Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

ИЗ КИРГИЗСКИХ ПОЭТО В

ТОГОЛОК МОЛДО (1860–1942)

ЧУМА

«Ох, семья моя велика, И корова для нас, что мать, — Не протянем без молока — Не спеши ее отнимать, Отступись, отойди, чума, От коровы ты откажись, Оглянись, посмотри сама На бедняцкую нашу жизнь. О чума, отпусти, молю, Отпусти корову мою, Пожалей ты моих детей, Сосчитай-ка мою семью! Десять ртов у меня, гляди! Чем я стану птенцов кормить? Пощади, чума, пощади, Не руби последнюю нить! О чума, в чем моя вина? Ведь корова у нас одна, Не души ее, не души, Чтоб не плакали малыши…» Но мольбе не вняла чума И корову взяла чума — Задавила жертву она, Осушила родник до дна. Молока семье не видать. Вновь поет-причитает мать О корове, которой нет, О чуме, что застила свет: «Нас корова кормила, с ней Мы не знали голодных дней. Подарил кормилицу тесть. А теперь нам нечего есть… Всем корова нужна была, Всем по праву она была — И знакомые и родня Предлагали взамен коня. Но дороже любых коней Нам корова наша была, Мы не ведали горя с ней — Она полной чашей была. Золотое вымя ее — Благоденствие и покой… Но лихое пришло житье, Мы не ждали поры такой. Десять бедных моих птенцов! Черный день к нам в юрту пришел. На веревке висит кольцо, А в земле — сиротливый кол… Я рыдаю скорбя, чума, Я слезами вся истекла, Проклинаю тебя, чума, Ты на смерть семью обрекла!»

₁₈₈₈

ЖАЛОБА

ДЕВУШКИ, ВЫДАННОЙ ЗАМУЖ ЗА СТАРИКА

Солнце раннее не взошло над отрогами гор крутых И не слышала ничего я о сверстниках молодых. Не спустилось солнце еще за отроги высоких гор, Что за слово это — жених, я не ведала до сих пор На погибель, ох, на беду Я за старца замуж иду. Разве замуж так выдают? Как овцу меня продают. Слезы лью у всех на виду, За хромого замуж иду. За горбатого старика, За богатого старика. Словно лошадь на поводу, Против воли замуж иду. Старика я буду женой. Продал дочку отец родной, Сторговались, сошлись в цене… Горе горькое бедной мне! Гонят замуж, как на убой. Грех, отец мой, великий грех, Проклинаю тебя при всех: Рухнет дом, что сложен тобой, Околеет твой жеребец, И развалится твой дувал, Ты для дочери зверем стал. Проклинаю тебя, отец! Жить я буду, тебя кляня. Ты родное дитя продал. Много ль взял, отец, за меня, Много ль денег за дочку взял, Породнившись с баем седым? Проклинаю я твой калым. Аманбек, ты старший мой брат, Мы резвились в одном саду, Ты в беде моей виноват — Не сумел развеять беду. Мы с тобой дружили, джене, Брата старшего ты жена. Не пришла на помощь ко мне, Не простится эта вина. Если б мама жива была, Дочь в обиду бы не дала. А отец — он продал меня, Чтоб поправить свои дела. Плачь, несчастная, плачь, Эркеч, Что теперь красоту беречь. Чем женою быть старику, Лучше сразу в могилу лечь. Стал постылым мужем старик, А кому он нужен — старик? Что мне бархат и что шелка, Лютой смерти хуже старик. Не пришлось мне жить молодой. Кто считается с сиротой! «Скот в большом хозяйстве нужней», — Рассуждает родитель мой. И надежды^– мои в пыли, И желанья не расцвели, Осыпает яблоня цвет, Вместо сверстника-жениха Стал мне мужем трухлявый дед, Я зачахну во цвете лет, Как могила, буду тиха.

