Поэты 1840–1850-х годов

Ростопчина Евдокия Петровна

В стихотворении «Памяти Е. М<илькеева>» (1855) К. Павлова писала:

Стоял той порой он в своем чердаке — Души разбивалася сила, — Стоял он, безумный, с веревкой в руке… В тот вечер спросить о больном бедняке Нам некогда было.

85. УТЕШЕНИЕ

С закатом тихий мрак на землю опускался, Величественный свод звездами убирался, И точками, едва приметными, оне Являлись чередой на ясной вышине. Раб горестей земных, житейского волненья, К ним поднял я глаза — и чувство утешенья, Неведомое мне дотоле, ощутил: Бесчисленность вдали затепленных светил, Святая глубина небес, их бесконечность Представили душе таинственную вечность… Мятежный сын земли! — себе я говорил, — Что значат все твои мгновенные страданья? Пред зрелищем небес умолкнуть им должно… Вперед не изъяви безумного роптанья И верь:

твоей душе бессмертие дано. <1842>

86. ДЕМОН

Ты тих, спокоен, ты молчишь, В углу задумчиво сидишь, Чело подернуто туманом; Но вдруг, как чудным талисманом Внезапно пробужден от сна, Встаешь, бежишь, тебе тесна Глухая, темная лачуга, В твоей груди запела вьюга, Забилась шумная волна… Как над огнем металла слиток Сверкает, полон жарких сил, Так распаял, опламенил Тебя звучащий сердца пыл И дум стремительных избыток… Но кто, скажи, твой дух исторг Из мрачных уз оцепененья? Кто сообщил тебе восторг И бурный трепет исступленья? Ах, это гость чудесный твой, Другого мира странный житель, Дух-чародей, дух-возмутитель, Гремящий молнией и мглой! <1842>

87. ТИТАН

Титан-младенец, тяжко связан, Грустит под сводом душных стен… За что судьбою он наказан, За что несет суровый плен? Но рано ль, поздно ль, грозным взломом На волю вырвется волкан — И возмужав, оковы с громом Уронит мощный великан. Так сын свободы, сын парений, Орел свергает мрак сетей; Так узы рвет окрепший гений В отваге пламенной своей. <1842>

88. «С туч, беременных дождями…»

С туч, беременных дождями, Льются бурные ручьи; Грусть и сумрак над полями Обессиленной земли. Но спешит на смену вёдро К неприязненным дождям… Солнце весело и бодро Вновь идет по небесам. Благосклонно пламень Феба Согревает вновь поля, И глядит на яхонт хлеба Восхищенная земля. Так, изведав ливень бурный Наводняющих страстей, Встретишь ты полет лазурный Плодотворно-ясных дней. <1842>

89. ВАВИЛОН

Необузданный и чудный, Сотворив кумиром ложь, Город пышный, многолюдный, Ты ликуешь и цветешь! Похититель пирной славы, Нег волшебно-золотых, Поднял ты с земли дубравы И висеть заставил их. Плавать в бездне наслажденья, В море благ — тебе закон; Для трудов самозабвенья, Для любви ты не рожден… Ты не помнишь, что на свете Есть другие города — Братья в скудости, не в цвете, С горем дружные всегда. Пусть они, бедами сыты, Стонут в муках роковых — Ты, счастливец именитый, Отвергаешь вопли их; Кровных чествуя презреньем, Знать не хочешь нищеты, И слепым столпотворением Занял руки и мечты. И творец тебе не страшен… Пусть потоп наводит он, Ты взойдешь на выси башен, Занесенных в небосклон. И хоть шар земной с горами, С сонмом рощ, полей и нив Захлебнется под водами — Нужды нет: ты будешь жив! <1842>

90. «День рассеянный, день нестройный…»

День рассеянный, день нестройный Мною властвует как рабом; В суете его беспокойной Я ношусь и кружусь пером… Нет ни силы в душе, ни воли, Нет мечты в уме золотой, Нет на сердце колючей боли, Нет и радости в нем живой. Но лишь смолкнет день этот буйный И волнами на мир падет Сумрак вечера тихоструйный И покоем всё обовьет — Начинаю я возрожденье: Грудь колышется и дрожит, Сердце с силою про мученье, Про печали мне говорит… В нем воскреснет мир тайн избранных, И тоскует оно об них, О привязанностях попранных, Умилительных и святых; И рождает в нем скорбь и сладость Память юности и тех дней, Как ему улыбалась радость И надежда в венце лучей! <1842>

91. СВЕТ

Сперва с отрадой суеверной Душа на целый свет глядит И в простоте нелицемерной Открытый

