Поэты 1790–1810-х годов

Мартынов Иван

292. РОМАНС АПОЛОНИЯ

Слышишь голос лебедей — Лоры смертную предтечу! Встань, креста товарищ, встречу Юной спутницы моей. Слышишь, лютня зазвучала: И струны волшебней нет! Лора — бога у зерцала! Лора — горний видит свет! Встань — к одру нам краткий час; И предчувствие — вожатый! О вещун — певец крылатый! О губитель — лютни глас! И с тоскою — руку в руку — К Лоре братия идут; И на праге — с ней разлуку В песнях гроба узнают… ………………………… Мрачен был природы лик, И дубрав пустынный житель, Уклонясь молитв в обитель, Вторил ворон вещий клик… И с природой инок страстный, Сирый сердцем, угасал, И над жертвою несчастной Гробный месяц скоро встал… Между 1815 и 1818

М. А. ДМИТРИЕВ-МАМОНОВ

Граф Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов (1790–1863), потомок старинного рода смоленских князей, считал себя по прямой линии происходящим от Рюрика. Род Дмитриевых-Мамоновых утратил богатство и знатность (восстановления княжеского титула Мамоновы добились лишь накануне Февральской революции), но после того, как отец будущего декабриста в течение краткого времени был фаворитом Екатерины II, Мамоновы получили графское достоинство и сделались одной из богатейших семей России.

М. А. Мамонов получил блестящее домашнее образование и быстро продвигался по служебной лестнице. Богатство, родство с министром юстиции поэтом И. И. Дмитриевым, прочные связи в самых высоких сферах петербургской бюрократии и московского барства гарантировали ему блестящую карьеру: семнадцати лет он был камер-юнкером, а двадцати — обер-прокурором шестого (московского) департамента сената.

В то же время М. А. Дмитриев-Мамонов жил напряженной духовной жизнью. Внутренняя неудовлетворенность, поиски истины и общественной деятельности привели его к масонству [295] .

295

Есть основания думать, что определенные черты облика Мамонова этих лет отражены в образе Пьера Безухова.

В 1812 году в зале Московского дворянского собрания Мамонов произнес блистательную патриотическую речь. Текст ее не сохранился, однако в черновиках повести Пушкина «Рославлев» имеется конспективная запись этой, по мнению Пушкина, «бессмертной речи»: «У меня столько-то душ и столько-то миллионов денег. Жертвую отечеству» [296] .Мамонов

пожертвовал отечеству все свое огромное состояние и снарядил на свои деньги и из собственных крестьян казачий полк, во главе которого в чине генерал-майора проделал зимнюю кампанию 1812 года, но во время заграничного похода был уволен в отставку.

296

Пушкин, Полн. собр. соч., т. 8, кн. 2, 1940, с. 734.

После окончания Отечественной войны 1812 года М. А. Дмитриев-Мамонов сблизился с М. Орловым, Н. Тургеневым и, видимо, М. Н. Новиковым. Около 1815 года им было организовано конспиративное общество «Орден русских рыцарей» — преддекабристская организация политического характера, в программу которой входил захват власти и широкий план реформ. Неудовлетворенность тактикой «Союза благоденствия», видимо, побудила Мамонова и Орлова наметить план активных действий. Мамонов, запершись в своем подмосковном имении Дубровицы и окружив свое пребывание полной тайной, начал строительство укрепленного лагеря с крепостными стенами и артиллерией на расстоянии менее чем дневного перехода до Москвы. Орлов в то же время пытался получить дивизию в Нижнем Новгороде. О плане похода из Нижнего в Москву говорит также интересная деталь: в укрепленном поместье Мамонова хранились знамя Пожарского и окровавленная рубашка царевича Дмитрия, — конечно, не как музейный реквизит: первое раскрывает план военной кампании, вторая — мысль о ничтожности прав Романовых на престол. Правительству был подан донос. В результате Орлов был отстранен от командования и отдан под суд, а к Мамонову в Дубровицы был прислан шпион, после чего графа арестовали, привезли в Москву и подвергли домашнему аресту в собственном дворце, где он и находился до воцарения Николая I. Следствие по делу Мамонова не было приобщено к главному процессу и велось отдельно. Находясь под домашним арестом, Мамонов отказался присягать Николаю I, после чего он был объявлен сумасшедшим, заключен в задней комнате своего дворца под надзором полицейских агентов и подвергнут принудительному лечению. Вскоре он действительно сошел с ума. Долгие годы он провел не видя никого, кроме шпионов, тюремщиков, запертый в собственном дворце, заботясь о голубях и трогательно воспитывая единственное допущенное к нему лицо — мальчика-идиота из числа его дворовых. Скончался он в 1863 году от несчастного случая [297] .

