Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

НАПУТСТВИЕ

Спешите, юноши, на этот мир взглянуть: Воспоминание блаженных лет останется. Играйте, милые, любите дольний путь, И капля радости в пучине бед останется. Жизнь, точно девушка, приятная на вид, Для неудачников готовит сто обид. Кочевники уйдут, и песня отзвучит, Но все же от колес в пустыне след останется. И скажет Кемине: сомненья нет, умрешь, Измученную плоть сухой земле вернешь, Твою казну возьмут и взвесят каждый грош, Но сыновьям твоим весь этот свет останется.

ЛУНА

Шах смотрит с башни на страну. Навстречу хану хан стремится. Народ приветствует луну, Луна от наших стран стремится. Я за

любимой рвался вдаль, С любимой не видался — жаль! — Была печаль, и есть печаль. Кто полюбить обман стремится? Султанша выйдет погулять, Служанки будут ликовать. Луну встречать пойду опять — Луна уйти в туман стремится. От Кемине один почет: Он милостей от милой ждет, Он жалобу желанной шлет, Он сердцем к Айсолтан стремится.

ВЕК

Друзья! Настал нелепый век. Зло подле человека ходит. Быком по миру ходит бек, Бедняк в ярме у бека ходит. Сам станешь вором, вора скрыв. Судья наш — крив, наставник — лжив! Там, где ходил прямой элиф, Согнувшись дал-калека ходит. В лихие наши времена И зрячим правда не видна. Пир — настоящий сатана. Муфтий — к девчонке некой ходит. Доносчик в каяздый дом проник, И в клевете погряз язык, И Кемине уже привык, Что грех главою века ходит.

ПЛОХАЯ ЖЕНА

Ах, милые, с плохой женой Седым и безбородый станет. А печень у тебя больной И в молодые годы станет. Почешут люди языки, Когда она крушить горшки, Жечь платья да на пустяки Переводить доходы станет. Когда растает, словно дым, Добытое трудом твоим, Жена пойдет к дверям чужим, Петь про свои невзгоды станет. Обидишь глупую словцом Да в шутку погрозишь прутом — Уйдет, и опустевший дом Жилищем непогоды станет. По Кемине — любой ценой Спасайся от жены дурной, Запомни, что с плохой женой Седым и безбородый станет.

* * *

Смотрите: идет, стройна, не видит нас молодица. Не хочет любви моей и в этот раз молодица. О, хоть бы костер тоски во мне погас, молодица! Что ад пред огнем твоих бездушных глаз, молодица? Хотя бы на час приди, приди сейчас, молодица! Кто видел тебя, тому — лишенным покоя быть; Я — нищий, ты — шах, тебе пристало такою быть. А мне пристало твоим покорным слугою быть: Плененным до смерти мне твоей красотою быть, Кровавые слезы лить — вот твой приказ, молодица! Влюблявшиеся до нас, видавшиеся тайком, Друг друга желали так, что вспыхивали огнем, Во имя любимых кровь из сердца била ключом, И другу влюбленный друг безропотным был рабом. Меня бы твой поцелуй от смерти спас, молодица. Одежда твоя красна, отрада жизни моей. Ты — пестрый тюльпан, а я — безумный твой соловей. Вот косы — чернее туч, вот лик, что луны светлей. А я говорю: такой не будешь до склона дней. И вспомнишь, старухой став, ты свой отказ, молодица. Друзей Кемине зовет: «Спешите меня спасти! От высокорослой рук не в силах я отвести». Беда соловью, когда тюльпану скажет: «Прости!» Ищу я твой светлый путь, забыв другие пути, Красавиц у нас не счесть, но мой алмаз — молодица.

ВЛЮБЛЕННЫЙ

Я влюблен, молчать не могу. Плачь, певец, онемей в тоске! Я заснуть опять не могу. Роза! Твой соловей в тоске. Я — стремянный, ты — на коне. Я — бедняк. Наклонись ко мне. Я тебя по твоей вине Жажду втрое сильней в тоске. Мир стране своей возврати. Укажи мне свои пути. Руки нежные опусти И меня пожалей в тоске. Живописцы нашей земли Дорогой кармии извели — Воссоздать тебя не могли. Ты мне солнца светлей в тоске. Ты отвергла любовь мою, Я вина твоего не пью. Узнают меня по тряпью, Я брожу средь людей в тоске. Ты приходишь только во сне, Не смеешься для Кемине, И не спросишь ты обо мне У подруги своей в тоске.

