Поэты 1840–1850-х годов

Ростопчина Евдокия Петровна

М. А. СТАХОВИЧ

М. А. Стахович. Рисунок Э. А. Дмитриева-Мамонова.

Михаил Александрович Стахович родился в 1819 году в с. Пальна Елецкого уезда Орловской губернии — имении отца, богатого помещика. Сначала он воспитывался дома, затем учился в орловской гимназии, а в середине 30-х годов был отвезен в Москву, где, готовясь к поступлению в университет, брал частные уроки у видного слависта О. М. Бодянского. С 1837 по 1841 год Стахович учился на словесном отделении философского факультета Московского университета. В студенческие годы он интересовался историей, литературой, музыкой; тогда же познакомился и затем сблизился со славянофилами И. В. Киреевским и А. С. Хомяковым. Окончив университет, Стахович возвратился в свое имение. В 1844 году на несколько лет он уехал за границу, побывал в Италии, Швейцарии, но особенно долго прожил в Германии, где изучал философию, переводил стихи Гете и Гейне, а также усердно занимался музыкой — в течение года брал уроки теории музыки в Дрездене. В Германии Стахович женился (впоследствии, вернувшись в Россию, он развелся с женой и сошелся с крестьянской девушкой, племянницей своего бурмистра). 26 октября 1858 года жизнь Стаховича трагически оборвалась: он был убит своим бурмистром и письмоводителем, видимо с целью ограбления.

Литературная и общественная деятельность Стаховича развернулась в с. Пальна, где он прожил до конца жизни. Он был избран уездным предводителем дворянства и в середине 50-х годов деятельно участвовал в подготовке крестьянской реформы,

выступая в журналах со статьями либерального характера.

Стахович часто бывал в Москве. Там он встречался с Островским, Ап. Григорьевым и был участником кружка, в который входили члены «молодой редакции» «Москвитянина».

Круг занятий Стаховича в 40–50-е годы определялся прежде всего глубоким и разносторонним интересом к народной жизни. Стахович изучал крестьянский быт, обычаи, фольклор, публиковал этнографические очерки, посвященные Елецкому уезду; он собирал народные песни, разъезжая с этой целью по деревням Орловской, Воронежской, Тамбовской, Рязанской губерний. Стахович постоянно общался с простыми людьми, с крестьянами, предпочитая их общество дворянскому.

Интерес к народному творчеству способствовал его сближению с собирателем фольклора П. В. Киреевским. Стахович сообщал ему песни в своей записи, а после смерти Киреевского (1856) занялся, вместе со своим другом, видным фольклористом П. И. Якушкиным, систематизацией его огромного рукописного песенного собрания.

В 50-е годы Стахович выпустил собственное «Собрание русских народных песен» в четырех тетрадях (СПб. — М., 1851–1854; 2-е изд., под названием «Русские народные песни», — М., 1964). Тексты и напевы песен собиратель снабдил аккомпанементом для фортепиано и гитары, сделанным в стиле бытового городского романса. Последнее обстоятельство вызвало справедливую критику Ап. Григорьева. «Собрание» Стаховича, включившее главным образом старинные крестьянские песни, явилось значительной вехой в деле собирания музыкального фольклора. Для него характерен принципиально новый подход к собиранию песенных напевов: Стахович производил записи в деревнях, непосредственно от крестьянских исполнителей. До него старинные крестьянские песни записывались, как правило, в городе, от певцов-любителей, находившихся под воздействием городской музыкальной культуры. Богатое по своему составу, «Собрание» Стаховича высоко ценилось русскими композиторами; в частности, Римский-Корсаков использовал несколько песен в своих операх и большое число их включил в ставшее классическим собрание «Сто русских народных песен».

Страстно увлекаясь гитарой, Стахович сочинял и делал переложения для этого инструмента, опубликовал несколько «Очерков истории семиструнной гитары» («Москвитянин», 1854, 1855).

Литературным творчеством Стахович занимался с юности, однако печататься не спешил и первые стихи опубликовал лишь в 1853 году, в «Москвитянине». Здесь были напечатаны все его беллетристические опыты, за исключением нескольких стихотворений, появившихся в журналах «Современник» и «Русская беседа». Стахович успел опубликовать немногое: около двадцати стихотворений, сказку в стихах «Ваня, купеческий сын» («Москвитянин», 1855) и две главы оставшейся незавершенной стихотворной повести «Былое». Стихи Стаховича, отмеченные знанием народного быта, интересом к обыденной сельской жизни и в то же время идеализирующие сословные отношения в деревне, не встретили сочувствия у критиков.