297

См.: Ю. М. Лотман, М. А. Дмитриев-Мамонов — поэт, публицист и общественный деятель. — «Ученые записки Тартуского гос. университета», вып. 78, Тарту, 1959.

Сочинения Дмитриева-Мамонова, публиковавшиеся в «Друге юношества», никогда не перепечатывались.

293. ОГОНЬ

И видех небо ново и землю нову; первое бо небо и земля первая преидоша. Апокалипсис, глава 21, ст. 1.

Корона и душа вселенной! Сок, кровь и семя вещества! Огонь — в нем тайно сокровенный Тип и дыханье божества! Нечистое, Огонь, ты гложешь, А чистое украсить можешь, И всё собой объемлешь ты! На солнце и в луне сияешь, Из недр земли дождь искр кидаешь, Отец и чадо чистоты. Тобой творится всё в Природе И без тебя ничто же есть; Течешь в мужах из рода в роде, А чрез жену живишь ты персть. Тебя измерить невозможно, Исчислить и хватать не можно, Ты диво мудрых и очес! Огонь — стихия Серафима! Стихия, ангелом любима! Прекрасный первенец небес! Ты воды осенил крылами, Когда лежал на безднах мрак! Ты воздух алыми зарями Венчал, явив свой миру зрак! Парил в хаосе ты покоен, Когда сей мир был не устроен; Ты — ты ему движенье дал! Ты древле сближен был к Аэру. Но, спущенный на дольню сферу, Ты жег, пылал и пожигал. Ты страшен, Огнь, с свинцовым громом, В сгущенных серых облаках На крыльях ветреных несомом, Во пламенных мечах, браздах; Еще страшнее в жерлах медных, В десницах воинов победных; Тогда ты жнешь людей как цвет, Летает смерть перед тобою И острою своей косою, Ударом тмит в глазах их свет. Но ты ж бываешь благотворным И служишь смертным так, как раб; Тогда ты действом чудотворным И мир преобразить не слаб — Ты тело наше в холод греешь, Варишь нам пищу — жизнь в нас сеешь, В кремне сокрытым ты лежишь. Теперь сокрыт ты в зверях, в травах, А явен токмо в жупле, в лавах, В Везувии столпом стоишь! Тебе Халдея и Колхида Курили вечный фимиам, И в храмах светла Озирида Ты сопричислен был богам. У Весты чистой во притворах, У мудрых в тайных их соборах Ты чтишься божеский залог! Тебя любимец муз возносит, К тебе восторг свой он относит И мнит — едва ли ты не бог! Ты чист, прозрачен, ясен, силен, Удобен множиться стократ, В себе самом велик, обилен, Без чуждой примеси богат. Пожары многие таятся В малейшей искре — и плодятся От воли собственной твоей. Ты всем, ты всем, Огонь, владеешь, Ты скиптр над тварями имеешь, Твоя порфира — ткань лучей. Теперь тебя кора скрывает, Кора согнитья обняла! Твой свет внутри теперь сияет, Извне же грубые тела. По всей натуре тьма развилась, И кара силы божьей скрылась, И свет натуры помрачен. Но некогда ты уз лишишься И жрущим в ярости явишься — И победишь и смерть и тлен! Тогда сей мир исчезнет тленный, Как дым кадильный, как мечта, И в мир изящнейший, нетленный Отверзутся тобой врата. Лазурь небес как плащ совьется, Как пыль со стогнов он повьется, Предстанут радужны дуги — Земля как злато расплавленно, И в море стклянно погруженно, И в пурпур звездные круги. Тогда Огонь всю твердь обнимет, Воссядет на зодьяков трон, Существ поверхности проникнет Сафир, смарагд и халкидон; Луна и солнце постыдятся Пред светом сим — и съединятся В одно светило навсегда; Проклятья область упразднится, Открытно — ясно нам явится Натура тайная тогда. Вся тварь тогда возликовствует О Рекшем Слово живота; Взыграет — и восторжествует Субботу света — слепота! Вольется и конец в начало, И всё, что будет и бывало, Рекою в вечность протечет; Проглянет вечности денница, Поглотит числа Единица, И невечерний узрим свет. <1811>

