники зла, Ее замечают с утесов. И корни кидаются грызть, И волосы ей обрывают… С тех пор и короткая жизнь У нашей фиалки бывает. Но сумеркам утро грозит И день ратоборствует с тьмою, И гор отдаленный гранит Туманной повит пеленою…

1889 Перевод Н. Заболоцкого

Раненый барс- в переводах М Цветаевой и Н.Заболоцкого

Раненый барс

Таял снег в горах суровых, В долы оползни ползли. Снежным оползням навстречу Звери-туры в горы шли. Шел за турами вожак их С тихим криком: берегись! Вволю нализавшись соли, Стадо возвращалось ввысь. Вот и крепости достигли. Здесь, за каменным щитом, Круторогому не страшен Тот с ружьем и волк с клыком. Но стрелку и горя мало Новою надеждой полн. На утесе, глянь, оленье Стадо взобралось на холм. И сокрылось. Сном сокрылось! Как бы не сокрыла даль И последнего оленя С самкою! Рази, пищаль! Выстрелил! Но мимо пуля! Не достала, быстрая! Только шибче поскакали Быстрые от выстрела! Звери вскачь, охотник следом, Крупный пот кропит песок. Трижды обходил в обход их И обскакивал в обскок. Но как стаду вслед ни пря дал, Сотрясая холм и дол, Ближе чем на трижды выстрел К мчащимся не подошел. Эх, кабы не на просторе, А в ущелье их застиг! Был бы праздник в горной келье И на вертеле шашлык! Пир бы длился, дым бы стлался… Созерцая горный рог, Здорово бы посмеялся В бороду свою стрелок! С горы на гору, и снова Под гору, и снова ввысь. Целый день гонялся тщетно Руки, ноги отнялись. Голоден. Качает усталь. Кости поскрипом скрипят. Когтевидные цриапи [10] Ногу до крови когтят. Пуще зверя изнемогши, Точно сам он был олень, Элу дивится, дню дивится, Ну и зол, дивится, день! А уж дню-то мало сроку. Глянь на солнце: ввысь глядит, Вниз идет. Уж скоро в долах С волком волк заговорит. Холм с холмом, тьма с тьмой смесится: С горной мглой долины мгла. Скроет тура и оленя, Скроет шкуру и рога. .‘<‘Матерь мощная! Царица Векового рубежа, Горной живности хозяйка, Всей охоты госпожа. Все охотники сновидцы! Род наш, испокон села, Жив охотой был, охота ж Вещим сном жива была: Барс ли, страшен, орл ли, хищен, Тур ли, спешен, хорь ли, мал, Что приснилось в сонной грезе 1 о стрелок в руках держал. Матерь вещая! Оленя, Мне явившая в крови, Оживи того оленя, Въяве, вживе мне яви! Чтобы вырос мне воочью Исполин с ветвистым лбом! Чтобы снившееся ночью Стало сбывшееся днем. Помоляся, стал Мтварели Хлеб жевать зубам гранит! Вдоль по берегу ущелья Вверх глядит, вперед глядит. Островерхие там видит Скалы статной вышины. Можжевельником покрыты, Папортом опушены. С можжевеловой вершины Мчит ручей хриплоголос, Пеной моет все ж не может Дочиста отмыть утес. Встал охотник, встал, как вкопан. Вот оттуда-то, с высот, Раздирающий, сердечный Стон идет то зверь зовет. Погляди! На самой круче, В яркой росписи пчелы, На площадке барс могучий Вытянулся вдоль скалы. Лапу вытянул по гребню, С лапы кровь течет в ручей, с водой слиясь, несется В вечный сумрак пропастей. Стонет он, как муж могучий Под подошвою врага! Стонет, как гора, что тучу Сбрасывала не смогла! Стонет так, что скалы вторят. Жилы стынут… Гей, не жди, Бей, охотник! Нет! (охотник) Бить не буду не враги! Он, как я, живет охотой, Побратиму не злодей. Пострадавшего собрата Бить не буду хоть убей… Но и зверь узнал Мтварели. На трех лапах, кое-как, Где вприхромку, где вприпрыжку, Вот и снизился, земляк: Смотрит в око человеку Оком желтым, как смола, И уж лапа на колено Пострадавшая легла, Осмотрел охотник рану, Вытащил из-под когтей Камень заостренным клювом Беркута, царя ночей. Снес обвал его сыпучий На кремнистый перевал. С той поры осколок злостный Барса ждал да поджидал. Пестрый несся, злостный въелся. Берегися, быстротой! Где пята земли не чует, Там и камень положен! Выскоблил охотник рану, (Лекарь резал, барс держал), Пестротканым полосатым Лоскутом перевязал. Выздоравливай, приятель! Не хворай теперь вовек! Прянул барс, как сокол летом, Годы-долы пересек. Проводил стрелок глазами… Подивились бы отцы! Скоро лани станут львами, Коли барс смирней овцы. Тут что было в жилах крови Вся прихлынула к лицу: Легкий робкий быстрый близкий Зверя топот сквозь листву. Глянул: широковетвистый, Лоб подъемля, как венец… Грянул выстрел ив ущелье Скатывается самец. Еще это не успело Прозвонить олений час Где олень скакал, спасаясь, Мощный барс стоит, кичась. Прорычал разок и скрылся, Обвалив песчаный пласт. Там, где барс стоял, красуясь. Дикий тур бежит, лобаст. Грянул выстрел и с утеса В без дну грохается тур. Там, где тур свалился, — барс встал, Пестрохвост и пестрошкур. Перевязанною лапой Тычет в грудь себя:."Признал? Я-де тура и оленя Под ружье твое пригнал!" Не успел охотник молвить: "Бог тебя благослови" Нету барса. Только глыбы Позади да впереди. Тьма ложится, мрак крадется, Путь далек, а враг незрим. Не луне вдове бороться С черным мороком ночным. Где-то плачется лисица, Худо ей, недобр ей час! Други милые, примите Времени седого сказ.

