Поэты Урала. Антология в двух томах. Том 1
Шрифт:
Живая песня сплавщика.
Пусть эти синие зарницы
Качает шалая вода,
Мы можем надвое сломиться,
Но не согнемся никогда.
Пусть волны, грохнувшись обвалом,
Развеяв гривы на скаку,
Родного друга грозным валом
Смахнут в бурлящую реку,
Он крикнет, бурю огороша,
Заветной песней дорожа:
— Какая жизнь хор-рошая,
И Кама хороша!
Опять и в блеске, и в кипенье
Настигнет гулкая волна,
Но
Затихнуть песня не вольна.
Между крутыми берегами
Гудит немолчный перекат.
И догорает за горами
Последний пламенный закат.
А он лежит в ногах у сосен,
И по нетоптаной тропе
Чужие девушки приносят
Цветы и вздохи о судьбе.
…Мы справим славные поминки,
Мы вспомним давние дела,
И вновь на бойкие тропинки
Падет предутренняя мгла.
И под седыми облаками
Мы песню дружную споем
О нашей жизни, и о Каме,
И о товарище своем.
Мы грянем, бурю огороша,
Заветной песней дорожа:
— Какая жизнь хор-рошая,
И Кама хороша!
3. Песня о сплаве
Мои плоты плывут не уставая,
Плывут по тихой, ласковой реке;
Меж островов исчезла Чусовая,
И Гайва потонула вдалеке.
Прозрачной ночью или на рассвете
Когда замолкнет сонная река,
Рванется песня гулкая, как ветер,
Как звездные просторы, широка.
Рванется песня сквозь ночную стужу,
Как птица расстилаясь по воде,
И спутница случайная затужит
О вспыхнувшей предутренней звезде,
О дальних неисхоженных просторах,
О паводке, ломавшем берега,
О сплавщиках поющих, для которых
Ее печаль совсем не дорога.
А Каму сторожит угрюмый берег
И караулит камень-исполин,
Она теряет огненные перья
В разбеге знойных солнечных равнин.
Но бревна, словно в танце подбоченясь,
Плывут, не замечая берегов.
О молодость! О славное теченье!
Веселая работа сплавщиков!
Но тот рассвет запомнится надолго,
Когда, встречая птичий перелет,
Плотам навстречу медленная Волга
Просторы, как ворота, распахнет.
1936
В ОХОТНИЧЬЕЙ ИЗБУШКЕ
Когда в ледяшки превратятся ноги,
А путь лежит в Крестовую губу,
Ты будешь счастлив, посреди дороги
Наткнувшись на охотничью избу.
Я дверь открыл. Здесь было все, что нужно
Для путника, озябшего в ночи:
Дрова,
И громко пел кофейник на печи.
Но для того, кто двое страшных суток
Плутал по тундре, не смыкая глаз,
Милей огня и добрых самокруток
На низких нарах брошенный матрац.
Я слышал сквозь дремоту, как мужчина
Растер мне ноги и раздел меня,
Закутал по-домашнему овчиной
И в горло вылил два глотка огня…
А утром только узкий след от нарты
Бежал на юг пустынной белизной,
Да наспех нарисованная карта
Среди мешков лежала предо мной.
Начерченную углем на газете,
Ту карту до сих пор я берегу,
Но кто навел хребты и горы эти,
По ней никак узнать я не могу.
Я не запомнил ни его походки,
Ни голоса, ни взгляда, ни лица;
Не знаю — то ль мы были одногодки,
Иль старше был он моего отца.
Но год за годом кажется все чаще,
Что я встречаюсь постоянно с ним
В поселках, поездах, таежных чащах…
И каждый раз — под именем другим.
1940
ПОХОДНЫЙ РЮКЗАК
Над моею кроватью
Все годы висит неизменно
Побуревший на солнце,
Потертый походный рюкзак.
В нем хранятся консервы,
Одежды запасная смена,
В боковом отделенье —
Завернутый в кальку табак.
Может, завтрашней ночью
Прибудет приказ управленья
И, с тобой не простившись,
Рюкзак я поспешно сниму…
От ночлега к ночлегу —
Лишь только дорога оленья
Да в мерцании сполохов
Берег, бегущий во тьму.
Мы изведали в жизни
Так много бессрочных прощаний,
Что умеем разлуку
С улыбкой спокойной встречать;
Но ни разу тебе
Не писал я своих завещаний;
Да, по совести, что я
И мог бы тебе завещать?
Разве только, чтоб рукопись
Бережно спрятала в ящик,
И прикрыла газетой
Неоконченный лист чертежа,
Да, меня вспоминая,
Склонялась над мальчиком спящим,
И отцом бы и матерью
Сразу для сына служа.
Но я знаю тебя,
Ты и рукопись бережно спрячешь,
От людей посторонних
Прикроешь ревниво чертеж
И, письма дожидаясь,
Украдкой над сыном поплачешь,
Раз по десять, босая,
Ты за ночь к нему подойдешь.
В беспрерывных походах
Нам легче шагать под метелью,