294. ВЕЩАНИЕ ПРЕМУДРОСТИ О СЕБЕ

Из книги Премудрости Сираха

ГЛАВА 24

Аз уст господних слово сильно; Из них от века я исшла, Покрыла землю мглой обильно И на высокия взошла; Во облачном столпе воздвигла Себе незыблемый престол, Круги небесные подвигла И с гор сошла в глубокий дол. Стужах народы и языки, Я упокоилась как царь, Прияла благодарны лики И привлекла к себе всю тварь. Тогда мне бог сказал: вселися В Иакове! наследствуй ми! У скинии возвеселися, Завет пред всеми рцы людьми!.. Он создал мя в начале света, И аз не оскудею им, Но будто некая планета В Сионе послужу пред ним. Во граде божьем утвержденна, Как корень власть в земле моя; Я честь господня! Вся вселенна Почтет со трепетом меня. Я вознеслась, как кедр Ливана, Как на Эрмоне кипарис; Как финике в взморье океана, Облеклась я в червленость риз; Как розами весной украшен Во Ерихоне злачный бор; Цвела, как масличник прекрасен, Росла, как рос высок явор. Как асфалакса ароматы Благоуханье в воздух льют, Как мастики из кубы златы Воню приятну издают, Или как с жреческа кадила Пред алтарем душистый дым — Так благовонье я точила, И утешалася я им. Как теревинф распространяет Далече ветвия свои И тению их наполняет Бугры, лужайки и струи, Так я ученье распростерла И ветви разума дала, Я ветвь за ветвию простерла, И благодать произросла. Мой цвет и лист есть плод богатства, И славы порожденье он; Мной гибнет ложь и святотатство И укрепляется закон. О вы, что жажда просвещенья Алканье разума ведет, Во области благословенья Мой глас вас всех к себе зовет. Придите вси и просветитесь Лучом пронзающих сих слов! Упейтесь вси и насытитесь От сладости моих плодов! Мои уроки меда слаще, И дар мой вкусен яко сот; Кто от него вкушает чаще, Вкушать тот взалчет в род и род. Кто испытать меня желает, Тот велий свет в себе зрит сам, Тот нову жизнь приобретает, Подобен светлым тот духам. Он чтет во книге всех судьбины Обеты вышнего земле, — В ней знаний дивнейших пучины И тайны скрыты как во мгле. В ней Моисеевы законы, Что духом божьим он писал; Иаковли прияли сонмы, Что бог в наследие им дал; Из книги сей витийство льется, Как в новоплодии Евфрат, Когда поверх брегов несется И класы сельные шумят. Никто понять ее не может И чудеса ее повесть — Она гадания поможет Решить и смысл их исповесть; Ибо как бездны океана Бездонны — так ее совет И мысль, от горних излиянна, Обширна и красна как свет. Аз мудрость — из меня рекою Науки все проистекли, Во мне оне — златой струею Из рая искони текли, И умственны луга и сады Их окроплялися водой, Сердец сокрыты вертограды В них утоляли жажду в зной. Подобно утренней Авроре Я мир пресветло освещу, Науки истинной я вскоре Зажгу нетленную свещу; Я в тайну всех вещей проникну, Узнаю скрытный их союз; В востоке я зарей изникну И тварь освобожду от уз. Прозрю я в вечность, как пророки, И будуще узнаю днесь. Познаний реки и потоки Пролью на мир я щедро весь; Внесу я луч на запад мира — И водворюся даже там, Где понт касается эфира, И паки взыду к небесам. <1811>

