Поэты 1880–1890-х годов

Мережковский Дмитрий Сергеевич

240. В УКРАЙНЕ

В степи привольной без дороги Брожу один порой ночной. Вдали днепровские пороги, Полны неведомой тревоги, Грохочут громкою волной. Унылый явор чутко дремлет; Курганов сумрачную цепь Глубокий, мирный сон объемлет, И шуму волн днепровских внемлет Крутом темнеющая степь. Но чу! над старою могилой Мелькнула искра в мгле ночной… В кустах пронесся шум унылый… Певца Украйны образ милый Проходит тихо предо мной: Глубокий, скорбный взор, мерцая, Скользит задумчиво по мне; Струна бандуры, замирая, Как на заре струя речная, Дрожит и стонет в тишине. Звенит струна, дрожит, рыдает, И звонкий, острый, жгучий стих Из волн созвучий выплывает И знойным блеском наполняет Холодный сумрак дум моих. Звучит бандура… В мраке тонет Курганов сумрачная цепь; К

могилам вербы ветки клонят, И — мнится — тихо, тихо стонет Кругом темнеющая степь… Между 1884 и 1887

241. ВЕСТНИКИ ВЕСНЫ

Посмотри, в лазури ясной, Шумной радости полны, Снова стаей суетливой Реют вестники весны. Суетливой стаей вьются, И щебечут, и шумят. Снег последний быстро тает, Громы первые гремят. Чьи-то звуки, чьи-то песни Льются с радужных высот. Чей-то голос, нежный, милый, В даль звенящую зовет… Слушай, слушай!.. Эти звуки С нив, долин, лесов и гор… Ах, уйти, уйти бы в поле, В степь, на волю, на простор! Сны последние развеять, Цепь последнюю порвать… Крикнуть, свистнуть, грянуть песней, Засмеяться… зарыдать!.. Между 1884 и 1887

242. FATA MORGANA

Не там, где небеса палящим пышут зноем, Исполнены немой, безжизненной тоски; Где красной пеленой, объятые покоем, Безбрежно стелются горячие пески; Не там, где караван, томимый жаждой жгучей, Уныло тянется по россыпи горючей, И смуглый сын степей, угрюмый бедуин, Пытливый, чуткий слух напрасно напрягает И, каждый звук ловя, с тоскою озирает Безжизненную ширь сверкающих равнин,— Не там, но в тихий час под бледною зарею, В прохладной, сочной мгле пестреющих долин, Под небом севера, мне грезится порою Воздушный сонм теней и призрачных картин… Прощайте все, с кем пил я чашу круговую За славу шумную, венки и алтари: От грез моих былых иду я в даль немую, Иных ищу цветов, я жду иной зари… Иная грезится мне Слава — там, за далью Неведомых равнин… Не пламенем и сталью, Не силой куплена, жестокой и слепой; В скрижалях мудреца, в созвучиях поэта Великой вестницей добра, свободы, света Является она пред чуткою толпой. Венок ее сплетен не из цветов могильных, Не над обломками возносится она, Есть слуги у нее, но нет рабов бессильных, Молитва есть без слез, веселье без вина… Не шумен пир ее, но вольная дорога Ведет к ее столу. Не спрашивают там: Где родина твоя? В какого веришь бога? Кому служил твой меч, курился фимиам?.. Придите все, кто жил, со злом и тьмою споря, Кто, к истине стремя все помыслы свои, Хоть каплю счастья влил в поток людского горя, Хоть малое свершил для правды и любви!.. Между 1884 и 1887

О. H. ЧЮМИНА

Далекие предки Ольги Николаевны Чюминой происходили от татарского князя Джюмы. Ее дед служил в гвардии, в аристократических полках — Кексгольмском и Семеновском. С 1823 года блестяще начатая карьера прерывается и дальнейшая служба проходит в отдаленных гарнизонах [77] . Здесь, на юге, сочинял он между прочим стихи (вместе с военной профессией он передал эту наклонность и сыну).

Чюмина родилась в Новгороде 26 декабря 1858 года [78] . Детство и отрочество прошли в Финляндии, где был расквартирован полк, в котором служил ее отец. На родину семья вернулась в 1876 году.

