Поэты 1880–1890-х годов

Мережковский Дмитрий Сергеевич

269. «В тихий сад, где к цветущим сиреням…»

В тихий сад, где к цветущим сиреням С вешней лаской прильнул ветерок, Ты сойдешь по скрипучим ступеням, На головку накинув платок. Там на белом атласе жасмина, Как алмазы, сверкает роса, И на каждом цветке георгина Опьяненная дремлет оса. И луна фосфорически блещет, Грея тучки на бледном огне… Сколько мук в этом сердце трепещет, Сколько радостей бьется во мне!.. Скоро в сад, где к цветущим сиреням, Как влюбленный, прильнул ветерок, Ты сойдешь по скрипучим ступеням, Уронив мне на руки платок… <1890>

270. ВЕСНА

Идет, шумит нарядная, Зеленая весна. Лазурная, прохладная Колышется волна. Колышется, волнуется, Играет серебром, И весело целуется С зеленым камышом. И с белых лип и с клевера Уж

пчелы брали мед! К пустыням мертвым севера Весна от нас уйдет. И небеса лазурные Гремят хвалу весне… Пусть будут грозы бурные, — Не страшны грозы мне! Лазурная, прохладная Колышется волна; Как девушка нарядная, Стоит в саду весна. А я благоуханную Встречаю, как жених Невесту, богом данную В усладу дней земных!.. <1891>

271. НА РОДИНЕ

Бледно-синий, сияющий купол небес, И зеленых полей необъятный простор, И кудрявой листвой опрокинутый лес В задремавших водах неглубоких озер, И с копнами снопов золотистых гумно, И чета невысоких ракит у плетня… Всё, до травки последней, знакомо давно, Всё пахнуло приветом родным на меня. Словно после болезни, усталый от мук, Возвратился я к матери милой под кров, Словно в вражеском стане, раскинутом вкруг, Я любимого друга узнал средь врагов. И с улыбкой к нему я навстречу бегу, И спешу по лицу прочитать о былом, И гляжу, и очей оторвать не могу, И сказать не умею о счастье моем!.. <1891>

272. «Словно в саване дремлют туманом одетые пашни…»

Словно в саване дремлют туманом одетые пашни, Как на море маяк, в синем небе сияет луна, Эта тихая ночь лепит тучи в волшебные башни И о чем-то грустит, и тиха, и робка, и бледна. Как отравой она жаждой счастья меня опоила И сулит мне раскрыть все заветные тайны небес, Эта тихая ночь, как знахарка, меня исцелила, Эта тихая ночь вся полна, словно сказка, чудес. Сколько звезд золотых зажигает мне небо господне, Сколько новых цветов распустилось в зеленом саду, И какие желанья меня посетили сегодня, И какие виденья приснились мне в жарком бреду. Пусть меня эта ночь, как мираж средь пустыни, обманет, За минутный восторг я прощу ей коварную ложь. Чем душистей цветок, тем скорее он к осени вянет, И какого вина без отравы похмелья испьешь?.. <1891>

273. БУРЯ

Мы пели радостно псалмы, Плывя к земле обетованной. Одето тогою туманной, Ласкалось море к нам. А мы, Слагая радостно псалмы, Неслись к земле обетованной. Вдруг вихорь шумный налетел, В ладью ударил вал сердитый; Фатой узорною повитый, На небе месяц побледнел — И скрылся. Вихорь налетел, И за борт плещет вал сердитый. Ревела буря, как шакал, И грозно море бушевало. С лица туманного забрала Унылый месяц не снимал… Ревела буря, как шакал, И грозно море бушевало! Но мы спаслись от пасти вод, На берег выброшены шквалом, Луна с участьем запоздалым Глядит и снова вдаль зовет Нас, избежавших пасти вод, На берег выброшенных шквалом!.. <1891>

274. ПОСЛЕ БИТВЫ

Военачальники убиты, И уничтожен наш отряд… Как очи гневные, горят Созвездья, тучами повиты, И ветер стонет; да луна Глядит, печальна и бледна. Я тихо выполз из оврага, Куда врагами сброшен был; Росою жажду утолил И, окровавленною шпагой Смолистых сучьев нарубив, Зажег костер. Верхушки ив В овраге темном лепетали; Без грома молнии сверкали Вдали над темною горой, Да где-то звонко кони ржали, Да сыч кричал. Да волк порой Протяжно выл во тьме ночной. И вспомнил я. Мы в кучу сбились, Спасая знамя от врагов. Там стон стоял. Ряды бойцов Травою скошенной ложились, И умирающий, кто мог Еще дышать, спускал курок И холодевшими устами, Последний испуская стон, Просил подать еще патрон. Мы в злобе спорили с зверями И лишь о том жалели тут, Что руки резать устают… И долго я в оцепененьи Сидел с поникшей головой, Повергнут скорбною душой В неразрешимые сомненья: Трус возбуждал во мне презренье И отвращение — герой!.. <1893>