295. ИСТИНА

Призраки суетные славы, Подвластны року красоты,— Раздор, обманчивы забавы, Сыны порока и тщеты! Бегите, полчища презренны, От мест, где, свыше вдохновенный И духом силы предводим, Хощу я лжи попрать расколы, Воздвигнуть Истине престолы И ей греметь победный гимн! А ты, о дщи перворожденна Небес любезных и благих, Вещай, о Истина священна, И мой исполнь собою стих! Тебе прилично и пристойно, Тебе, великая, достойно Вещать самой себе хвалу! Вещай — и злиться злый престанет; Вещай — и в мире сект не станет, И ложь падет в кромешну мглу. Вещай — и слабых предрассудки [298] Иссякнут силою в умах, И не дерзнут считать за шутки Закон, начертанный в сердцах! И добродетель, злом попранна, Тобою пальмами венчанна, Восстанет в новой красоте; Погибнет месть, исчезнут брани, С сердец сберутся миром дани, Дадутся узы клевете. Когда фортуны горделивой Игралищем бывает царь; Когда на подвиг зла кичливый Со трепетом взирает тварь; Когда, как класы подсеченны, Валятся царства разрушенны Капризна [299] случая рукой; Когда сильнейшим сильный тмится; Когда вселенная дымится; Падет и мошка и герой, — Тогда ты, Истина, едина На троне с славой восседишь; Блага ль, строга ль к тебе судьбина, Ты ею ввек не дорожишь; В себе источник благ ты знаешь; Ты в нем всечасно почерпаешь Трапезы вечныя нектар; В цепях и в узах ты велика; Царям ты в хижине улика; Глагол твой — Нерону удар! Сколь беден, жалок и несчастен Всяк смертный, счастием любим, Твоим кто тайнам не причастен И кем твой верный раб гоним; Хотя в венце он восседает, Хотя он бармами сияет, Но бармы ложью не красны,— И трон коль правдой не брежется, От трона божья отженется: Цари над нею не зластны! Но если, Истина любезна, Возлюбишься царями ты, Ты миру целому полезна, Как солнце с синей высоты; Как древле милая Астрея, Людьми ты, милостью владея, Куешь в орало грозный меч; Сушишь ручьи ты слез и крови, И в лоно вечныя любови Велишь мильонам ты возлечь. Тебя я чтил, о первозданна! Лишь стал я мыслить начинать; Ты токи света несозданна Благоволила низливать Струей живительной, нетленной На мя, — и дух мой умиленный К себе собой ты привлекла. Когда блуждал я в мраке бедства, Не знал от скорбей рабства средства, Тогда свободу [300] ты рекла! Рекла: «Ты волен!..» и предстала, Как в майский день весенний луч; Предметы дальни озаряла И воссияла в недре туч; Твой зрак и ныне мне присущен, Преславен, светел, вездесущей — И не изгладится во мне; Доколь в живых я нарекуся, Доколь дыханьем наслаждуся, Святой ты будешь вечно мне! Я зрел тебя, лучи лиющу На книгу таинств искони, Живот и в смерти нам дающу; Прошедши, будущие дни, Посредства, действия, причины, Послы послушные судьбины, И самы помыслы сердец Окрест тебя все предстояли, Твоих велений ожидали,— И звездный твой блюли венец. Ты в их соборе председала И весила удел корон; Ты суд и милость изрекала; Сколь памятно! — я зрел твой трон: На трех он солнцах был воздвижен, Многоблистающ, неподвижен, Как дивный яхонтовый храм; От лепого сего престола С превыспренних до низких дола Исток устроен был лучам. Виссон твой — утренне мерцанье, А взор — улыбка божества; Слова — перунно облистанье Кристалловидна существа; Твой скиптр планетам пишет круги, Целит душевные недуги, Волнам пороков повелит; А ты, подобяся деннице Иль юной некоей царице, Убрусом свой прикрыешь вид [301] . Таинственный омет положен На солнцезарный образ твой, И совопросник оный ложен Увидеть не возможет той! Но я молю — предстань мне ныне, Пречистая, в бессмертном чине Первоначальныя красы! И се златятся зыби неба, Закрылися врата Эреба И скрылись Фебовы власы! Я зрю… в пророческом виденьи.. Открыла молния эфир! Вдали зрю райские селеньи И чую кроткий с них зефир. Внезапу звуки все престали… Нисходит Истина с скрижали, Неся к нам божьи письмена… От них лучи потоком льются… И в виде букв на сердце гнутся… Померкли солнце и луна. И се чтут людие господни Глагол, истканный из лучей, И с бездны ада преисподни До дальнейших небес зыбей; Глагол сей с страхом повторялся, По сферам с звоном раздавался: «Любите Истину, цари! Раби, гласить ее дерзайте! Ее все люди возлюбляйте! И кончите, народы, при!» Умолкло всё, и … всё пропало! И сфинкс лежит убит у врат [302] , В эмблемах солнце воссияло Светлее днешнего стократ [303] ; Загадки пирамид решились, И смыслы тайные открылись Служений Истине в душах. Познайте ж, книжники надменны, Уставы правды неизменны И здесь, и в выспренних кругах! Престани всякое служенье, Которо Истине не в честь! Проклятьем будь благословенье, Которое нисслала лесть; Алтарь днесь правде воздвигайся, А тот отныне низвергайся, На коем лесть пожрала лжи; Правдолюбивые Платоны, Мальбранши, Декарты, Невтоны, Пишите правды чертежи! Дух Истины, совета, силы! Слети с божественных высот; Слети и озари могилы, Дыши в нас, осеняй народ; Учи нас оправданьям вечным, Ученьям мудрости сердечным; Одухови наш плотский вкус,— Да скажет нам в соборе славы Твои пути, законы правы Царю пресветлый чистых муз! И как кристаллом расщепленный Приятней луч в седьми цветах, Да так глагол твой повторенный Усилится в устах, в душах, Велики породит деянья! И как ночные рос влиянья Удабривают кряж земли, Да тако чрез твои уроки Посохнут в нивах их пороки, Сердца избавятся от тли! Но вы, хвалою подлой звучны, Любители кумирных благ! Певцы, со златом неразлучны, Лобзайте позлащенный праг! Служители коварств, неправды!.. Уведайте, что гордость правды! Как свят, кто правду говорит!.. За вами вслед я не ступаю, Отличий ваших не алкаю, И вами дух мой возмерзит. Я ж, Истине хвалы гремящий, Я в духе ложью не растлен, — Превыше Пинда им парящий, Попру забвение и тлен, Венцы Кастальские Лавровы, Цитерски мирты, розы новы! Я не завидую певцам; Венец мой Истиной плетется; С меня он смертью не сорвется, И я велик собою сам. <1812>

