Поездка в Египет
Шрифт:
Стены снаружи и внутри, а равно и колонны покрыты врезными и живописными изображениями богов, которым цари, собственники храма, поклоняются или приносят жертвы. (Храмы не были общественными зданиями, а составляли личную собственность фараонов.) Кругом здания широкое пространство оцеплено кирпичною оградой.
Храм древней Тентиры, посвященный богине Атор, «зенице солнца», «госпоже небес», «великой царице золотого венца», стоит за час езды от берега и как большая часть египетских памятников — в пустыне засыпаемых песком, а в долине заволакиваемых ежегодными отложениями реки — на две трети ушел в землю, хотя принадлежите сравнительно к недавней эпохе {15}.
Сначала мы прошли сквозь плотные каменные, локтей в тридцать, ворота Домициана, теперь обобранные, но в старину имевшие, как свидетельствуют иероглифы, полотенца из кедрового дерева с обивкою и гвоздями из азиатского железа, засов из лапис лазури и замок из золота и серебра; затем, проследовав над погребенным дромосом до фасада, спустились по вновь устроенной лестнице в полутемные исполинские сени, именуемые «Большим Небесным Покоем». Потолок их поддержанный 24 могучими столпами (23 футов в окружности) покрыт разнородными рисунками, между которыми можно различить круг египетских зодиакальных знаков со священным жуком вместо Рака и со змеей вместо Девы. Для посещения наоса пришлось зажигать огарки. Как в портике так и в наосе, на врезных изображениях головы богов, фараонов, зверей и птиц, отличающихся одинаково надменною осанкой, посечены первыми христианами. Снаружи остался нетронутым портрет Клеопатры, не передающей впрочем очарований царственной красавицы. Следует заметить, что вообще рисунки в храмах запечатлены особым типическим безобразием.
Две внутренние лестницы ведут на крышу: одна круговая, изломами, какие бывают в колокольнях, другая— пряма, я, пробитая в толще левой стены и растянувшая во всю её длину едва приметные, отлогие ступени. Местами с крыши можно шагнуть прямо на землю или вернее на кучи мусора от старинных и новейших построек.
Еще не так давно на самой кровле стояла целая деревня.
Общее впечатление производимое памятником будит сознание личного ничтожества пред чем-то старинным. могущественным и таинственным, — и посетитель чувствует невольное благоговение к обступившим его уродливым божествам, во славу которых сооружались такие величественные капища. Но при этом, несмотря на не радушные снаружи, серые, глухие стены, несмотря на темноту внутри, Дендерский храм не вызывает в человеке предемертной тоски, обыкновенно испытываемой среди мертвых развалин древности: над храмом поет весна своими тысячью внятными для души голосами и как окрест его, так и в его недрах, течет хотя и неприметная с первого взгляда, тем не менее многообразная и обильная жизнь. С неба льются любовные песни птид-невидимок. На каменном пилоне Домициана, по изваяниям и надписям, странным узором легли глиняные валики — улья особого рода красивых ос или шмелей, скроенных из черного и желтого бархата; воздух полон их жужжания. Под плафоном большого Небесного Покоя, между капителями, белая сова носилась на широких крылах, закрывая поочередно знаки зодиака. Мне очень хотелось рассмотреть ее, но ослятники — сколько ни хлопали в ладоши, сколько ни кидали камешков — не могли выгнать ее наружу, в яркий дневной свет, а бывшего со мной ружья я в ход не пустил, как ни просили меня о том туристы… Не решился я осквернить храм убийством одного из его обитателей и попортить выстрелом тысячелетние рисунки. С потолка темного кругового хода, ведущего на крышу, словно куколки крупных бабочек, вниз головой висят в зимней спячке ушастые летучие мыши; стоит поднять свечу и, пробужденные пламенем, они мгновенно слетают, распахнувшись в воздухе, точно разметнув черные плащи. Не сталкиваясь между собою, не цепляя стен, эти духи тьмы мелькают в искусном полете по всем направлениям. Их почти не видно, только слышится слабый писк, похожий на стрекотание кузнечика, и пламя огарков колеблется от близкого веяния перепончатых крыльев. Порою, остановив волшебный лет, мыши повисают на шляпах туристов. Мистер Джей убил на себе четырех, и одну вместо цветка приколол к сюртуку. Когда мы бродили по наосу, впереди во мраке прокрадывались тени, немые как призраки; были ли то шакалы, убегавшие от света, или оборотни, готовившиеся напугать незваных гостей?
