Поэзия Латинской Америки

Коллектив авторов

В назидание другим

Перевод В. Васильева

Раскачиваясь мерно в бесстыдстве наготы, ужасный плод — как символ возмездья рокового — труп на суку высоком, трофей петли пеньковой, вываливал язык свой из мира немоты. Чуб, как петуший гребень, гримаса тошноты и боли, — в этом было так много шутовского. Пред ним, неподалеку от моего гнедого, мальчишки надрывали от смеха животы. Казались наважденьем и эшафот зеленый, и узник с головою пристыженно склоненной. Неугомонный ветер, зловоние стеля, с поспешностью шальною носился вкруговую. И выплывало солнце в долину голубую, и песнею Тибулла манили вдаль поля.

МАНУЭЛЬ ГУТЬЕРРЕС НАГЕРА [184]

В тот час

Перевод В. Столбова

Я хочу умереть на просторе морском в золотистом сиянье заката. В час, когда нам агония кажется сном, а душа, словно птица,

крылата. Пусть дежурит у смертной постели моей только небо одно голубое. Я услышать хочу не рыданья друзей, а вскипающий грохот прибоя. Из зеленой волны златотканую сеть извлекает дневное светило… Я хотел бы как солнечный луч умереть, раствориться в волне белокрылой. Ни досады, ни злобы в душе не тая, я хотел бы смежить свои веки. Чтоб шептала мне жизнь: «Я навеки твоя…» — покидая меня навеки!

184

Мануэль Гутьеррес Нагера(1859–1895) — поэт и прозаик, журналист. Один из крупнейших зачинателей латиноамериканского модернизма. Видную роль в становлении этой литературной школы сыграл основанный им в 1894 году журнал «Ревиста асуль». Мастер безукоризненного по форме, изысканно-мелодичного стиха. Наряду с «чистым» лиризмом, его творчеству свойственны философские и патриотические мотивы. В 1960 году сборник его стихотворений был опубликован на русском языке.

Мертвые волны

Перевод С. Мамонтова

В недоступных подземных глубинах, в царстве холода, мрака и смерти, бесконечным, безмолвным потоком тихо катятся мертвые воды… Иногда под скалистой бронею настигает их жало стальное, — и огромным пушистым султаном они в небо взлетают, сверкая; иногда, словно черные змеи извиваясь в подземных темницах, в неустанном и вечном движении они тщетно стремятся на волю… К серебристо-зеркальному морю устремляются реки земные, свет зари и алмазные звезды в изумрудных волнах отражая. Берега их увиты цветами, в тихих омутах прячутся нимфы, и вода там поет свою песню, орошая поля и долины. В беломраморной чаше фонтана своевольна вода и игрива, как принцесса в дворцовых покоях, рассыпает узор свои жемчужный — то стрелою взвивается к небу, — то, как веер прозрачный, струится, то, опавши брильянтовой пылью, засыпает, тихонько мурлыча… Океана безбрежные волны разбиваются с шумом о берег, сотрясают гранитные скалы и в кипенье вздымаются к тучам. Там вода — королева вселенной, разъяренная, дикая сила грозно спорит с землею и небом и стихиям свой вызов бросает. Как несхожа с могучей царицей та вода, что живет под землею, та, что предана вечному мраку в замогильных бесплодных глубинах! Та вода, что не видела солнца, что ни петь не умеет, ни плакать, что родилась немой и безвестной, что слепой остается рабыней! Как она, никому не известны, как она, погруженные в тени, в закоулках души протекают нашей внутренней жизни потоки. Кем изведан наш ход прихотливый? Кем измерено темное русло? Много ям и подводных ловушек ваши воды немые скрывают. А открой вам дорогу на волю, вы бы вышли столбом белопенным, что, бурля и сверкая на солнце, выше сосен и кедров взлетает!.. Но, увы, никогда, обреченным, не увидеть вам света дневного… И блуждают, как прежде, во мраке нашей внутренней жизни потоки.

АМАДО НЕРВО [185]

Перевод И. Чижеговой

Расчесывала волосы принцесса…

Расчесывала волосы принцесса, и волосы, как золото, сверкали, расчесывая их, она смотрела рассеянно сквозь стрельчатую арку. Поля, поля тянулись перед замком и пыльная дорога: там проходили табором цыгане и нищие, прося о подаянье, и богомольцы, от мест святых бредущие обратно в Кастилию под жгучим летним солнцем, покрытые морским песком и пылью. Потом она смотрела неотрывно на висельника, что вчера повешен был на зубце соседней красной башни и там висел, кривясь окоченело, отбрасывая тень свою на стену, смешной и страшный. Расчесывала волосы принцесса и левою рукой их разбирала, и на прекрасное лицо спускались косой волною золотые пряди; в другой руке она держала гребень слоновой кости, матовый и гладкий. Расчесывала волосы принцесса, и волосы, как золото, сверкали, и думала она: «Ах, если б в замок веселый трубадур забрел однажды в штанах зеленых, черном колпаке, кафтане красном и со звонкой лютней…» А по дороге все шли, темнея профилями строгими и древними, цыгане. А на цепях подъемного моста, на крепостных камнях, крутых уступах дрожали ящерицы в судороге мерной, как впавшие в экстаз факиры, они, в своих кирасах изумрудных, казались крошечными крокодилами… Расчесывала волосы принцесса, волной ложились золотые пряди…

185

Амадо Нерво(1870–1919) — крупнейший представитель мексиканского модернизма. Много и успешно занимался журналистикой. Первый его поэтический сборник «Черные жемчужины»

увидел свет в 1898 году, Нерво был мастером прозрачной, вдумчиво-спокойной и даже меланхоличной лирики, проповедовавшей смирение, нередко окрашенной в религиозно-мистические тона. Автор книг: «Мистика» (1898), «Вполголоса» (1909), «Безмятежность» (1914) и др.

