Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки
Шрифт:
Это — сознательный волюнтаризм и конструктивность культуры, не изолированной географически, классово синтетической и не ограниченной лингвистически базы новых всечеловеческих усилий. Признаки этих новых устремлений появляются вот уже более ста пятидесяти лет. Боги и религии умирают уже с середины восемнадцатого века. Развитие техники в одном десятилетии девятнадцатого века дало результаты, превосходящие итоги пяти тысячелетий. Интересы индустриализированных классов переплавляют языки и народы на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков в нечто единое. Порядок и международный надгосударственный контроль международного производства и товарообмена превращаются в основное условие организации жизни, и эти тезисы уже во втором десятилетии двадцатого века становятся политическими лозунгами ежедневной борьбы. В наши дни [400] планета Земля превращается в относительно небольшой шарик, экваториальный пояс которого можно обогнуть за несколько дней пути. Расстояния покорены абсолютно (Е = 45 000 км/сек). Пространство, время, климат, вода, ветры, богатства, капитал, деньги, товары, машины, тягловые животные в двадцатом столетии оказываются во власти человека.
400
Т.е. в 1925–1926 гг. (Прим. перев.).
В двадцать первом веке человек становится свободным, а земной шар сияет и функционирует, как аккуратно обустроенный парк, со своими водопадами, морями и лесами.
401
Homo homini lupus [est] (лат.) — человек человеку волк. (Прим. перев.).
В МУЗЕЕ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Дом графов Ростовых на Поварской улице, так хорошо известный еще с гимназических лет по «Войне и миру», был еще недавно отдан Музею живописной культуры [403] . Сейчас весь этот культурно-исторический материал, важный с точки зрения изучения анархии современной живописи, переведен в музей «Ars asiatika», а в доме Ростовых размещается полицейский участок квартала Поварской улицы, переименованной год назад в улицу Воровского, российского посла в Швейцарии, погибшего в результате покушения [404] . Если не считать того, что Русская Революция превратила некоторые дворцы аристократов в музеи, а старые московские улицы окрестила именами покойных революционеров, то сегодняшняя московская улица не так уж сильно отличается от предвоенной.
402
Данте Алигьери. Божественная комедия. Рай. Песнь тридцать первая. // Алигьери Д. Божественная комедия. Пер с итал. и примеч. М. Лозинского. М., 1986. С. 434. (Прим. перев.).
403
Там музей находился в 1922–1923 гг.
404
Воровский, Вацлав Вацлавович (1871–1923) — большевик, с ноября 1917 г. полпред в скандинавских странах, с 1921 г. полпред в Италии. Застрелен белогвардейцем в Лозанне.
В бывшем Александровском, а ныне Народном саду, перед Арсенальной башней Кремля, с которой сбросили Самозванца [405] , уничтожен Романовский обелиск, поставленный в честь трехсотлетия Дома Романовых [406] . На месте Романовского обелиска сегодня стоит обелиск Революции, а на мраморной колонне, где когда-то сверкали вписанные золотом имена русских царей, теперь вытесаны имена революционеров всех времен и народов. Начиная с энциклопедистов и Вольтера и кончая Михайловским, начиная от Лаврова и Плеханова — и кончая Лениным. Здесь и Робеспьер (совершенно незаслуженно забытый во Франции вождь левых революционеров-якобинцев), и Герцен, и Бабёф, и Кропоткин. На Тверской, а ныне Советской площади, в старинном особняке московского генерал-губернатора, пользовавшемся дурной славой, сегодня заседают Московские Советы [407] . Перед особняком, где был памятник генералу Скобелеву [408] , сегодня стоит памятник Советской Конституции: обелиск с ангелом — вестником мира, пальмой и медными страницами Конституции (с художественной точки зрения произведение банальное и мещански безвкусное). Прежняя губернская тюрьма на противоположной стороне Советской площади срыта до основания, а старые ионические ампирные прополеи, обозначавшие вход в тюрьму, сегодня превращены в арку, символизирующую победу в одном из революционных сражений. Разрушен и памятник императору Александру III перед Храмом Христа Спасителя, от него остался только постамент красного мрамора, который станет основанием для будущего памятника «Освобожденному труду». Сброшена также бронзовая фигура императора Александра II, стоявшая на Ивановской площади в Кремле, но сам этот квазимонументальный памятник с мраморной аркадой, украшенной венецианской мозаикой, по-прежнему нарушает гармонию архитектуры кремлевских укреплений.