Среди увлечений Стаховича большое место занимал театр. В студенческие годы Стахович сделался горячим поклонником игры П. С. Мочалова; в 40–50-е годы участвовал в спектаклях елецких любителей. В середине 50-х годов он опубликовал в «Москвитянине» три собственные пьесы: трехактную комедию «Наездники» (1854) и две «сцены из русского быта» — «Изба» (1854) и «Ночное» (1855). Обе «сцены» интересны стремлением автора к реалистическому изображению крестьянской жизни. Стахович не ставил перед собой задачу показать бесправное положение русского крестьянина, но тем не менее его произведения, написанные со знанием подлинного сельского быта и фольклора, резко выделялись в тогдашнем репертуаре. Одним из первых в русской драматургии Стахович вывел на сцену простых крестьян, говорящих на своем подлинном языке.

«Ночное» приобрело большую популярность, часто ставилось в обеих столицах и в провинции и удержалось в репертуаре вплоть до 20-х годов нашего века.

112. ПАЛЬНА

В придонских краях есть деревня средь гор и полей: Там лес зеленее, ночная звезда веселей! Там коршуны стаей кружат над березой густой, Там, сказке ровесник, орел солетается с ними порой; И в роще шумят бесконечно разгульные ветры степные, И дружно с волной говорят берега, осокой увитые; А в небе лазурном, играя как волны, бегут облака, И горы рокочут ключами, и вьется меж ними река. Там всё мне родное: и небо, земля, и вода, И веянье ветра, и облак игривых чреда! Дворы и хоромы стоят, утонувши в кудрявых садах, Стада с табунами гуляют далёко в отхожих лугах, И всякому зверю приволье — леса, и трава, и кусты, Овраги глубоки, в оврагах осоки густы. За теми долами церковная кровля виднеет, А поле пологое колосом-золотом спеет. Часто я летом сижу на гумне на омёте один; Дорога чернеет, по ней и пешком, и верхом селянин Идут; на возах, на конях ребятишки, а солнце зашло; Слышней на закате колеса, шумнее волну понесло Со скрыни крупчатки, и ожил прохладой народ, В саду господа, а ребята на речке, в селе хоровод. Отрадное время! Темнеет зеленой дубровы вершина, И вот занялася заря, и роскошна заката картина, И музыкой чудной ее довершает, гремя, соловей, И пахаря песня, и топот коня, и бегущий ручей. День безмятежный! ясный закат! плодотворна погода! Слышу твою благодать! торжество твое вижу, природа! В родимом углу на земле родимых небес красотой Ты каждому сердцу доступна и той же горишь теплотой, Как и в зерцале искусства: так полны и жизни, и цвета Звуки волшебные Вебера, яркая кисть Каналетта. <1853>

113. ОСЕНЬ

Опять обнажены широкие поля! Желтеет озимей щетинистое жниво, Рыхла становится двоёная земля, И лёгко пашется засеянная нива. Давно ли солнце жгло и летний день горел, Гречиха, белая как кипень, побурела, Овес завесистый как жемчуг забелел И рожь высокая, поникнувши, шумела. Звуча прошла коса, досужие серпы С зари и до зари колосья пожинали, Ряды ложилися, вязалися снопы, И копны, как стада, несметные стояли. И говором вся степь была оживлена; Работа дружная и шумная кипела. И песня косарей, раскатиста, звучна, Далёко по заре лилася и звенела. Теперь замолкло всё. Снопы в скирдах лежат, Опять на целый год мы сыты и богаты. И на току цепы и ладят, и стучат, И веское зерно дождем летит с лопаты. В селе на улицах сбирается народ, Досужий селянин управился с полями, И снова он живет без дум и без забот, Огородив