Обратную нашу поездку к берегу можно бы разве сравнить с двигавшеюся во всю прыть ярмаркой: купцы и покупатели, кто пешком, кто верхом, мчались полным галоп ом, совершая торговый сделки на бегу. Купцы — босоногие феллахи — соблазняли нас товаром из-за Красного Моря: ясминовыми чубуками и сгибавшимися в кольцо бамбуковыми или Камышевыми тросточками. Доскакав до реки, ярмарка разместилась в лодки, и лодочники за отсутствием ветра потянули ее бичевой против течения, с тем, чтобы спуститься к пароходам на веслах. Беззаботно шли они по береговой отмели, пропуская мимо ушей предостережения Анджело касательно склонности крокодилов к мелям и отлогим берегам (Анджело, сбиваясь на итальянское произношение, зовет крокодилов: «cocodrilles»). Действительно в этом самом месте года два назад цари гадов утащили в реку Араба, но теперь, благодаря пароходному движению, ниже Ассуана они совсем перевелись. Замечательно, что единственный пароход, перешедший последним летом за пороги и совершающий рейсы между Ассуаном и Вади-Халфой, успел в несколько месяцев распугать их и там. Мистер Поммерой уверяет, что те, которых нам обещают показать по сю сторону порогов, фальшивке и содержатся для развлечения туристов на счет компании Кук.
В старину река против Кэнэ изобиловала крокодилами. Жители Тентиры славились искусством безвредно таскать их за хвост и даже в самом Риме давали представления. Вообще они питали к крокодилам большое презрение, убивали их и ели, вследствие чего находились в непримиримой вражде с жителями Омбоса, ревностными поклонниками отвратительного земноводного.
От Кэнэ до Луксора часов семь езды. Половину этого времени мы посвятили музыке. Но пианино, согласно обещанию появившееся у нас в Сиуте, было до такой степени расстроено, что музыканты должны были предварительно явить себя настройщиками; они с большим усердием развинтили и разобрали деревянные части и, когда инструменту потеряв всякое фортепьянное подобие, стал уже смахивать на остов дракона, принялись пытать его. однообразно стукая клавишами, заводя винты посредством добытых у машиниста плоскогубцев и пробуя зубочистками отдельные струны каждой ноты. По окончании пытки, продолжавшейся добрых два часа, возрожденный фортепьян пропел под пальцами мисс Поммерой народные гимны в честь разноплеменных настройщиков, а затем Нил огласился вальсами, онерами, сонатами — на этот раз с легким американским акцентом.
Однако мы подходим к таким интересным местам, что следует безотлучно находиться на палубе.
По пути от Кянз до Луксора встречаются несколько деревень; главные — Кофт или Кобт, на месте прежнего Коптоса, разрушенного Диоклетианом, и Нигади, на вид целый городок, с двумя монастырями (католическим и коптским) и со множеством зубчатых голубятен. Коптос особенно чтил детей Нута и Себа — Пространства и Земли — близнецов-супругов Озириса и Изиду. Здесь по мифологическим преданиям [62] Изида впервые услыхала весть о злодеянии своего брата Тифона, [63] изменнически убившего Озириса и сплавившего тело его но Нилу. Обитатели города для выражения ненависти к Тифону ежегодно низвергали в пропасть священное его животное, осла. Следов этой пропасти в настоящее время нет. В последствии, не задолго до своего падения, Коптос служит колыбелью христианства в Египте.
62
Плутарх.
