Энрике Гонсалес Мартинес(1871–1952) — известный поэт, отдавший в юности дань модернизму, но позднее выступивший с критикой формалистических начал этой школы, о чем свидетельствуют его книги «Смерть лебедя» (1915), «Слово ветра» (1921) и др. Со временем в его творчество все глубже проникают социальные мотивы. Гонсалес Мартинес в последние годы жизни исполнял обязанности председателя Мексиканского комитета защиты мира.
Ты шею лебедю-обманщику сверни —он белой нотою звучит в озерной сини;ему, застывшему в законченности линий,чужда душа вещей, природа не сродни.Беги от косных форм, от стертых слов — онине согласуются с укрытой в сердцевинеглубинной жизнью, и — люби сильней отнынеживую жизнь, и ей свой трепет объясни.Взгляни на мудрую сову — ей нет преграды,когда, слетев с плеча воинственной Паллады,неслышно на сосну спускается она.Ей не дана краса лебяжья; но пытливыйзрачок ее, во мрак вперяясь молчаливый,читает тайные ночные письмена.
Сумей пройти над жизнью…
Сумей пройти над жизнью всех явленийнеспешно, отрешенно; и яснатебе предстанет снега белизна,вен синева и роз огонь весенний.Пусть все в твоей душе оставит следи глубоко, и верно, и чеканно:проникновенный монолог фонтанаи горестной звезды дрожащий свет.Пусть арфою Эола над вершинойты, отданный ветрам на произвол,струной бы чуткою воспроизвелмолитвенный напев и рык звериный.Пусть будет чуждо сердцу твоемувсе, что волнует человечье стадо;возделав душу, обретешь награду:услышишь тишину, прозришь сквозь тьму.Пусть ты себя возлюбишь в сердце строгом,в нем заключив весь ад, все небеса,и в сердце пусть глядят твои глаза,чтоб необъятный мир постичь в немногом.И пусть, оковы жизни разреша,с собою взяв весь мир, тобой творимый,услышишь ты свой стих неутомимый,где бьется жизни легкая душа.
Дом при дороге
Дом при дороге — он во мне самом,в открытом настежь сердце, — грустно в нем.За эти годы в нем перебывалонеобычайных странников немало,но чаще пустовал он день за днем.И видел онв улыбках жизни и в ее блужданьяходин и тот же бесконечный сон —о легких встречах, скорых расставаньях.И редко, редко путник уходящийдля гостя нового оставит огонек,в ночи горящий,и, покидая дружеский порог,напишет несколько приветных строк.Нет — большинство гостей уходит в нетерпенье,едва спугнет их преждевременный закат,и в доме остается хлам и чад,умерших песен неприкаянные тении стертый след на каменной ступени.И потому, когда в ночи глубокойневедомый мне путник одинокийзатеплит огонек, тогда —— Кто там теперь? — гадаю я в тревоге.То запоздалая любовь зашла с дороги,иль загостилась старая беда?
Старая боль
Это старая боль воротилась незванно, нежданно…Я свой сад подстригал и вино попивал из стакана.Хлопотливые птицы вели надо мной разговор,и наивная радость звенела, как праздничный хор;и опавшие роз лепестки на газоне блестящем,и политые грядки твердили о непреходящеммирном пире; и странные звуки летали кругом —словно кто-то за ближним кустом целовался тайком;в
деревенском замшелом фонтане, разбуженный эхом,древний мраморный Пан заливался отеческим смехом…Только старая боль подступила, как я ни хитрил,и уселась со мной, и спросила: — А ты не забыл?..И внезапно из глаз, отуманенных солнечным светом,по щеке покатилась слеза молчаливым ответом…А болтливые птицы все так же вели разговор,и звенела наивная радость, как праздничный хор, —и ушла моя старая боль, как явилась, нежданно,все по той же тропе, по которой прокралась незванно…Подстригал я мой сад и вино попивал из стакана.
Воспоминания сада
Эта серая морось мир окутала снова,от ненужного горя жизнь темна и тяжка.У порога души постучала тоска,как усталая странница в поисках крова.И дыханье жасминов из сада ночного…Бередит мою рану острый запах цветка.Вспоминается вечер… Ползут облака,моросит, и давно все к отъезду готово.Острый запах жасмина… Дождя шепоток,неумолчное в мокрой листве бормотанье,бесконечных тягучих признаний поток…И печаль воскрешает в туманном сознаньечьи-то слезы, летящий по ветру платоки корабль, отплывающий в скорбном молчанье.
Смерть от любви
Любовь меня живит, и убивает,и ранит сердце, и светлит сознанье,сжигает в фиолетовом сиянье,и вновь мою судьбу переплавляет;велит упасть и сильным поднимает;то стебель я, то дуб под этой дланью;дает мне песнь, что разум отнимает,и кротко учит постигать молчанье.Не уходи — пусть длится наважденье,дай мне твоих тревог и наслажденья,не исчезай, любовь, — еще не время!Одну тебя я призову с тоской,навеки покидая жизни бремя, —и пусть умру, сражен твоей рукой!
Лучше было бы сюда не возвращаться,в рай поверженный, немой, лишенный речи,исковерканный жестокостью картечи.Здесь и однорукие деревья,купол круглый обступив сановной свитой,пропускают сквозь себя упреки башни,трепеща листвою, бурей битой.Здесь ружейная пальба запечатлелана домах всей этой призрачной деревни,начертила на известке белойчерные и гибельные знаки,так что блудный сын, домой вернувшись,потеснив полночный мрак злодейства,здесь прочтет при лампе закоптелой,что погибло все, что было преждеи что больше места нет надежде.В дряхлое затворничество двериливень лупит из прогнившей тучи,и, кривясь, поет замок скрипучий,и два гипсовых, два чистых медальона,чуждых миру и мирским заботам,словно наркоманы, смотрят соннодруг на друга и бормочут: «Что там?»Я пройду отвыкшими ногамив патио, похолодев от дрожиожиданья; занят там колодецсам собою; там ведро из кожи,чьи непререкаемые каплина припев безрадостный похожи.Если солнце, животворное, хмельное,жжет неистово истоки христианства,для мечты отысканные мною;если ношу муравей тащить не в силах;если нежный стон голубок сизокрылых,в паутине заблудившись, длитсянекончающейся жалобой бессильной —то любви и всепрощенья жажда, —это лишь кольцо в плите могильной.Новых ласточек гончарная работа —поколенья нового стремленьестроить гнезда — жажда обновленья;вечера монашеские, зори,а под ними, под опалом небосвода, —плач ребяческий коровьего приплода,плач по вымени тугому, плач теленкапо жующей фараоновой корове,детский плач, пугающий ребенка;колокольня с обновленным звоном;алтари, покрытые резьбою,и любовь, открытая влюбленнымпарам с одинаковой судьбою;девушек помолвки — скромных, свежих,как кочан капусты, плотно сбитых,в свете фонарей, как на подмостках,руку подающих у калиток;барышня, томящаяся где-тоза каким-то старым фортепьяно,из какой-то арии рулада;силуэт жандарма с сигаретой……И тоска поэта-ретрограда.
188
Рамон Лопес Веларде(1888–1921) — выдающийся лирик, один из основоположников современной поэзии Мексики. В молодости примыкал к сторонникам модернизма, но впоследствии преодолел идейно-художественную узость этой школы. Его перу принадлежат прекрасные образцы патриотической и пейзажной лирики, отмеченные печатью истинного народолюбия. Автор сборников «Священная кровь» (1916), «Тоска» (1919), «Биение сердца» (1932).