₁₈₉₀

ЖАЛОБА ДЕВУШКИ, ВЫДАННОЙ ЗАМУЖ ЗА МАЛЬЧИКА

Грозный свекор мой — Шеримбай, А отец мой — бай Карабай. Я при муже, а не жена, Я томлюсь ночами одна. Возле дома дувала нет, Тени в зной самой малой нет, Негде скрыться, как на беду. Мне исполнится двадцать лет, С кем же душу я отведу? Старики собрались на той, На ковре они сели в круг. Жиром лоснится, золотой, Перед ними в миске курдюк. Шестилетний глупый малец Мужем сделался Анаркуль. Вековухою лучше быть, Пережить я это могу ль? Проклинаю тебя, отец, Пред людьми унизил меня, За мальчонку выдал силком. Не взберется муж на коня, Не приедет за мною в дом. С верховой ездой незнаком, Неумел он и неуклюж, Смех и горе — ребенок-муж! Умереть бы мне от стыда! Мужа этого до сих пор Я не видела никогда! За погодка бы замуж мне! Не гордилась я женихом. Не явился к моей родне На коне своем он гнедом. В юрте не было молодух, Обступивших шумно кругом, Поздравлявших невесту вслух, Говоря: «Ай, славный жених!» Почему мне радости нет? Анаркуль ли хуже других. Двадцать пять проплакала лет. Самых лучших лет молодых… Кем я проклята? Там и тут Старой девкой меня зовут. Все позорят Анар вокруг. Есть ли ночь без горя, без мук? Есть ли жизнь для бедной меня? Если замужем мне не быть, Мне сиянья не видеть дня. Если выйду из юрты вдруг, — Если гляну на горный луг, Поднимусь я на ближний холм, — Посмотрю, не едет ли друг, Мой жених желанный, верхом, — То увижу одни стада… Равнодушный пасется скот. Гор зазубренная гряда, Где терновник колкий растет, Две березки, ельник густой Не услышат жалоб моих. Стопудовый не сдвинуть куль… Плачь, несчастная Анаркуль, Не приедет к тебе жених! Горе мыкать мне предстоит, Не приедет статный джигит, Погоняя тулпара вскачь. Тот, кто мил мне, кто сердцу люб… Лучше б в свекоры — карагач, А в мужья бы ветвистый дуб! Позабыла б я горький плач, С женихом въезжая в аил, Стала радостной, расцвела… Ох, тоска меня извела, Я измучилась, нету сил! Столько горя принесший мне, Пусть сгорит отец мой в огне. Шеримбаю он продал дочь, В душной юрте и день и ночь Я в слезах живу, как вдова, Обвенчали меня с юнцом… Если б дядя — отцу он брат — Разговор бы начал с отцом, Упросил бы его назад Шеримбаю вернуть калым, Развести с мальчонкой меня И с ровесником обвенчать, С молодым, любимым моим, Наши судьбы соединя, — Перестала бы я рыдать. А не справят свадебный той, Чем при муже гибнуть вдовой, Пусть зароют в землю живой.

¹⁸⁹⁰

О СОБАКЕ, КОТОРАЯ ХОТЕЛА СШИТЬ СЕБЕ ХАЛАТ — ДООЛДАЙ

I

«Лютой злою зимою От стужи околеваю, Зубами стучу и вою, Мечтаю о доолдае! Меня доолдай согреет. Ай, хорошо в доолдае! Ох, весна бы скорее, Наймусь я на службу к баю. Стану пасти отару, Наймусь к хорошему баю, Буду работать не даром И буду к зиме в доолдае. Много шерсти овечьей Возьму в награду у бая И буду в тепле, беспечно Лежать себе, размышляя…»

II

Но вот зима миновала, Потом весна миновала, И наша Собака забыла, Как в снегу завывала. Жаркое солнце светит. Собака сидит без дела. Язык непутевый свесив, Нежится, разомлела… Мимо бежит Лисица И говорит с усмешкой: — Время терять не годится, Шей доолдай, не мешкай! — Ах, Лисичка родная, Кто мне шерсти предложит? Что и делать, не знаю. Кто мне, бедной, поможет?… Ленивая эта Собака Забыла, как выла, страдая. За целое лето Собака Не сшила себе доолдая!

₁₉₀₇

ТОКТОГУЛ САТЫЛГАНОВ (1864–1933)

ПЯТЬ КАБАНОВ

Все вы воры — Акмат, Дыйкан, Бактияр, Минбай, Атакан, С вами — злобный Эгемберды, Наготове у вас аркан. Но теперь мы вам, подлецы, Не дадим ни одной овцы, Вы отныне нам не страшны, Рыскулбековы кабаны! Вся долина, все семь родов Защитят и сирот, и вдов. Все четыре тысячи юрт Перережут ваши пути, Вашу черную кровь прольют, От расплаты вам не уйти. Обирать себя не дадим, Не пропустим даже в Арым. Если ты, Мырзакан, придешь, Чтобы вспомнить былой грабеж, Если ты придешь, Керимбай, — Приготовим для встречи нож, Разговоры будут просты — Вспорем жирные животы. Заносили вы каждый год В книги все добро букары, Забирали последний скот, И терпели мы до поры. Но дошел до края народ: Не найти теперь и норы, Не найти и клочка земли, Где укрыться бы вы смогли! Знаем, все манапы давно С богатеями заодно, Не хотят беднякам помочь, А у нас — аж в глазах темно. Все подряд готовы забрать Беспощадные кабаны! Кожу с нас готовы содрать Кровожадные кабаны! Вам одно — напиться, пожрать, Плотоядные кабаны! Обескровили воры нас, Истощили своей алчбой. Доконали поборы нас, Надоело терпеть разбой! Перед вами — любой неправ, Обираете, покарав, Очумели — в десять коней Наложили на старца штраф, На беднягу Орозалы! До чего впятером смелы! Все, что есть у вас, кабаны, Вы отняли у букары, Из-за вас еще с той весны Побираться пошел Сары. С вами надо быть начеку — Не прощаете бедняку, Если