10

Цриапи —"кошки", металлические приспособления к обуви, чтобы ноги не скользили во время ходьбы по скалистым горным склонам.

1890 Перевод М Цветаевой

Раненый барс(Рассказ)

Растаял снег на солнцепеке, Ручьи, звеня, скатились вниз. Напившись в соляном потоке, К вершинам туры поднялись. И шла за ними всеблагая Адгилис-дэда, Мать Земли, Поочередно окликая Зверей, мелькающих вдали. В горах, доселе неизвестных И неприступных для врага, Есть за стеною скал отвесных Благословенные луга. Там горный волк не страшен турам, Там можно тихо отдохнуть, Туда охотникам-хевсурам Еще неведом долгий путь. Внизу проносятся олени, Мелькнут и нету беглеца. Но вот охотник в отдаленьи Заметил самку и самца. Эх, не сдала б теперь кремневка! Да разве их возьмешь вдали! При целясь, выстрелил неловко, Запахло дымом от земли. Как горный вихрь, умчались звери, Заслышав выстрел. Но пришлец Решил, что здесь по крайней мере Он близок к цели наконец. Он трижды, потом истекая, Пересекал оленям путь, Но те неслись, не подпуская, И успевали ускользнуть. Конечно, если б он в теснины Загнал хотя бы одного Шашлык отличный из дичины Шипел на вертеле его. В тот день гонялся он немало По горным тропам вверх и вниз. Бушуя, сердце в нем пылало, Из уст проклятия рвались, Но всё напрасно… И бандули Уже с его спадают ног, Цриапи набок соскользнули, Впиваясь в тело сквозь чулок. Увы, упущенному делу Ругательствами не помочь! И удивлен охотник смелый, Что день прошел и скоро ночь. А день и вправду вечереет, Скользят лучи по граням скал, И волчья стая, как стемнеет, К нему нагрянет на привал, И тьма, как будто в преисподней; Расстелется во всем краю… Неужто вправду я сегодня Зверушки малой не убью! Услышь меня, Адгилис-дэда, И руку так мою направь, Чтобы за мной была победа И превратился сон мой в явь. Он мне приснился прошлой ночью, Он предвещал удачу мне, Позволь увидеть мне воочью Всё то, что видел я во сие. Так Мать Земли молил Тварели, Покуда хлеба грыз кусок, А сам за выступом ущелья Следил, глаза уставив вбок. Поросший свежим остролистом И можжевельником густым, Борщевиком покрыт пушистым, Утес вздымался перед ним. И купы сосен на вершине Шумели, и у края скал Родник, стекая посредине, Охрипшим голосом журчал. Откашливаясь всей гортанью, Шумел над горной он стеной, На окровавленные грани Холодной брызгая волной. И стон с вершины вдруг пронесся, И сердце охватила жуть: Могучий барс ревел с утеса, На камне выгибая грудь. Больную лапу простирая, И желтолик и пестротел, Он на Тварели, не моргая, Глазами умными глядел. И кровь из лапы поврежденной, Стекая, падала в родник, И зверь, как витязь побежденный, Стонал, беспомощен и дик. Как муж, застигнутый бедою, Лежал в ногах он у врага, Припав туманною горою К холодным водам родника. Стреляй, охотник! Видишь зверя? Пока не поздно, бей в него! Видать-то вижу, но теперь я Не