Скользишь над пропастью моих скорбей…

Скользишь над пропастью моих скорбей ты, словно луч луны над бездной вод, мой дух, окостеневший от невзгод, умащивая нежностью своей. Ты в жизнь вступаешь, я прощаюсь с ней, но, времени опровергая ход, ты, словно луч луны над бездной вод, скользишь над пропастью моих скорбей. Так пусть горчит надежд отцветших плод лишь на губах поэзии моей, — раз хочет тот, кто создал небосвод, чтоб ты над пропастью моих скорбей прошла, как луч луны над бездной вод.

Автобиография

Автобиографическое? Я все написал — прочтите стихи мои и поэмы. В жизни моей нет событий; как у счастливых народов, как у матроны почтенной, нет у меня истории: жил жизнью обыкновенной. Милая незнакомка! Ответы мои будут кратки. С юных лет я Искусству предался без оглядки: сдружился с гармонией, с рифмой — служанками Мусагета; легко мог бы стать богатым, но выбрал жребий поэта. — А после? Любил и страдал я, знал радости и мученья. — И много? Вполне довольно, чтоб заслужить прощенье.

Осень пришла

Как я люблю покой моих непраздных дней и радости уединенья… Веселой канарейки все сильней заливистое пенье! Как воздух свеж и густо напоен древесным ароматом! Неба просинь в окно мне льется… Буен и хмелен снег тубероз, предчувствующих осень. Уже посеребрила седина вершины гор, и в серой дымке зыбкой все тает. Но, беспечна и нежна, природа с просветленною улыбкой свой неизменный завершает круг. И солнце, нас лучами обещанья пригрев, бледнеет, словно старый друг в минуту неизбежного прощанья. Как прелесть запоздалая грустна растений и цветов! Они устали. «Я — осень, осень, — шепчет вам она, — я преисполнена благой печали… Сменила лето я. В соблазнах женской плоти тебе не станет больше мниться рай… Пришел черед таинственной работе ума. Теперь молчи и размышляй».

Давайте любить!

Если не знает никто, почему улыбаемся мы, и не знает никто, отчего мы рыдаем, если не знает никто, зачем рождаемся мы, и не знает никто, зачем умираем, если мы движемся к бездне, где перестанем быть, если ночь перед нами нема и безгласна… Давайте, давайте, по крайней мере, любить! Быть может, хоть это не будет напрасно.

Мы квиты

Жизнь! Я тебя прославляю, свой путь завершая земной: ложных надежд не питал я, был труд не напрасен мой, и муки, что ты посылала, были заслужены мной. И вижу я после долгих лет трудов и борьбы, что сам всегда я был зодчим своей нелегкой судьбы. Ты чашу то с медом, то с желчью давала мне выпить до дна: но разве душа не бывала то медом, то желчью полна? А если сажал я розы — все розы цвели, как одна. И пусть зима приходила, губя мой цветущий рай, — но ты ведь не говорила, что вечным быть должен май! Много ночей проводил я, судьбу за жестокость кляня. Счастливых ночей не сулила ты мне, свою тайну храня… Но были счастливые ночи — были и у меня! Любил я и был любимым, — мне солнце дарила весна… Жизнь! Мы квиты с тобою! Ты мне ничего не должна!

ХОСЕ ХУАН ТАБЛАДА [186]

Перевод В. Васильева

Оникс

Монах, ты смотришь, как мерцает кроткий лампады свет в объятьях темноты. А в храм уж утро брезжит сквозь решетки. Своих грехов ты рассыпаешь четки. Я плакать бы хотел, как плачешь ты! Святая вера дрогнула, как кроткий лампады свет в смешенье темноты и утра, что проникло сквозь решетки, и жизнь течет, как траурные четки, печальней слез, что проливаешь ты. В тебе играет плотское желанье, и высшей красотою ты влеком. Ты как любовник в рвении слепом: в тебе и страсть, и горечи дыханье, что стать могло бы огненным дождем. Во мне угасло плотское желанье, и высшей красотой я не влеком. Осталось в сердце спящем и слепом лишь горечи тлетворное дыханье, что стать могло бы огненным дождем. О воин в дебрях памяти всесильной, бессмертной славы радужный посыльный! Ты пал от золотого острия, покрыли лавры твой курган могильный. О, так же умереть хотел бы я! Храм памяти моей — во мгле всесильной Презренного бесславия посыльный, не жду я золотого острия. В пустой груди царит лишь мрак могильный но лавровых венков не вижу я. Монах, любовник, воин! Где же ныне тот след, что вел меня к моей святыне и навсегда исчез в трясине лет? Моя надежда где? Нет и в помине. Ни бога, ни любви, ни стяга нет.

186

Хосе Хуан Таблада(1871–1945) — поэт, журналист, искусствовед. Первые книги Таблады — «Избранное» (1899), «Под солнцем и под луной» (1918) — выполнены в манере классического модернизма. Кризис этого литературного течения вынудил его искать новые темы и формы в результате чего он обратил свой взор к экзотической поэзии Востока; в частности — к японскому жанру хокку.