он на статном коне, Если конь хорош на скаку. Нет у жадности вашей дна. А у нас — найдется вина… Опечалился Тоялы: Атакан забрал скакуна. Обозлившись, и у меня Вы могли бы отнять коня, Юрту, вещи к рукам прибрав, Вы могли бы добавить штраф. Вы убийцы, пять кабанов! Кровопийцы, пять кабанов! Вы могли б, мне живот вспоров, Полизать горячую кровь… Хоть злодейства не сокрушу, В сердце гнев я не зря ношу. Дважды мне все равно не жить, И пощады — не попрошу!

₁₈₉₄

ДЕВУШКАМ

В свои атласные курме Нарядитесь, девушки. Пока веселье на уме, Веселитесь, девушки. Не возвратить счастливых дней, — Блаженством юности своей Насладитесь, девушки. Кто сам не пляшет, не поет — Смеющихся не признает, — Не скучайте, девушки, Жизнь, драгоценная пройдет, Так и знайте, девушки. Свои атласные курме Надевайте, девушки, Пока наряды на уме, Щеголяйте, девушки. Пока прекрасны ваши дни, Расцветайте, девушки, Не возвратятся вновь они, Так и знайте, девушки. Цветите, как цветы цветут, И влюбляйтесь, девушки. Дни наслаждения пройдут — Наслаивайтесь, девушки. Играйте, пойте, смейтесь вы И гуляйте, девушки. На старость не надейтесь вы, Так и знайте, девушки!

₁₈₉₇

В ИЗГНАНИИ

В руки дали топор тупой И погнали глухой тропой. Я тогда себе прошептал: «Приготовься, твой час настал. Получай в затылок свинец, Обретай покой, наконец. До могилы ведет тропа…» Но — другою была судьба. Огляделся — народ вокруг, Сотни крепких надежных рук, Все — на каторге, все — друзья, Обездоленные, как и я. Вон казах, татарин, узбек, Вон киргиз и русский, гляди! — Всех загнали в кромешный снег, И у всех страданье в груди. Я на родине правду пел, Отхлестать кабанов успел, Но манапы сказали: ложь! Оплевали песню мою, Оковали песню мою, Где управу на них найдешь? Бесконечен каторги срок, И рассудок мой изнемог. Пыль покрыла мое лицо, Пыль изгнания, пыль дорог. Далеко дорогой аил. Дома жаворонком я был. Мой народ, ты помнишь меня Или, может, уже забыл? Слыл на родине соловьем, Разливал я песни рекой, А теперь — погребен живьем — Пни корчую в тайге глухой. Провожу в молчании дни, Провожу в страдании дни. Мой народ, вспоминай меня, Провожу в изгнании дни. Ворочусь ли живым домой? О, как бдителен тут конвой! Я обдумываю побег, Но в упор глядит часовой. Вековые ели рублю, Еле-еле я их валю, Обессилел уже вконец, И в руках и в ногах — свинец. Сколько сил осталось в груди? Сколько лет я в этом лесу? Сколько мук еще впереди? Сколько горя перенесу? Тяжкий труд меня истощил, Доконала меня ходьба… Возвращусь ли когда в аил? Что еще скрывает судьба?… Но в унынье дальних дорог Песни гор я в душе сберег… И надумал сладить комуз — Без комуза я жить не мог. Пусть крута и лиха стезя — Без комуза певцу нельзя, Топором его мастерил, Помогали мои друзья. Раздобыли струны они, Три струны певцу принесли, И теперь коротаю дни С горной песней, от гор вдали. Из доски смастерил комуз, Вырезал его по ночам… Конвоиры глядят, боюсь, Не понять меня палачам. Как смогу я им объяснить, Что не петь нельзя соловью? Истончается жизни пить, Если долго я не пою. Мой комуз топором долблен, Не комуз — сырая доска. Но играю, в песню влюблен, И бежит от меня тоска! Мой комуз усталых бодрит, Он надежду сердцам дарит. Мой язык понятен не всем, Но комуз — с любым говорит! Сколько разных тут языков! Всех пешком пригнали в тайгу, Все влачат железо оков, Не могу смотреть, не могу!.. Развлекаю друзей игрой, Незаметно приходит ночь. Конвоиры и те, порой, Мой комуз послушать не прочь. Но теперь я о том пою, Что постиг в холодном краю. О мученьях простых людей Подобает петь соловью. Путь изгнанников крут и слеп, Он бесправен, жесток, нелеп. Умираем с голоду мы, Так уж скуден каторжный хлеб! В снег лицом повалился друг, Доконал непосильный труд. Это горе поймет лишь тот, Кто закапывал мерзлый труп. Я от смерти на волоске, Истомился в снежной тоске, Истощился и — сам не свой — Все мечтаю я о куске… В муках каторги стынет кровь. Молодые ушли года. Неужели родимый кров Не увижу я никогда? Но играет верный комуз, Отлегает от сердца груз, Улыбаются мне друзья — По душе им песня моя. А начальнику донесли, Что над снегом песня парит, Что с людьми из любой земли Мой комуз легко говорит… И начальник средь бела дня, Чертыхаясь и всех кляня, — Размозжил о камни комуз, В одиночку бросил меня. Только песню не растоптал, Песня вьется врагам в укор. В муках каторги старым стал Соловей поднебесных гор.