трону брата моего. Он, как и я, живет охотой И, подогнув конец полы, Обходит долы и высоты, Роняя камни со скалы. Теперь и зверь признал Тварели, И, словно к брату своему, Приковылял он еле-еле И лапу протянул ему. И осмотрел охотник коготь, И увидал кровоподтек, И, засучив рукав по локоть, Занозу длинную извлек. То был прямой, про долговатый Осколок острого кремня. Подмытый ливнями когда-то, Упал с вершины он, звеня. Когда на небе звезды меркнут И месяц катится, сверкнув, Заночевавший в скалах беркут Точил об этот камень клюв. Но барс метнулся по откосу, Завидев туров пред собой, И впопыхах вогнал занозу Под коготь мужественный свой. Теперь, чтобы очистить рану, Тварели вынул свой кинжал И лапу барсу-великану Куском холста перевязал. И зверь, махая полосатым Хвостом, помчался и исчез, Так исчезать дано пернатым В высоком куполе небес. Поправив сбитые бандули, Дивится зверю человек: Чтоб хищник сам бежал под пули — Такого не было вовек. И вдруг раздался треск растений, И слышен стал издалека Бег перепуганных оленей, Спасающихся от врага. Впиваясь в заросли глазами, Тварели смотрит, недвижим: Крутя огромными рогами, Олень несется перед ним. И грянул выстрел из ущелья, И после долгих неудач Скатился под ноги Тварели Пробитый пулею рогач. И, как победный клич звериный, Вверху пронесся громкий вой, И барс, мелькнув на миг единый, Обратно кинулся стрелой. Прошло мгновенье на хевсура Струя посыпалась земли, И увидал охотник тура, Стремглав бегущего вдали. Застигнут пулей роковою, Свалился зверь к подножью скал. И снова, воя над скалою, Барс удивительный стоял! Стоял и лапою могучей По-человечьи бил он в грудь. Что говорить! Не просто случай Погнал зверей на этот путь. И вырвалось из уст Тварели: Благослови тебя, творец! А небеса уж потемнели, И барс умчался наконец. Одна лиса во мраке брешет, Судьбу несчастную кляня… Мой друг! Рассказ старинный этот Прими в подарок от меня.

1890 Перевод Н. Заболоцкого

Гость и хозяин

I

Бледна лицом и молчалива, В ночную мглу погружена, На троне горного массива Видна Кистинская страна. В ущелье, лая торопливо, Клокочет злобная волна. Хребта огромные отроги, В крови от темени до пят, Склоняясь к речке, моют ноги, Как будто кровь отмыть хотят. По горной крадучись дороге, Убийцу брата ищет брат. Дорогой все же я напрасно Тропинку узкую назвал. Ходить здесь трудно и опасно. Едва оступишься пропал. Глядит кистинское селенье Гнездом орлиным с вышины, И вид его нам тешит зренье, Как грудь красавицы жены. И над селеньем этим малым, Довольный зрелищем высот, Как бы прислушиваясь к скалам, Туман задумчивый встает. Не долгий гость, за перевалом Он на восходе пропадет. Промчится он над ледниками, Расстелется меж горных пик, И горы, видимые нами, Незримы сделаются вмиг. В охоте будет мало толку Охотник потеряет путь, Зато убийце или волку Удобней будет прошмыгнуть.

