Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

ИЗ УЗБЕКСКИХ ПОЭТОВ

МУХАММЕД АГАХИ(1809–1874)

* * *

Пусть разрушится то колесо, чье вращение ложь, То, что криво кружится, неся в исступлении ложь! Потому, что движенье обманно, обидчик в чести, А над правым позор, и беда, и учения ложь. Тот, кто луком изогнут, на кривде замешан, тот в цель Попадает стрелою своей, пусть его устремления ложь. Кто же прям, как алиф, тот согнется в печали, как нун, Труд измучит его, приведет к истощению ложь. Кто, сбирая богатства свои, словно новый Карун, Привлекает людей, у того в услужении ложь. Тот, кто щедр, тот навек в своем темном углу желтолиц, И для доброго, чистого сердца мучение ложь. Смрадным ртом сквернословит иной, не имея стыда, Но живет во дворце, и его поучение — ложь, А скиталец степной и творец вдохновенных стихов Весь в долгах, и его истерзает в гонении ложь. И

умножит богатство, и жизнь в многолетье продлит Тот, кто сеет вражду и несет в поколения ложь, А того, чье высокое слово и мертвых живит, Гроб бесславный берет, ожидает забвения ложь. Так пойми, Агахи, чтоб страданий земных избежать: Бренно все на земле и чертог наслаждения — ложь.

* * *

Встань вечерней порой и лицо приоткрой, чтоб звезда пронеслась над твоей головой, как ночной мотылек, Новорожденный месяц под бровью крутой засверкал, отправляясь в полет круговой, как ночной мотылек. Бедным телом моим и душой овладев, брось ты камень, играя, на луг и стрелу золотую из рук, — Затрепещет все тело, пробито стрелой, а душа потеряет над камнем покой, как ночной мотылек. Посторонний свидетель — к чему он, мой друг? Но уж если придешь ты ко мне и его приведешь для услуг, — Пусть душа моя — бедная жертва твоя — вкруг него обовьется с безумной тоской, как ночной мотылек. Но, прищурив глаза, ты глядишь на меня, сколько явной насмешки во взгляде твоем и неведомых мук! Все, что есть у меня, и все то, чего нет, вкруг насмешек твоих замирает с мольбой, как ночной мотылек. Девятнадцати лет ты, царица моя. Расцветает твой сад. В драгоценный наряд ты себя облеки, — Вкруг твоих девятнадцати лет полетит девятнадцатитысячный шепот людской, как ночной мотылек. Знать, до самого сердца прекрасной луны долетели стенанья и вздохи твои, о певец Агахи! Пусть же в сладком восторге трепещет душа, от стенаний и слез замирая весной, как ночной мотылек!

ФАЗЛИ (XIX век)

ГАЗЕЛИ

* * *

Если локонов ряд на прелестном лице ты откроешь, царица, в саду, Будет завистью ранен прекрасный тюльпан и сунбуль удивится в саду. Если шелковый ворот одежды своей расстегнешь ты небрежной рукой, Будет сердце тюльпана кроваво от ран, даже роза затмится в саду. Если люди в великом безумье своем забывают о встрече с тобой, Брось их в пламень разлуки, сожги их сердца и воздай им сторицей в саду. О мой кравчий! Все в пурпуре это вино — в нем черты отразились твои. Дай мне чашу багровую, словно тюльпан, — пир цветов да продлится в саду. Неужели, о сердце, руины твои посетило страданье любви? Сохрани его, сердце, в глазнице своей, распевая, как птица в саду! Твой возлюбленный, дева, средь прочих мужей именуется Шахимардон? Принеси ему в дар поцелуи твои: по тебе он томится в саду.

* * *

Хорошо, цветы вдыхая, тонкой их резьбой играть, Локоном твоим, обвитым ниткой голубой, играть. О страдающее сердце, ты влюбленному ответь: Ради локонов душистых хорошо ль судьбой играть? Конь кокетства на прогулке непокорен и горяч, — Любит он, топча копытом травы под собой, играть. Я в игре поставил сердце. Не в обычае любви Ловкий ход; возможно ль, глядя на тебя с мольбой, играть? Диво ль, если разольются слезы по моим щекам? Дети любят, разбегаясь, как морской прибой, играть. Хоть и вдребезги разбито, ты, о сердце, веселись! Ведь оно, как дети, любит, утомясь борьбой, играть. Нелегко на душу ставить: сладострастник — даже тот Рад бы в ту игру включиться, если б мог любой играть. Пешки верности расставив, ход, Фазли, не пропусти, Если милая захочет на любовь с тобой играть!

МУХАММЕД ШАРИФ ГУЛЬХАНИ (XIX век)

ПУТНИКУ

Благословен, кто в дальний путь идет! Обходит солнце весь небесный свод. Нет в мире ничего свежей воды, Но жди заразы от стоячих вод!

О ТЕРПЕНИИ

Терпенье распахнет любую дверь. Терпи — ив цель поставленную верь. Бесплодные пески, солончаки Терпенье превращает в цветники. Терпенье нас от всякой лечит боли. Оделись розами кусты, что нас кололи. Терпенье силу нам дает в степи. Усталость, боль, обиду — все терпи!