405
Лжедмитрий I был в 1606 г. убит боярами-заговорщиками в царском дворце. Затем обезображенный труп в течение трех дней был выставлен на всеобщее обозрение и поругание.
406
Романовский обелиск разрушен не был, были стерты лишь имена российских царей из династии Романовых. Вместо них были выбиты имена революционеров. Сам обелиск сохранился до наших дней.
407
Так в тексте. (Прим. перев.).
408
Скобелев, Михаил Дмитриевич (1843–1882) — генерал от инфантерии. В русско-турецкую войну командовал отрядом под Плевной, затем — дивизией в сражении при Шипке-Шейново.
Из новых памятников, водруженных Революцией на московских улицах, выделяются гранитный Достоевский и академик Тимирязев, и еще бронзовый Воровский перед Народным комиссариатом иностранных дел. На старинной московской Театральной площади, теперь названной именем Свердлова, установлены четыре закладных камня для памятников Грибоедову, Островскому, Карлу Либкнехту и Марксу.
В знаменитом дворце князя Долгорукого разместился «Институт Маркса — Энгельса», а в бывшем особняке графа Разумовского, в помещениях известного в Москве «Английского клуба», теперь находится Музей Русской Революции. Как и во всех музеях, в облицованных мрамором и оклеенных обоями комнатах Английского клуба стоит запах нафталина и паноптикума; все эти бесчисленные витрины и рамки выдают тщетные усилия остановить время и зафиксировать его непрерывное, трагическое течение. В конце концов, все это скопление истрепанных листовок, старомодных револьверов с никелевыми бульдожьими барабанами, казачьи нагайки, выставленные на зеленом сукне, присыпанном нафталином от моли, все эти выцветшие фотографии и бесконечные посмертные маски, все это скопище дерева, гипса, бумаги — не более чем мусор, подобранный на пути, по которому массы годами продвигались навстречу освобождению. Это жалкие остатки, скопившиеся по ту сторону событий великого пути освобождения, и очень важно, чтобы посетитель, пришедший в помещение Музея Русской Революции, имел некоторое свое, внутреннее представление об этих событиях, потому что без такого субъективного, собственного отношения к революционным событиям такой человек не найдет в этом музее ничего интересного и удивительного. Старые оловянные кружки каторжников, заснятые на фотографиях сцены перед виселицей, стакан, из которого пил Муравьев, подпись царя на смертном приговоре, шашки полицейских, винтовки или фарфор из революционной мануфактуры — все это материал достаточно сухой и однообразный, и только ассоциации могут породить в сознании необычные образы, кровавые и величественные в одно и то же время.
В «Войне и мире» во время въезда в Москву маршала Мюрата [409] в Кремле начинают звонить к вечерне. Неаполитанский король с отрядом вюртембергских гусар останавливается на Арбате у церкви святого Николы Явленского, и Толстой, описывая, как развертывались ряды французской артиллерии через Арбат, по направлению к Боровицким и Троицким воротам, замечает, что для всех этих солдат французской армии, начиная от маршала и кончая последним рядовым, все это пространство отнюдь не было ни Воздвиженкой, ни Моховой, ни Кутафьей башней или Троицкими воротами Кремля, но обыкновенной местностью, созданной с единственной целью: чтобы артиллерия могла на ней маневрировать со своими пушками и по команде открывать огонь.
409
Мюрат (Murat), Иоахим (1767–1815) — сподвижник Наполеона Бонапарта и его зять. Маршал, король Неаполитанский (1808).
Гуляя по московским улицам с мосье Филиппом (корреспондентом одной парижской газеты), я не раз вспоминал эти слова Толстого, в которых он затронул очень важную психологическую проблему, заключающую в себе весь балласт так называемого национализма (чувства, по природе своей преимущественно романтического и декоративного).
Проблема эта скрывает в себе тайну всех комплексов коллективных и социальных инстинктов, которые курились ладаном в душах верующих на низших ступенях цивилизации, а теперь проявляются не чувствами, а логическими выводами. Мосье Филипп был интеллектуалом, «марксистом», человеком с развитым логическим мышлением, но лишенным какого бы то ни было ощущения русской истории. Он был так же далек от всего русского, как артиллеристы Мюрата, и, расхаживая по улицам Москвы вместе с этим представителем парижской прессы и ведя с ним диалог в «марксистском» духе, я увидел в нем отражение (парадоксальное, но реальное) проблемы соотношения романского и славянского мировоззрения.