гумно высокими валами. Теперь пора! Густой уж стелется туман, Давно желанный день, ненастный, наступает. Лист падает шумя и на простор полян Зверей испуганных из леса выгоняет. Сонливый заяц лег беспечно в озимях. Теперь пора, друзья! Донских коней седлайте, И гончих и борзых на сворах, на смычках Ведите стаями и в поле выезжайте. Теперь-то мы пройдем и вдоль, и поперек Овраги и бугры, и долы, и равнины, Услышим звонкий лай, ловцов ревущий рог. И, стоя на краю зияющей стремнины, Мы будем зверя ждать. Вот ближе всё звучит Гоньба согласная ватаги меж кустами, И, уши навострив, ученый пес дрожит… Но заяц сверконул и покатил полями. «Ух-ух!» Теперь к нему! Он вышел на простор! И стая пестрая равниной поскакала! Победа! И пойдет обычный разговор: Чья свора угнала и чья его поймала. И так проходит день. Далеко от домов Осенний вечер нас на поле настигает. На западе пожар зарниц и облаков Багровым полымем полнеба обнимает. Туман как серый волк над жнивьями лежит! Дымится сизый пар, трепещет глушь седая, И зелень яркая, озимая, блестит, Морозу крепкого и снега ожидая. Люблю я этот час погаснувшего дня! Привал; верховый конь сменяется телегой; И, поле кончивши, отрадно для меня Добраться наконец желанного ночлега, Намаявшись в полях с охотой день-деньской, К соседу завернуть и сесть у самовара, Где легкий спор идет за чашей круговой И весело звучит старинная гитара. Отрадно тут пожить от шума вдалеке, Обычай прадедов и простоту усвоя, И наблюдать в тиши, в безвестном уголке, Довольство русского домашнего покоя. <1853>

114. <ПЕСНЯ АЛЕХИ ИЗ «ЗИМНЕЙ СЦЕНЫ (ИЗ РУССКОГО БЫТА)» «ИЗБА»>

Не светла звезда, не восхожая Поздно вечером загорается, Как за реченькой, во слободушке Огонек в избе зажигается. В слободе ли та изба крайняя, Свекровь-матушка в доме главная, Старшей дочери пряжу прясть велит. А шелками шьет дочь середняя, А меньшая дочь на посылочках; Меньшой дочери делать нечего. «Ты меньшая дочь негораздая, Ты смотри сиди за лучиною, Ты просиживай ночи долгие, Ты раздумывай думы горькие, Что на улице гулять некому, Что в окно глядеть тебе некого». Ах, в окно глядеть — темь не видная, Загула вдали вьюга сильная, Идет со степи непогодушка. Непогодушка заливается, У молодки грудь надрывается, Что свекровь над ней насмехается, Что невестки ей издеваются: «Уж ты что ж теперь погулять нейдешь, Что нейдешь играть за воротами? Поглядела б ты, как метель метет, Каково наш двор насугробило». Встала горькая, покоряется, Грозной матушке поклоняется, По двору бежит не оглядкою, На гумно пришла, огляделася. Возле валу там, за одоньями, Молодой ямщик ехал тройкою. «Почтовой ямщик, ты молоденькой, Ты зачем едешь по загуменью? Что не ездишь ты прямо с улицы?» — «Мне затем нельзя ехать с улицы, Что забило след у околицы; Как поеду я по загуменью, Невдогад тогда будет всякому!» Март — апрель 1853 с. Пальна

115. СТАНЦИЯ

1. ВЫЕЗД

«Что ж, готово? где же кони? Долго ль ждать нам лошадей?» — «Здесь лошадки!» — «Что ж вы, сони! Запрягайте поскорей!» — «Барин, барин! уж доставлю, Не извольте горевать; Дайте время, всё исправлю! Надо гривки разобрать Да лошадкам дать водицы По ведерочке хлебнуть, Порасправить рукавицы, Кафтанишка застегнуть. Ну, садитеся! Большая Здесь на выездке гора». И, лошадушек ровняя, Он поехал со двора. И с горы мы едем шагом, Верх опасен и глубок; Там опушкой над оврагом Расстилается лесок, Там дорога изволоком Пролегала и вилась И внизу во рву глубоком Речка быстрая неслась. «Эй ты, малой, берегися: Мы уж падаем совсем…» — «Барин, ничего! держися! Не робейте». Между тем Высь обрывисто-крутую Он глазами размерял И, ударив коренную, Вдруг под горку поскакал. И колеса загремели, Дрогнул мост; над ним стрелой Мы с размаху полетели Кверху, на берег крутой. Степь открылась перед нами, — Любо в даль ее глядеть! Любо ровными полями С вихрем взапуски лететь. Славно, братцы, в поле чистом Слушать песню ямщика Вместе с звуком серебристым Голосистого звонка.

2. РОЗДЫХ

Солнце к западу склонялось И садилось за горой, Степь как море волновалась И цветами, и травой. И безоблачной зарею Вечер ясный заиграл, Колокольчик под дугою Приутих и приустал. Прокатилися мы лихо! День веселый догорел, И тепло, и ветер тихой Над полями пролетел. Вечер русский! вечер дивной! Сумрак в синей вышине, А в дали бесперерывной Небо с степью наравне! И лошадки отдохнули, И, лаская их вожжой, Говорит им: «Аль заснули?» — Наш извозчик удалой.