ЗДРАВСТВУЙ, МАТЬ

Здравствуй, мать, здорова ли ты? Тебе восемь десятков лет… Я вернулся из темноты, Пересек чуть не целый свет. Ты вскормила меня молоком, Ты была живым родником… Да, судьба твоя нелегка. Я вернулся. Издалека. Мать, я жизнь за тебя отдам — В добрый час меня родила, Благодарен твоим трудам — Ты мне силу предков дала. А потом дивился народ: И откуда такой акын? Где он только слова берет? Чей он родом и чей он сын?… Да, я жертвою пасть готов За тебя, дорогая мать. Не жалела своих трудов, Все готова была отдать… Я вернулся из тьмы — живой. Где же сын единственный мой? Я в родные пришел края. Где же сын, опора моя? О копытце мое, сынок! Я рыданий сдержать не смог… Ты оставил в слезах отца. Не застал Токтогул птенца. Как росток, засохший весной, Ты совсем молодым ушел, Мой единственный, милый мой, Ты растаял, как дым, ушел. Ты умолк, птенец соловья, Ты утих, кровинка моя, Ах, могила твоя душна, Как скорлупка, она тесна. Я слезы удержать не смог, Мой любимый напев ушел, Как росток на корню, засох, Расцвести не успев, ушел. Ты закрыл глаза-зеркала, Каково-то теперь тебе?… Верю: в миг, когда смерть брала, Не был ты покорен судьбе. Знаю я — вырывался ты, Не давался, метался ты, Будто птаха в стальных когтях, Бился и трепыхался ты… Мать, вернулся твой сын Токо, Был он в каторге, далеко, Были дни его нелегки — У тиранов остры клыки. Изболелся твой сын душой, Он вернулся из мрачных мест, А его соколенок ушел, Он покинул родной насест. Мать, не плачь, не сгорай дотла, Не терзай себя, не казни. Ты и так в слезах провела Все свои несчастные дни. Ты слезами не мучай грудь, Успокойся и лучше будь Благодарна за то судьбе, Что вернулся Токо к тебе. Ты твердила: «Хоть раз взглянуть, А потом умирать могу». Одолел я великий путь, В Забайкалье я жил, в снегу… Я томился в тяжких сетях, Обессилел, совсем зачах, Но опять пред тобой стою — Я теперь о тебе пою. Дорогая, слезы утри, Я остался жив, посмотри, Верил я — обойду беду И к тебе, наконец, приду. Ты устала, родная, ждать. Нелегко тебе, нелегко. Я пришел, я вернулся, мать, — Оправдать твое молоко.

НАЗИДАНЬЯ

*

Если будешь достойно жить, Добротою людям служить, Станут все тебя уважать, Захотят с тобою дружить. И приветливым назовут, И совет твой, гляди-ка, чтут, А очутишься вдруг в беде, То на помощь дружно придут.

*

Хорошо джайлоо тогда, Если там пасутся стада. И от пения соловья Ива старая молода. Если жаворонок поет, То вдвойне прекрасен восход. И душистей зеленый чай Тем, кто с хлебом напиток пьет. В самый жаркий палящий день Ты ветвистую ценишь тень. Поразишься ты кручам скал, Если коз на них увидал. И милей верблюдицы вид, Коль верблюд за нею спешит. Погляди на горы, джигит, Недоступна их высота. Если снег на гребнях лежит, Совершенней их чистота.