Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

ГДЕ Ж ТВОЯ ЛУНА?

Где ж твоя луна, о сердце, стонешь ты жестоко ночью, Кровь вот-вот зальет мне очи струями потока ночью! Дай хмельную чашу, кравчий, — я рабом послушным стану, Наступает время пиршеств с девой черноокой ночью! Нет конца и края горю, боль измен меня терзает, — Ах, к чему печаль разлуки и слова упрека ночью! В час, когда я, мучим жаждой, о твоих губах мечтаю, Что устам вода живая, — даже в ней нет прока ночью! Если всем моя красотка дарит взгляд, играя бровью, Разве на меня не взглянет, хоть бы краем ока, ночью? В час, когда, томя лукавством, луноликая выходит, Диво ль, что душа навстречу выйдет к ней до срока ночью! А когда прийти захочешь — от соперников укройся, Милость не дари открыто — скрой ее глубоко ночью! Сколько

дней лежу во прахе я у твоего порога! Сжалься! Милости молю я — хоть чуть-чуть, намека-ночью! Ночь измен горька Фуркату — он, рыдая, ждет свиданья, — Кто ж меня спасет от муки гибнуть одиноко ночью!

НА ТВОЕМ ПУТИ

Поутру стою несмело на твоем пути. Все пред взором потемнело на твоем пути! Достигают небосвода ропот мой и вздох, А тебе до них пет дела на твоем пути. Смерти ты моей желаешь? Что же, убивай, Чтобы кровь моя зардела на твоем пути. На коне с весельем скачешь, а моя душа Под копытом онемела на твоем пути. Камни клеветы встречаю грудью, как Меджнун, Нет моей тоске предела на твоем пути. О, приди же, как к Юсуфу Зулейха пришла, — Горе мною овладело на твоем пути! Если я, Фуркат, погибну от любви к тебе, Ты мое увидишь тело на твоем пути.

ОЧИ ТВОИ

Кровожадным терзаньем мучат нечестиво очи твои, Так и смотрят, где мусульмане — им пожива, очи твои! Сонм сердец, как будто арканом, ловят кольца твоих кудрей, Точат жала бровей-кинжалов горделиво очи твои. «Уходи!» — угрожая гневно, гонят прочь острия бровей, «Приходи!» — посылают нежно знак призыва очи твои. Не подумай, что захмелевший стал мертвецки пьян от вина, — Ты взглянула — и он увидел, что за диво — очи твои! Рвет на мне одежды смиренья длань твоей жестокой красы, И срамят меня перед всеми зло и лживо очи твои. Если лик твой поверг в смущенье гладь жемчужную белых роз Почему же не шлют нарциссам клич зазыва очи твои? Почему бесприютным ланям суждено в пустынях бродить? Взор их томный красой затмили прихотливо очи твои! Погубили, сломив Фурката, и повергли его в недуг Стан твой, родинки, чудный облик и два дива — очи твои!

НЕТ БЛАГОНРАВНОЙ

Нет в мире благонравной ни одной, — горю, твой раб! Увидев пери, стал я диваной, — горю, твой раб! Ты пери? Или гурия в раю? Иль серафим? Ты прелестью пленила неземной, — горю, твой раб! Я странник, я в развалинах живу, сосед совы, Будь милостива, сжалься надо мной, — горю, твой раб! Тебя увидев, другом верным стал твоей любви, Пока не обезумел я, больной, — горю, твой раб! Кто вправе хвастаться, что он влюблен, влюблен в тебя? Один лишь я пленен, пленен луной, — горю, твой раб! С печалью тайно связана душа, с тоской слилась, Боль стала для меня сестрой родной, — горю, твой раб! Я вспоминаю, розу увидав, твои уста, И отнял кровь мою цветок степной, — горю, твой раб! Ах, почему цветы к твоим ногам не упадут? Когда в саду гуляешь ты весной — горю, твой раб! Да станет мотыльком моя душа, а ты — свечой: Приди же, озаряя мрак ночной, — горю, твой раб! Эх, жизнь моя прошла, я не достиг своей мечты, Несчастней всех, и в холод я и в зной горю, твой раб! Из букв-жемчужин имя нанизав своей луны, Фуркат поет: «К чему удел иной? Горю, твой раб!»

О, ДОКОЛЕ Ж?

О, доколе ж мне в разлуке будешь душу жечь пожаром? Пощади же, если любишь, не предай жестоким карам! Впрямь, зачем тебе павлином красоваться средь развалин? Даже совы не летают над моим жилищем старым! Где бы я тебя ни вспомнил — облик твой, подобный розе, Там мне сад и там — цветник мой, розы рая рдеют жаром. Сколько ты меня ни мучишь, о жестокая шалунья, Никогда не станет силы притерпеться мне к ударам. От моих ночных стенаний даже небо пооглохло, Ты ж меня не хочешь слышать, хоть кричу в терзанье яром! Усмири поток стенаний, крик услышь, будь справедлива, — В странах красоты султаном ведь зовешься ты недаром! О, к твоим кудрям прильнуть бы, — и тогда мои ресницы Послужили б вместо гребня их красе и дивным чарам! Не сдержала ты посулов, вдребезги обет разбила, — Эх, Фуркат, свои надежды ты растратил, видно, даром!