Идем мы под вечер одной из полуосвещенных улиц, где носятся запахи из кафе, из парикмахерских, из витрин рыбного магазина, бренчат балалайки в какой-нибудь распивочной, пышет паром из китайской прачечной, а мосье Филипп все нервничает и ужасается азиатским нравам. Он говорит о Западе, о Цивилизации, о Демократии, о Кризисе Коммунизма, обо всем, что может броситься в глаза такому вот мосье Филиппу, которого отправили репортером в Москву, и он считает минуты до того момента, когда снова окажется в своем парижском такси, в своем парижском отеле, со своей любовницей, и перечисляет все эти моменты, которые делают Западную Цивилизацию столь грандиозной. Для него сегодняшняя Москва не более чем предмет его репортажей, местность, созданная для его корреспондентских надобностей, как гусарам Мюрата она служила для целей артиллерийских. Все эти Арбаты, церкви, улицы, Кремль — все это (по правде говоря) представлялось мосье Филиппу живописным, но оставляло его индифферентным.
В доме Толстого, в маленькой комнате с деревянными полами, где у окна стоит знаменитый толстовский письменный стол, за которым он писал «Войну и мир» (у этого стола Репин изобразил старого графа пишущим), мосье Филиппа ничто не тронуло, и он остался совершенно холоден.
И эти простые кресла, обтянутые порванным черным дерматином, и полотенца над умывальником, и фарфор в столовой, и фотографии на бамбуковых стендах в стиле Маккарта [410] в гостиной — все это не тронуло мосье Филиппа. Единственным, что привлекло внимание этого господина в доме Льва Толстого, были визитные карточки, выложенные в передней на серебряном подносе, который держала в лапах молодая медведица. Мосье Филипп долго стоял в задумчивости, разглядывая карточку какой-то французской графини. Задержаться в комнате Чехова, Скрябина или Рубинштейна, посидеть над могилой Соловьева, смотреть на часовню Иверской Божьей Матери могут только те люди, для которых эти предметы и личности пробуждают внутреннее движение картинок, которые все мы носим в своем внутреннем калейдоскопе. Так же точно и в Музее Русской Революции мосье Филипп, скучая, прошелся по бесконечным покоям «Английского клуба», не понимая, зачем я останавливаюсь при виде каких-то истертых бумаг и записок, о чем можно размышлять при виде ободранных старых деревянных простецких стульев из Вятки, и как это можно уже в третий раз приходить в один и тот же музей (в это безвкусное собрание старья). Что же касается мосье Филиппа, то он будет счастлив наконец выйти на свежий воздух и оказаться на Тверской, где мчатся автомобили, где гуляют девушки, где все в движении, где не пахнет нафталином, смертными приговорами и окровавленными повязками.
410
Маккарт (Makkart), Ханс (1840–1884) — австрийский художник. Был законодателем вкуса венских нуворишей в середине — второй половине XIX в. Характерные черты этого стиля — интерьеры, заставленные громоздкой мебелью, коврами, драпировками, заполненные всевозможными излишествами. При этом считалось обязательным украшать комнаты и художественные ателье т. наз. «Makkart-strauss» («букетом Маккарта») — букетом, составленным из трав камыша и засушенных цветов.
Я не сомневаюсь, что материалы, нагроможденные в Музее Русской Революции, дождутся своего Данте, и он уложит в стихи эпопею кровавых и безумных дней России, длившихся от Стеньки Разина до Ленина, то есть более двухсот пятидесяти лет. От Пугачева до декабристов, от Радищева до Чаадаева, от Герцена и Чернышевского до Деборина [411] , Бухарина и Бронштейна не было русского человека, который в глубине души не чувствовал бы глубокого отвращения к русской действительности. Русские интеллигенты поколение за поколением, следующие по стопам предыдущих, друг за другом уходили по далеким ледяным равнинам, и бесконечные зимние ночи на каторге, прощальные, тяжкие вздохи под виселицей, самоубийства от безнадежности, уход в безумие или в терзания эмиграции — от всего этого накопилось огромное количество энергии, которой сегодня, как электричеством, заряжается Россия.
411
Деборин (Иоффе), Абрам Моисеевич (1881–1963) — философ, социал-демократ с 1903 г. С 1920 г. занимался научно-редакторской и преподавательской деятельностью в Университете им. Я. М. Свердлова, Институте красной профессуры, Институте Маркса — Энгельса и др. М. Крлежа мог быть знаком с его работами «Людвиг Фейербах. Личность и мировоззрение» (1923), «Ленин как мыслитель» (1924). В конце 20-х — начале 30-х гг. обвинялся в т. наз. «меньшевистском идеализме».