298

Здесь разумеются предрассудки, религиозным или политическим фанатизмом порождаемые, кои мешают быть истинным поклонником божества и здравым членом политического тела. Таковых предрассудков весьма много. Сектеры сооружают из них системы, дивящие чернь.

299

Я осмелился употребить сие слово потому, что оно кажется мне многозначащее упрямства, своевольства. О сем предоставляю судить пюристам и тонким знатокам французского языка.

300

Здесь говорится не о политической свободе, бывшей поводом к столь ложным заключениям и породившей в прошедшем столетии те гибельные искры, кои возродились в ужасный для мудреца и для чувствительных сердец пожар. Здесь говорится о свободе моральной от уз страстей.

301

Вид истины бывает прикрыт иногда убрусом символического, типического, мистического языка (Type-mythe), как то видим из Библии.

302

Сфинкс был вратником таинственных египетских храмов.

303

Истина и многоразличные смыслы и виды ее кроются в аллегориях, в баснях, в символах, в эмблемах, в иероглифах, в таинственных изображениях и изречениях, в загадках и проч. Сумма (summa summarum) разрешений оных составила бы всеконечно интеллектуальное солнце правды.

296. «В той день пролиется злато — струею, а сребро — потоком…»

В той день пролиется злато — струею, а сребро — потоком. Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких! Москва просияет, яко утро, и Киев, яко день. Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких! Богатства Индии и перлы Голконда пролиются на пристанях Оби и Волги, И станет знамя россов у понта Средиземного. Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких! Исчезнет, как дым утренний, невежество народа, Народ престанет чтить кумиров и поклонится проповедникам правды. Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких! В той день водрузится знамя свободы в Кремле, — С сего Капитолия новых времян полиутся лучи в дальнейшие земли. Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких! В той день и на камнях по стогнам будет написано слово, Слово наших времен — свобода! Восстанут ли бессмысленные на мудрых и слабые на крепких! Богу единому да воздастся хвала! Между 1818 и 1820

П. А. ГАББЕ

Загадочная биография поэта и публициста Петра Андреевича Габбе (1796 — после 1841) известна нам лишь в самых общих чертах [304] . Один из четырех сыновей мелкого чиновника, коллежского советника А. А. Габбе, он воспитывался, однако, в исключительных условиях: очень рано, еще ребенком, он оказался в атмосфере павловского двора вдовствующей императрицы. Глухие слухи о таинственном и значительно более высоком происхождении П. А. Габбе сопровождали его всю жизнь. Он окончил кадетский корпус, из которого был выпущен в действующую армию в 1813 году, включен в списки Литовского полка и прикомандирован к партизанской «партии» Сеславина. После войны он был направлен в лейб-гвардии Литовский полк, размещенный в Варшаве. Здесь он сблизился с приехавшим позже в Варшаву П. А. Вяземским, который стал литературным наставником Габбе. После отъезда Вяземского из Варшавы Габбе писал ему: «Нарушаю все правила синтаксиса, ибо правила почитаю деспотизмом, и стихи свои оставляю будущему потомству в рукописях. Увы! теперь некому здесь показать своих произведений: пожалуй, станут еще судить по артикулу Петра Великого и музу мою выпишут без выслуги в рядовые» [305] .

304

Наиболее полный свод биографических данных см.: А. Рогинский, П. А. Габбе, биографический очерк. — Сб. «Русская филология», Тарту, 1967, с. 83–112.

305

«Русская старина», 1889, № 11, с. 318.