63
Тифон — греческое имя. По-египетски его звали Сеть и Сутех,
Там где горы, уходя от реки, широко раздвигают долину, стоял древний Ап или Апе,—
Град, где богатства без сметы в обителях граждан хранятся, Град, в котором сто врат, а из оных из каждых по двести Ратных мужей в колесницах на быстрых конях выезжают.С приставкой члена женского рода, имя города, заимствованное кажется у покровительствовавшей ему богини, преображалось в Т’Апе; отсюда римское Thebe или Thebае, и греческое Θηβαι. В иероглифах Апе назывался также «городом Аммона», а у Греко-Римлян по вольному переводу «Diospolis magna».
Основание Фив относится к воцарению XI династии, (2.400 л. до P. X.), фараоны которой зовутся у древних историков Диосполитамии. Процветание «Аммонова города» длилось приблизительно двадцать веков. С VI века до P. X., с нашествия Камбиза (525 г.), он начинает приходить в упадок и постепенно разоряется Персами. Последний удар наносить ему в 84 году до P. X. Птоломей X Сотер. Разгневанный почти трехлетним сопротивлением возмутившегося города, он предает его огню и мечу. После того Фивы больше не поднялись; веками ложился на них слой над слоем плодоносный ил, и стены домов мало-помалу сравнялись с землею. Теперь на месте властной Diospolis magnae — хоть шаром покати— гладкая как озеро в безветрие стелется равнина, убранная зелеными коврами нив, и лишь развалины храмов— частью в пустыне, частью среди полей — намечают по обе стороны реки пределы «стовратной столицы» [64] .
64
До сих пор не открыто остатков стены кругом Фив, и потому Гомеровский эпитет объясняюсь тем что за городские врата были будто бы приняты бесчисленные уходившие в небо пилоны и пропилоны храмов.
В наступивших сумерках мы различаем только громады Карнака на восточном берегу; днем же с Нила видны все главные памятники: у подошвы гор по окраине западной пустыни храмы Гурнэ, Рамезеум, Мединет-Абу, темные входы гробниц в Ливийских скалах и сидящие рядом в открытом поле два чудовищные колосса.
К Луксору (восточный берег), важнейшей из деревень на месте Фив, пароходы подошли в темноту, когда общество сидело >а обедом. Явившийся с Бехеры г. Кук в ознаменование прибытия ко главной цели путешествия приветствовал нас вежливым ура, — напомнившим мне несмотря на всю свою пристойность и нешумность уступленные возгласы Арабов, на большой пирамиде. Он объяснил, что не считая нынешнего вечера, мы трое полных суток стоим в Фивах.
Вслед за знаменитым мореплавателем вошел одетый по-европейски мулат, лет двадцати, с чрезвычайно приятным располагающим лицом. Это был Ахмет-Мустафа, сын луксорского старожила Мустафа-аги, почетного консула многих держав (России, Англии, Соединенных Штатов, Бельгии); юноша окончил воспитание в Лондоне, куда на два года посылал его родитель, и говорит довольно гладко по-английски. Отрекомендовавшись, он поздравил нас от имени «его превосходительства» своего отца с приездом и пригласил сегодня вечером на «фантазию». Затем, к крайнему моему изумлению назвал меня по фамилии, точно давнему приятелю пожал руку и предложил «как соотечественнику» переселиться на время трехдневной стоянки в русское консульство. Оказывается, Мустафа-ага по пешеходной почте [65] получил из Каира от дипломатического агента нашего письмо с просьбой не обойти меня зависящим покровительством и содействием. Конечно, я очень благодарен дипломатическому агенту… Но, по моему, для туриста нет ничего обременительнее рекомендательного письма к какой-нибудь власти по дороге: все льготы его положения утрачиваются, его инкогнито вольной перелетной птицы разоблачается и снова чувствуются тяжелые путы светских обязанностей, визитов, контр-визитов и всяких китайских церемоний. В сознании зависимости и кабалы, я счел необходимым раньше других сойти с Саидие, чтобы первым явиться к Мустафа-аге, — явиться не обыкновенным, беззаботными, веселым путешественником, а в качестве «знакомого» приторно-любезного и смертельно-скучного. Что делать, — я чувствовал, что был кем-то особенным?., не таким как другие.
65
Кроме пароходов отбывающих из Каира раз каждые три недели, по Нильской долине, начиная от Миние, бегают почтовые скороходы.