77

В автобиографии, написанной около 1905 года, Чюмина говорит об участии своего деда в декабристском восстании и его ссылке на Кавказ (ПД).

78

Дата приводится по справке Новгородской духовной консистории (ПД). В стихотворной автобиографии, опубликованной в книге «А. С. Суворину на память от сотрудников 18 февраля 1886 года» (СПб., 1886, с. 329), Чюмина указывает иную дату: «Я шестьдесят второго года…» В более поздних автобиографиях датой своего рождения сна называла 1864 год.

Непременная участница любительских спектаклей и концертов, Чюмина готовилась к поступлению в консерваторию и не придавала значения стихам, которые начала писать сравнительно поздно, неожиданно для самой себя. Тайно от автора одно стихотворение было послано в 1882 году в газету «Свет», издававшуюся полковником В. В. Комаровым.

Прошло немного времени, и произведения новгородской поэтессы стали появляться в известных петербургских газетах и журналах — в «Новом времени», «Наблюдателе», «Вестнике Европы», «Северном вестнике» и других. Завязывались литературные знакомства — А. Н. Плещеев, Я. П. Полонский, В. М. Гаршин.

В 1886 году Чюмина вышла замуж за офицера Г. П. Михайлова. Внешне ее жизнь мало переменилась. Семья была бездетной, весь быт подчинен литературным занятиям хозяйки дома. Единственной, но важной переменой был переезд в Петербург.

Чюмина сочетала в своем творчестве художественный академизм и политическую отзывчивость. И в том, и в другом она завоевала себе признание современников. Ее капитальные переводы из Данте, Мильтона, Теннисона были отмечены почетными отзывами и премиями Академии наук, а сатирические стихотворения вошли в революционный репертуар.

С дружеской симпатией относился к Чюминой Чехов. Хорошо знали ее и в театральных кругах. «Самым верным другом и заступницей Московского художественного театра» называл ее К. С. Станиславский [79] . Ее театральные фельетоны составили внушительный том («В ожидании. Фельетоны в стихах», СПб., 1905).

В канун первой русской революции вышли «Новые стихотворения. 1898–1904» (СПб., 1905) [80] . Вслед за ними, в 1905–1906 годах, появились два сборника революционной сатиры, сделавшие Чюмину «одной из самых заметных фигур сатирической журналистики» [81] . Одно из стихотворений, недвусмысленно направленное против особы царствующего дома, едва не привело к аресту автора.

79

ПД. См. об этом также в кн.: К. С. Станиславский. Летопись жизни и творчества, т. 2, М., 1972, по указателю.

80

Первая книга (СПб., 1889) успеха не имела, вторая (СПб., 1897) вышла двумя изданиями и была удостоена Академической премии.

81

Стихотворная сатира первой русской революции (1905–1907), «Б-ка поэта» (Б. с.), 1969, с. 663.

После поражения революции Чюмина по-прежнему регулярно выступала с политическими фельетонами, вела лирический дневник, переводила стихи, пьесы, романы.

Сборник «Осенние вихри» (1908) неожиданно оказался последним. После мучительной болезни Чюмина скончалась 24 марта 1909 года.