ПЫЛАТЬ

МЕНЯ ТЫ НАУЧИЛА

Пылать меня ты научила в огне разлук по вечерам, Но ты светильником свиданий сияешь радостным пирам. Нет, не тюльпанами — скорбями усеяла ты грудь мою, И стала садом степь страданья и уподобилась коврам. Жестокости вонзила жало ты, солнцеликая, в меня, Окрашен мир моею кровью, как жарким солнцем по утрам. Ресницы стрел в меня метнула, лук натянув своих бровей, — По воле собственной я гибну, грудь подставляя остриям. Не так была война сурова меж христиан и мусульман, Как у тебя — с моей любовью: мучительнице стыд и срам! О сердце, сердце, ты страдаешь у стройной лилии в плену. Где кипарис? Где ирис нежный? Где путь к пленительным дарам? В сеть превратилась грудь Фурката: шалунья подняла свой меч, — Да будет эта сеть как панцирь, что надобен богатырям!

ЛИШЬ ВСПОМНЮ

Как вспомню пушок благовонный, которым пленен, Увижу тотчас и газель из хотанских сторон. Я сердце и душу оставил в обители той, Где был твоим розовым ликом мой взор восхищен. Напиток приязни твоей разливая, судьба Мне чашу пустую вручила, — я был обделен. Едва ты вошла, вслед за горлинкой смолк соловей. В смятении роза дрожит, кипарис посрамлен. Твой ротик, о пери, настолько пленительно мал, Что спорят премудрые — впрямь существует ли он? С тех пор как узрел полумесяцы этих бровей, И сам полумесяцем стал я, судьбою согбен. Как только услышишь от вестника имя «Фуркат», Явись, умоляю!.. Ты слышишь предсмертный мой стон!

ОТАР-ОГЛЫ АВАЗ (1884–1919)

ЯЗЫК

Знанье души народа — знанье его языка, Только обменом речью — связь меж людей крепка. Юноши, изучайте не только родной язык, — Станет вам, как родная, чужая страна близка. Матери, посылайте в дома науки детей, Радостно черпать мудрость из братского родника. Знанье делает мудрым, — учившиеся всему Гордостью века стали, и слава их велика. Да не узнают дети обиды, что знал Аваз, Вечно его томила по речи чужой тоска.

МУСУЛЬМАНСКИМ УЧЕНЫМ

Власть суеверия в мире святыней сделали вы, Народ угнетенным и нищим ныне сделали вы, Вы, судьи, законоведы, кем писан такой закон, Что целый народ обреченным кручине сделали вы! Затем, чтоб людей обезволить, в рабстве держали их, Родную землю подобной чужбине сделали вы. Настанет время — создатель к ответу вас призовет И спросит: что с человеком, в гордыне, сделали вы? Его ничему не учили, жил невеждою он, Своей докукой заботу о чине сделали вы. Не люди мы, что ли? Мы тоже песен хотим и книг, Людей же стадом в безводной долине сделали вы. Когда-нибудь, пробудившись, как я, вас спросит народ, За что его жизнь и душу пустыней сделали вы?

* * *

Эй, громче ударив по струнам, спой песенку нам, певец. Не место печали средь пира, дай радость сердцам, певец. В силки своих песен волшебных любовников замани, Чтоб стало не жалко с душою расстаться гостям, певец. Вина ему дай, виночерпий. Пусть, чашу выпив до дна, Поет нам газели. Мы рады певучим стихам, певец. Пусть щеки твои заалеют, подобно розам в саду, Пусть песня твоя понесется к ночным облакам, певец. Ты душу зажег мне, играя, ты мертвого воскресил, Своею целительной силой ты равен богам, певец. Ах, если б на пиршестве этом твоя подруга, Аваз, Такую бы песню запела, что смолкнул бы сам певец! Воскрешающим мертвых речам животворным — хвала! Убивающим смертных — очам твоим черным — хвала! Все красавицы мира склонились бы ниц перед ней, Восклицая смиренно: чертам не повторным — хвала! Ночь разлуки прорезал лица ее тоненький луч, Стали горы светиться, — вершинам тем горным — хвала! Роза спрячется в землю, дурнушкой считая себя, Скажет: пальме живой в одеянье узорном — хвала! Ты влюбленным несешь с каждым шагом обиды и боль, — Луноликая! Мукам и горестям вздорным — хвала! Покрывало откинув, войдешь ты к поэту на пир, — Скажут: верной любви, что горит жарким горном, — хвала! Какова у поэта душа — таковы и стихи, Слава сердцу Аваза. Трудам стихотворным — хвала!