II

Вдруг камень сверху покатился И человек, заслышав гул, Над пропастью остановился И вверх испуганно взглянул. Прислушался. Через мгновенье Струя посыпалась песка, И за ружье без промедленья Схватилась путника рука. Кого там ночью носят черти? Глядит: над самою тропой Какой-то кист развилку жерди По склону тащит за собой. Песок и камешки сбивая, Волочит что-то по земле. Блестит, как капля дождевая, Кольцо ружейное во мгле. Ты что тут бродишь, полуночник? И слышен издали ответ. Не видишь разве? Я охотник. А вот к тебе доверья нет. в чем, скажи, твои сомненья? Зачем болтать о пустяках? Ужель нельзя без подозренья С прохожим встретиться в горах? Ия охотник, но сегодня Я без добычи, верь не верь. На это воля, брат, господня! Зато остался без потерь>. Потеря в том, что еле-еле До этих мест я дошагал. Я днем облазил все ущелья, Обшарил каждый буревал. Вдруг мгла надвинулась ночная, Рванулся вихрь, сбивая с ног, И прянул в горы, завывая Голодным волком из берлог. Найти тропу вдали от дома Мне ночью было мудрено, Мне это место незнакомо, Я здесь не хаживал давно. Зверей, однако, тут немало На горном прячется лугу. Я слышал, как рогами в скалы Стучали туры на бегу. Эх, как болело, братец, сердце! Не то что взять их на прицел, Не в силах к месту присмотреться, Я шагу там шагнуть не смел. И незнакомец, что поодаль Стоял, возник из темноты. "Ну здравствуй! Зверя тебе вдоволь" "Спасибо, будь здоров и ты" "Не сетуй, братец! Вот дичина! И незнакомец показал На тушу тура-исполина. Подстреленного между скал. Чем зря скитаться по ущельям В чужом, неведомом краю, Давай, как братья, мы поделим Добычу славную мою. Я говорю тебе без шуток! Позор мне будет, если я Тебя в такое время суток Без пищи брошу и жилья. Ты не хевсур ли ненароком? Как звать тебя, мой дорогой?" "Зовусь я Нунуа. В далеком Селенье Чиэ [11] домик мой." Солгал, солгал Звиадаури, Свое он имя не открыл! Хевсур, отважный по натуре, Немало кистов он убил. Здесь в этих селах повсеместно Давно в кровавом он долгу, Его здесь имя всем известно, И смерть на каждом ждет шагу. "Скажи и ты, к чему таиться? — Открой мне прозвище свое". "Джохола я Алхастаидзе, Здесь в двух шагах село мое. Из камня прочного в, Джареге [12] Любому мой известен дом. Коль ты нуждаешься в ночлеге, Туда мы двинемся вдвоем. Придется ль он тебе по нраву Не знаю я, но гостю рад. Наутро, выспавшись на славу, Ты сможешь тронуться назад". "Тот, кто не сеял, только сдуру Надеется на урожай. Ты перерезал горло туру, Ты и добычу получай. Переночую ночь, не боле, И тура помогу донесть, Но, чтобы быть с тобою в доле, На это совесть, братец, есть!" Освежевав на камне зверя, Спустились горцы под обрыв, Беседой, полною доверья, Свое знакомство укрепив.

11

Чиэ (Чио) — селов Хевсурети.