275. СТРЕКОЗА И ОДУВАНЧИК

Был май, веселый месяц май, — Кому же грустно в мае? Цветов в полях — хоть убавляй, А лес, а птичьи стаи? А небо в звездах и луне? А тучки на закате, То в перламутровом огне, То в пурпуре, то в злате? Итак, был май. Поля цвели, В аллеях пели пчелки, На межнике коростели, А в просе перепелки. Был старый лес веселый днем, А ночью тайны полный. Там пел ручей, обросший мхом, И лес смотрелся в волны. Тюльпаны, пьяные от рос, На берегу шептались, А одуванчики в стрекоз, Как юнкера, влюблялись. И вот один из них сказал: «Я прост и беден с вида, Но страстью жаркой запылал К вам, милая сильфида! Среди своих подруг стрекоз Вы прима-балерина! Вы рождены для светлых грез, Для ласк и… серпантина! И даже пьяница тюльпан Влюблен был в ножки эти, Когда плясали вы канкан В лесу, при лунном свете! А в сердце пламенном моем Царицей вы живете! Для вас я сделаю заем У медуницы-тети, Потом и свадьбу в добрый час Отпразднуем мы с вами. И буду я глядеть на вас Влюбленными глазами, Перецелую, как кадет, У вас я каждый пальчик!..» А стрекоза ему в ответ: «Какой вы глупый мальчик! „Для вас я сделаю заем У медуницы-тети“, А много ли — вопрос весь в том — У тети вы найдете? Питаться солнцем да росой, Поверьте, я не стану! Нет, балерина, милый мой, Для вас — не по карману!» Она умолкла. Лес дремал, Не шевелились травы, А ветерок в кустах вздыхал: «Ну, времена! Ну, нравы!» Настала осень; лес желтел. Лист падал в позолоте, Косматый шмель в гостях сидел У медуницы-тети, И тетя бедная в слезах Печально говорила, Что одуванчика на днях Она похоронила, А повенчался с стрекозой Какой-то жук рогатый, В параличе, полуживой, Но знатный и богатый. Шмель слушал молча. Лес дремал, Не шевелились травы, И только ветерок вздыхал: «Ну, времена! Ну, нравы!..» <1893>

276. ЗАТИШЬЕ

Заснули тихие поля, Умолкли шумные дубравы, И слышно, как вздыхают травы, И слышно, как ползет змея, Сухими мхами шевеля. Иди туда, где над рекою Стоит задумчиво камыш. Там на воде и под водою Такая сказочная тишь, Что поневоле сам молчишь. Чего-то ждешь, кого-то жалко, О чем-то грезишь странным сном, И если вдруг плеснется сом, Ты мнишь: «Ударила русалка Своим чешуйчатым хвостом». <1894>

277. «Темнеет; закат в позолоте…»

Темнеет; закат в позолоте; Туман над равниною встал. Давно уж на топком болоте Последний кулик замолчал. Давно уже месяц двурогий С Лазурного поля небес Взирает на берег отлогий, На тихое поле и лес. И, ночи почуяв приметы, Выходит к селению волк… Последние песни допеты, И голос последний умолк. И ночь, притаившись пугливо, Внимает, смущенья полна. Как в поле растет горделиво До самых небес тишина… <1895>

278. КОШМАР

…Я долго не спал и забылся потом. Вот вижу — луна выплывает, И кто-то стоит у меня под окном, Рукою к себе вызывает. Он молод годами и бледен лицом, Белее ночного тумана. На белой рубашке чернеет пятном Под сердцем смертельная рана. И в страхе я позднего гостя узнал, Я понял безмолвные знаки. Рукою на темный овраг указал И тихо он скрылся во мраке. Я молча оружие снял со стены, К оврагу прошел осторожно И стал, замирая. Среди тишины Лишь сердце стучало тревожно Да ветер порою уныло шептал О чем-то долине туманной. Но враг не замедлил: пришел он и стал, Печальный, бескровный и странный. Он каждую полночь приходит ко мне, К оврагу меня вызывает, И бьется оружьем со мной в тишине, И каждую ночь умирает. И с вечера я беспокойно дрожу, И, пробуя лезвие шпаги, «Сегодня, — шепчу я, — тебя уложу Навеки в тенистом овраге!» Вот молча в овраге сошлись мы с врагом, Сошлися — и сталь зазвенела. Без крика упал он на землю лицом, И кровь на песке зачернела. Упал он на землю с предсмертной тоской, Кровь черной росою сочится. И сердце его я нащупал рукой, Послушал — оно не стучится. Я труп холодевший засыпал песком, Оружие вытер травою И, робко ступая во мраке ночном, Пустился дорогой степною. Таинственный шорох наполнил поля, И ветер долиною крался. Росистой травой, как змея, шевеля, Он жадно ко мне приближался. И я повернулся к оврагу. Туман Над трупом зарытым клубился. На скате тревожно шептался бурьян, И желтый песок шевелился, Как будто в овраге пустынном сто змей, Шурша, заклинанья шептали И в трупе, почившем в постели своей, Змеиную жизнь пробуждали. Я в ужасе диком пустился бегом, К постели припал, помертвелый. И вижу — мой сторож стоит под окном, Стучится рукою несмелой. Стучится безмолвно в окошко ко мне И в очи взирает с тоскою… Я с криком проснулся, ища на стене Оружье дрожащей рукою… <1895>