* * *

Кто беден счастьем, а детьми богат, — Рожденью сына лишнего не рад: Его расти, корми и одевай. А верблюжонок лишний — это клад!

ПРО ДВУХ КОКАНДЦЕВ

Хотя

умом подобен он ослу, Но выдает себя за нашего муллу. Во всех делах ему помощник — ложь, А что таит в утробе, — не поймешь. Он говорит, что он — хаджи, мулла, Хоть не был дальше своего села. Когда к нему пойдешь, кричит он: «Эй, Кто съел наш плов, готовый для гостей?» Али в Коканде первый был дурак. Такой же — Бабаджан Ашур-Чулак. Они похожи на слепых котят, Но зрячим путь указывать хотят. Сбивает с толку их кривой совет, Гнуснее их людей в Коканде нет!

МАХЗУНА (XIX век)

МУХАММАС

Друзья, в цвет бытия земного влюбилась я, Ах, в ангела иль в духа злого влюбилась я? В рубины уст и в пламень слова влюбилась я. В сверканье взора огневого влюбилась я. Он царь красы, и вот в такого влюбилась я. Подобен месяцу на небе, земли далек, Прекрасен телом и душою, красив, высок. На зависть пышным розам сада — шиповник щек. Не поглядит, хоть сотни жизней кинь в пыль дорог. В беспечность мотылька цветного влюбилась я. Лицо откроет, и померкнет пред ним закат. Уроки бегства даст газелям проворный взгляд. Перед медовыми устами и сахар — яд. Смутясь его кудрей, завянет и райский сад. Не в луч ли солнца золотого влюбилась я? Два новых месяца на небе — серпы бровей, Лицо — лужайка, две газели — глаза на ней. Стан — что побег в садах желаний души моей. О боже, боже, к удивленью моих друзей, Не слушая рассудка зова, влюбилась я. Взгляните: пальма шевелится, встает, идет… Нет, это человек! Свидетель — ты, мой народ: Так светел ликом, что сияньем вас обожжет. Смущенный месяц и не смотрит, уйдя с высот. Уж не в Юсуфа ль молодого влюбилась я? На алой шелковой одежде горит узор. Желаний войско в прах повергнет единый взор. Сверкают зубы, словно жемчуг, все на подбор. В моем дому печаль и горе живут с тех пор, Как, на беду отца родного, влюбилась я. О, почему судьбой даны мне лишь скорбь и грусть! Ведь непослушную отвергнет мой друг, боюсь. Не диво, коль от мусульманина я отрекусь, В народ язычников навеки я облачусь. Увы, в неверного, в чужого влюбилась я.

НАДИРА(? — ум. в 1842 г.)

* * *

О подруга, я слабею, мой рассудок омрачен. Если в сад придет мой милый, дай мне знак, что это он. Умертви меня сначала, если хочешь умертвить Тех, кто пламенем любовным всех сильнее опален. Не суди меня, подруга, а судящим прикажи, Чтоб толпою не глазели на меня со всех сторон. Ведь тому, кто судит пьяниц, подают такой кувшин, Чтобы он заснул у стенки, на неделю опьянен. В тех садах, где ты гуляешь, лучший сон моей души, Даже воздух неподвижен, он тобою восхищен. Если ж век твоих коснется предрассветный ветерок, Попроси его на землю принести мне твой поклон. Я хочу тебя увидеть, ясный месяц дней моих, Встань, мой светлый, из могилы, лунным светом озарен. Увидав тебя, Зулейка все сокровища отдаст За тебя, Юсуф Прекрасный, смерти проданный в полон. Надира, пускай не молкнет изумленный соловей, Пусть стихами обернется твой полубезумный стон.

* * *

Губы высохли в разлуке, сожжена душа огнем. Виночерпий, сделай милость, угости меня вином. Всем, кто слышит эту песню, покажи свое лицо. Пусть поймут, зачем в разлуке Надира поет о нем.

* * *

Как хорош в бутыли старой молодой и мутный сок! Каждый, кто его вкушает, вечен в мире, как пророк. Говорят, от жаркой страсти лечит чистое вино, Боль разлуки остужает ледяной его глоток. Пей вино! Тому, кто любит и любимым хочет быть, Слыть ханжой и лицемером не пристало, мой дружок. На заре благоуханной распускается миндаль, Но другие ароматы к нам доносит ветерок. Он доносит запах бочек, сводов темных и сырых, Потому что от влюбленных близок винный погребок. Хорошо любить пропойце, но судьбою обойдем Тот, кому дано влюбиться, а напиться невдомек. Если нашего презренья опасается аскет, Пусть до случая отложит назидательный урок.

МАХМУД МАХМУР (? — 1844)

К тебе, чьей красотой в ночи светильники горят, Огнем любви объят, кяфир огнем хаджи объят. Я сам не вижу ничего, глаза застлала тьма, С тех пор как на тебя упал мой обреченный взгляд. Ты вознеслась своей красою на царственный престол Юсуф и тот бы счел твой взгляд первейшей из наград. Светило твоего лица восходит каждый день, Ревнуя, розы на себе рвут лепестков наряд. И, не напившись из реки твоей красы, Махмур От суеты мирской ушел, свой изодрав халат.