* * *

Любовь

ступила на порог, — Свой хлеб ты гостю отдала ли? Да будут хлеб твой и творог Источником твоих печалей! Рай на кошме твоей простой Могли бы мы найти с тобой, Тебя ослицею слепой В стихах тогда бы не назвали.

* * *

О сердце, затяни свой пояс посильней И все исполнятся желания равно. Ты в розовом саду рыдаешь, соловей, Дыханью роз твое рыдание равно.

Роза. Миниатюра Абдулхалика Махмуда. 1856–1857 гг.

Адам, дитя земли, из праха сотворен. Здесь полномочен рок: он — властелин племен. Напиток общий — смерть, и между всеми он Распределяется заранее равно. Когда мы в бой идем на воинство обид, Нам совесть чистая — покров и крепкий щит. Постылой смерти груз наш караван влачит, И племя племени в скитании равно. И лучше в этот мир не приходить совсем, Но ты, живущий, будь насыщен бытием И на земле оставь наследника, затем Что мраку тщетное пылание равно. Из мига в миг растет души моей недуг, И крикнуть некому: приди на помощь, друг! О люди! Для меня приманок нет вокруг, Мне дней и месяцев мелькание равно. Надеждой на тебя твой Кемине живет: Жизнь гонится за ним, и смерть не отстает. Яви, все праведный, поток твоих щедрот, Да будет всем твое деяние равно.

СЕИДИ (1775–1836)

ДВА ЦВЕТКА

Два совершенства, два цветка, Сегодня я увидел их. И, доверительно легка, Текла беседа у троих. Одна — вальяжная сона, Свежа другая, как весна. Дух будоражит мне одна, С другой я благостно притих. Одна — возвысила мой дух, Другая — услаждает слух. Какую предпочесть из двух, Из восхитительных таких? Одна — цветущий куст весной, Другая — жемчуг рассыпной. Вина испил я у одной, А в честь другой слагаю стих. Одна — каскад дневных лучей, Луна другая, страж ночей. Она смеется, как ручей В беспечных струях золотых. Глаза одной таят дурман. Другая — маленький джейран. Одна наносит сотни ран, Другая исцеляет их. Одна в наряде дорогом, Другая в платьице простом. Одна, порой, грозит перстом. Другая — радость для живых. Одна в любви призналась мне, А от другой я сам, в огне. Хожу в дурманном полусне, Шалея от упреков злых. Одна святой гылман в раю, А от другой в аду горю. С блаженным вздохом говорю! Я, Сеиди, люблю двоих!

ПУСТЫНЯ

Когда, весеннею порой, я огляжу родной простор, Как благодатный дар лежит в сиянье золотом пустыня. На вешнем пастбище пестрит цветов и трав сплошной ковер, Тебя, мой изобильный край, напрасно мы зовем: пустыня. Все сердце вольное мое забрать желает от судьбы: Люблю в молчанье созерцать барханов серые горбы, И слушать, сидя на коне, сухой, нестройный звук пальбы — И доброта и злость в тебе заплетены клубком, пустыня. Издревле рядом здесь идут простосердечье и обман. Охотник хищника торопит, бредет неспешно караван, Маралы скачут по пескам, пугливо прячется джейран, И влажный глаз его большой с вечерним схож цветком, пустыня. Весной особенна твоя неизъяснима красота, Сто тысяч раз я здесь бывал — ты каждый раз была не та: То беспощадна, то нежна лучилась неба высота — Тебя и вдоль и поперек я исходил пешком, пустыня. Охотник радостно поет — к седлу добычу прицепил, Но если торока пусты, то белый свет ему не мил, От незадачливости злой, он и собрату нагрубил, По равнодушно вкруг него шуршит седым песком пустыня. Друзья, давайте в мире жить, как сердце и душа велит: Уйдет от выстрела марал — не надо нам таить обид. Приметлив зоркий взгляд стрелка, охота снова предстоит, Он, благородной страстью полн, опять к тебе влеком, пустыня. Пустыня, слушай Сеиди: любовью души ранишь ты, Нас на охоте провела, сто раз еще обманешь ты. Но каждой новою весной тревожно дух дурманишь ты, И любит мой народ тебя открыто и тайком, пустыня!