мир боготворит. Вся жизнь ей кажется залогом Блаженства, счастия, мечты, Весь свет пленительным чертогом Неизъяснимой красоты. И в думе пламенно-могучей Она хотела бы обнять Весь мир любовию кипучей, Превознести, облобызать… О, дайте красок самоцветных, Одеть всё в радужный покров! О, дайте песен искрометных, Лучистых звуков, жарких слов! Но скоро с чудным обаяньем Душа расстаться уж должна… Восторг погас; негодованьем Воспламеняется она. Перед ее смущенным взором Разоблачился этот свет Со всем стыдом, со всем позором Страстей торговых и сует… О, чем доверчиво пленялась, Чему восторг она несла, Какой личиной ослеплялась И в чем любовию жила! И гнев кипящий в ней клокочет: Надежд отрадных лишена, Разочарованная, хочет Изранить черный свет она — Снять чешую с пифона-змея, Коварство, хищность обнажить, Постигнуть ужасом злодея, Порок и месть оцепенить… О, дайте метких стрел могучих — Мир ядовитый поражать! О, дайте, дайте молний жгучих, Перунов огненную рать! <1842>

92. «Как ветер закрутит мгновенно прах лету…»

Как ветер закрутит мгновенно прах летучий, И вдруг, исполнены отваги каленой, Воинственно начнут накатываться тучи На своде голубом, одетом тишиной, И небо сжатое воспрянет, загрохочет, И вздутая река сердито заклокочет, — Тогда, неведомой восторженности полн, Люблю я услаждать мой слух игрою волн, С благоговением их дико-стройный голос И гром святых небес ловлю моей душой, И в страхе сладостном вздымается мой волос, И весь я становлюсь дрожащею струной. Но после знойных бурь слезливо и печально К нам осень тянется… На бледный небосклон Станицы хворых туч сойдутся погребально, И в сумрак и в дожди закутается он: Томят его и скорбь, и немощные раны, Перунов огненных подарок роковой… По долам широко постелются туманы, И тощая волна подымет грустный вой. Тогда моя душа с развенчанной природой Горюет заодно, полна тяжелых снов, И сердце не дрожит ни силой, ни свободой, И слух не празднует под музыкой громов. Но вот летит зима, летит зиждитель-холод; Водам кует броню его всесильный молот, И палица его клеймит земли кору, И блещут на стекле узоры поутру. И снежные валы, восстав, кипят сурово, И рощи без одежд свое заводят слово… Тогда я восхищен и жизни снова рад! Раскинется везде торжественность и воля; Разгульем удалым гудят равнины поля, И длится между скал борея перекат… И этот гордый шум, холодный шум погоды Мне кажется лихим веселием природы И смехом праздничным над бурями тех дней, Как вспыхивала твердь от молнийных огней! Не так же ли трунит и опытная старость, Когда заснет огонь бунтующих страстей, Когда умолкнет их слепая блажь и ярость И грудь не закипит опять от их ключей? <1842>

93. СМЕРТНОМУ

Не сетуй, смертный, вольнодумно, Что жизнь мятежная твоя Без цели реет слепо, шумно В широком поле бытия; Что ты кружишься легким пухом, Не зная около чего… Угомонись скорбящим духом, Не мучь рассудка своего! Взгляни на мир: не так ли мчатся Под небосклоном облака — Придут, нависнут, удалятся И вновь летят издалека? Кто их для вечного убранства Задержит в небе голубом? Земля, игралище пространства, Сама вертится колесом; И тверди гордые светила Обречены на быстрый ход; Круговращательная сила Весь поворачивает свод. И ты, мгновенного призванья Мгновенный сын, ту ж долю знай, Вертись… и череде созданья Противоречить не желай! Среди бессонного круженья, Среди превратностей дыши, И пей струю самопрезренья В холодной горечи души! <1842>

94. К ПОРТРЕТУ ПУШКИНА

В болезненных чертах, страданьем заклейменных, Сверкает пламень дум летучих, вдохновенных, И, трогательно поли высокой грусти, взор Льет, кажется, судьбе таинственный укор. Как звук, умолкнувший нечаянно и странно, Как пламень алтаря, потухнувший нежданно, Певец наш истинный, мгновенно ты угас И скрылся в мир иной, неведомый для нас. Ты был родным певцом великого народа, И голос твой шумел, как русская погода, Был горд и величав, как наши небеса, И в радугах сверкал и лился как роса, И снегу белого был чище, холоднее, Был крепче, звонче льду и стали был острее!