243. БЕСПРАВНАЯ

1

Окончился обряд блестящих похорон. Осыпан розами, оплакан, погребен Согласно правилам строжайшим этикета! И вот последняя отъехала карета. Как пели певчие! Какая масса роз! И речь надгробную как чудно произнес Отец архимандрит! В плерезах и вуали Из крепа — символы наглядные печали,— Какой изящною казалася вдова. В момент прощания с ней обморок едва Не сделался… Когда в сопровожденьи брата И стройного, в pince-nez [82] , с бородкой дипломата Она с платком у глаз ко гробу подошла — Шепнули многие: «Ах, как она мила В глубоком трауре! А жизнь ее была Нелегкою… да, да!» — и тут передавали Друг другу шепотом подробности о том, Что их покойный друг, к несчастию, едва ли Способен был служить супруга образцом: «Тут женщина одна… Он с нею был знаком Лет шесть… Бухгалтерша иль что-то в этом роде, Из нынешних… И он мечтал уж о разводе, Хотел ей имя дать». — «Возможно ли? Horreur! [83] Несчастная Aline. Ведь ей грозил позор!» Но всё окончилось, и масса приглашенных «Особ» и важных дам, обрядом утомленных, Разъехались. Ушли рабочие домой, Поставив крест; и холм, усыпанный цветами, Пригретый яркими весенними лучами, С крестом, сияющим на солнце белизной, Остался одинок. Но вот в конце аллеи Мелькнула женщина. Минуя мавзолеи И скромные кресты, приблизилась она, С заплаканным лицом, измучена, бледна. И, озираяся тревожно, боязливо, Как робкий, загнанный собаками зверек,— Она из-под плаща украдкою венок Рукой дрожащею достала торопливо И, положив его к подножию креста Среди венков других, беззвучно зарыдала И, зашатавшися, лицом на дерн упала. Она не плакала, но бледные уста Дрожали от глухих, подавленных рыданий. Ей выплакать пришлось за эти дни страданий Все слезы, и теперь, увы, их больше нет! Что было с ней, когда впервые из газет Пришлося ей узнать о моментальной смерти Того, кто для нее дороже жизни был! Не может быть! На днях он был еще в концерте С знакомою семьей, потом он заходил К ней утром. Радуясь заранее свободе Своей, он говорил, что просьба о разводе Им заготовлена, и — вдруг… Не может быть! К нему, скорей к нему! Увидеть, расспросить… У памятного ей массивного подъезда В ней сердце дрогнуло на миг при виде съезда Громадного карет. Кружилась голова… Как будто бы сквозь сон ей слышались слова: «Скончался в эту ночь!» По лестнице, бледнея, Спешит она, и вот пред ней лицо лакея: «Не велено пускать!» А там, за дверью той, Пред ней безжалостно, нахально запертой,— Ей слышался напев печальный панихиды, И слезы жгучие страданья и обиды, Позора — хлынули потоками из глаз. Как ей хотелося навек, в последний раз Проститься с тем, кого безумно полюбила Она и для кого оставила семью, Отдав ему любовь, и честь, и жизнь свою! Взглянуть в лицо его! И в этом даже было Отказано. Туда идут толпы людей, Чужих ему, и ей, одной лишь только ей Нет места близ него, нет места между ними! И вновь сегодня, в день печальный похорон, С вуалью на лице, скрываясь меж колонн На паперти, она, под взорами косыми Лакеев и зевак, с тоской ждала конца. Ей места не было у гроба мертвеца: Семья покойного боялася «скандала» И «меры» приняла… О, как она страдала! Но всё окончилось. Теперь она одна Осталась с ним… Кругом — немая тишина, Никто не явится, от гроба дорогого Никто не оторвет, никто не запретит Ей плакать! От нее ведь отняли живого, Но мертвый — он лишь ей одной принадлежит.

82

Пенсне (франц.) — Ред.

83

Ужас! (Франц.) — Ред.

2

Она слегла. Когда ж, оправясь, через силу, Худая, слабая, пришла она могилу Проведать — то ее едва могла она Узнать… Решеткою резной обнесена, Затворенной на ключ, вся мрамором обшита, Искусственных цветов гирляндами обвита — Она являлась ей холодною, чужой… А как хотелось ей больною головой Припасть на свежий дерн с рыданием, как прежде! Всё отняли у ней, не сбыться и надежде Последней. Боже мой! Умерший иль живой — Он им принадлежит, не ей, стыдом покрытой, Бесправной в их глазах… О, жгучая тоска! Она от мертвого так страшно далека, Как этот — весь в грязи, поломанный, разбитый, С могилы сброшенный в траву, у самых ног — Когда-то ей самой возложенный венок! Июнь 1887

244. МОЛИТВА

Тучи темные нависли Низко над землей, Сон оковывает мысли Непроглядной мглой… Воли нет, слабеют силы, Тишина вокруг… И спокойствие могилы Охватило вдруг. Замирают в сердце муки… На борьбу опять Опустившиеся руки Нету сил поднять. Голова в изнеможеньи Клонится на грудь… Боже мой! Услышь моленье, О, не дай заснуть. Этот сон души мертвящий Бурей разгони И зажги во тьме царящей Прежние огни. Февраль 1888