12

Джарега — село, населенное кистинами по соседству

III

Пришли. Глядят на чужестранца Бойницы башенных громад. Лачуги, сложенны из сланца, Как скалы, вытянулись в ряд. Собак свирепых лает стая, Ребята смотрят из дверей. "Вот наша хижина простая, Старинный дом семьи моей. Здесь гостю нет ни в чем отказа, — Войди как родственник к родне. Открой нам хижину, Агаза" Кричит кистин своей жене. Хозяйской гордости оттенок Звучит в речах его простых. Когда он входит за простенок Сеней вместительных своих. Стоит в сенях Звиадаури И слышит: возле очага Старик, играя на пандури, Поет походы на врага. Поет старинные сраженья, Се дую славит старину, Дружин хевсурских пораженья, Отмщенье крови и войну. Поет безжалостную сечу. Хвалу героям воз дает… Но вот из хижины навстречу Вся в черном женщина идет. Идет, накинув покрывало, Как тополь, стройная на вид. "Вот гостя нам судьба послала, — Ей муж с порога говорит. — На нашем доме без сомненья Почила божья благо дать. Посмотрим, сколь в тебе уменья Знакомца нового принять". "Мир путнику под сенью крова!" — Сказала женщина в ответ. "Мир и тебе, и будь здорова С детьми и мужем много лет" И муж порог переступает, И путник, следуя за ним, Оружье женщине вручает, Как гость его и побратим.

IV

Как старый тигр в дремучих скалах, Старик поднялся, хмур и строг, Увидев путников усталых, Переступивших за порог. Обычай горцев соблюдая И песни обрывая нить, Обязан, на ноги вставая. Чужого гостя он почтить. Но, увидав Звиадаури, Который многих здесь убил, Какой порыв душевной бури Он, изумленный, ощутил! Трепещет яростное сердце, Пылают очи старика, Почуяв в доме иноверца, К кинжалу тянется рука, Но можно ль битве разгореться, Коль враг в гостях у земляка? И вышел старый незаметно, И палец в злобе укусил, И в грудь, взволнованный и бледный, Себя ударил что есть сил. Ушел. И вот от дома к дому Бежит неслыханная весть: "Кистины, кровник ваш знакомый Ночует у Джохолы здесь! Его, разбойника ущелий И кровопийцу мирных скал, Джохола, видимо, доселе Еще ни разу не видал. Теперь насильник в нашей власти, Мы не простим ему обид. Посмотрим, кто кого зубастей, Коль нашей кровью он не сыт. Убитый им прошедшим летом, Отмщенья требует сосед. Верны отеческим заветам, Как можем мы забыть об этом, Когда препятствий больше нет? Дивлюсь Джохоле я! Должно быть, Совсем он спятил, если мог Такого зверя не ухлопать И допустить на свой порог. Но мы пока еще не слабы, Мы вражью кровь заставим течь, А коль не так, пусть носят бабы, А не мужчины, щит и меч" И взволновалось все селенье, И ухватился стар и мал В едино душном озлобленье За неразлучный свой кинжал. Чтоб успокоился в гробнице Неотомщенный их мертвец, Пусть над могилою убийца Простится с жизнью наконец! И чтоб не скрылся виноватый И был прослежен, всем селом Благонадежный соглядатай К Джохоле послан был тайком. "Зайди как будто бы случайно, — Ему сказали, — но смотри, Коль разболтаешь нашу тайну, Потом себя благодари. Сумей сойти за балагура, Приметь, где ляжет гость в постель, Чтоб ночью этого хевсура Не упустить нам, как досель". И вот подосланный за ужин Садится с гостем, приглашен. Он краснобай, он добродушен. Он разговорчив и умен. Джохолу с радостною миной Не устает он величать, А то, что в сердце яд змеиный, Кто это может распознать? Хозяин с гостя глаз не сводит И угощает без конца. Он рад, он весел, он находит, Что нынче встретил молодца. Доволен он невыразимо: Сего дня дружбы их почин, А там и вправду побратима Найдет в охотнике кистин. Он на ночь гостю уступает Свою плетеную кровать, Но гость услугу отклоняет: Он в комнате не может спать. Как видно, с самого рожденья Не приспособлен он к теплу. Он на ночь просит разрешенья В сенях пристроиться в углу. И вот лазутчику награда Он все разнюхал без труда. Ему лишь этого и надо, Затем и послан он сюда! И поспешил он возвратиться Домой, смеясь исподтишка. Довольна хитрая лисица, Что выследила петушка!