Пограничная зона
Шрифт:
Я пытаюсь встать — и не могу. Мои ноги — это океан, в котором живут несчастные рыбы. Я придаю себе ускорение. Хоп-ля! Стены растворяются — наверное, в моей соленой воде, а может, из-за эрозии и всей прочей экологической чепухи. Быстрее, вина мне! Пива имениннице! Живо — текилы! Алкоголя! Пусть кто-нибудь утолит мою жажду!
Ко мне поворачивается чья-то голова. Наконец кто-то осмеливается приблизиться к нашей маленькой персоне. Но кто же этот Адонис, что рискнул отбросить свою тень на мои ноги? Мне улыбается мой бывший. Ага! Бывший класса «суперлюкс». Тот бывший, что вне конкуренции среди всех «экс».
—
— Ох, Антуан! Увези меня к себе. Вино кончилось, а мне нужно успокоить рыб-алкоголичек у меня в животе…
— Киска, я бы с радостью, но не уверен, что моя девушка одобрит. Да ты и не можешь вот так слинять с собственного праздника, они пришли ради тебя…
— Да меня здесь и быть-то не должно. Я поклялась больше с ними не видеться, но они прилипчивые, как уличная грязь. И нудят все время: Сисси то, Сисси сё.
— Они ведь тебя любят, Сисси. Считай, добрая половина присутствующих без ума от тебя. Только выбирай…
Я смотрю на своего бывшего, разинув от изумления рот. Начинаю смеяться. Грубым жирным смехом. Во все горло. Хохочу, чтобы он понял: меня не провести. Выбор, выбор… Он забавный, мой бывший, ну прямо Мишель Куртеманш в фильме Марселя Беливо «Сюрприз по заказу». Разве не он внушал мне совсем недавно: Видишь, стоит мне отлучиться, и ты всегда ошибаешься в выборе?А мама, с ее глупостями: Кто выбирает — получает худшее!Так что когда я слышу это слово — «выбор» — хихикаю в мохнатку (бороды-то у меня нет, чтоб в нее улыбаться незаметно!). Расти у меня борода — быть бы ей длиннющей-предлиннющей, чтобы можно было смеяться часами, днями, месяцами и годами напролет — пока не задохнешься, не подавишься этим смехом. Выбор, выбор… Ну и мудак же он! Думает, у меня есть выбор! А у него он есть? О да! Но не каждый же человек — верх совершенства. Я вот ощущаю себя задницей и давно поняла, что таков выбор. Плыву по течению. Яне выбираю, меня— выбирают, как куклу. И сейчас кукле плохо. Маленькая девочка испачкала ей личико, закрасила черным зубы, отрезала волосики, вырвала обе кукольные ноги. Вот куколка и не может ни к бару подойти, ни домой убраться.
— Антуан, ты меня проводишь? Я чувствую себя бракованным компьютером, который нужно вернуть дистрибьютеру.
— Да.
Мой бывший обнимает меня за талию и прижимает к себе крепко-крепко, чтоб я не упала на пол, как бутерброд, который всегда шмякается маслом вниз. Мне больно. Его кости бьются о мои. При каждом шаге в мозгу просверкивают молнии. Один скелет трется о другой. Он тащит меня, как делал много раз в былые времена, если я напивалась. Нас пропускают, толпа расступается, как море по приказу Моисея. Мне кажется, все шепчутся. Если бы только радио не орало так громко. Но Я ЧЕРВЬ / Я НЕУДАЧНИК / КАКОГО ЧЕРТА Я ЗДЕСЬ ДЕЛАЮ? / Я НЕ ПРИНАДЛЕЖУ К ЭТОМУ КРУГУ. / О-О-О… Я тоже червяк. Чертов червяк, которому не терпится убраться отсюда. Мне холодно, мне голодно, мне больно — везде.
— Антуан, почему мы расстались?
— Мы не расстались…Это ты меня променяла сначала на какого-то тужилу-художника, а его — на идиота-фотографа, а того — на…
И тут он заводится. Все время, пока мы спускаемся по лестнице, он долбает меня упреками. Мне хочется сказать ему, что, может, он сам виноват. И это правда! Не моя вина, что ничего у нас не вышло,
— Ладно, хватит, Антуан, я поняла.
— Ты не должна так много пить. Тебе следовало бы побольше внимания уделять учебе и…
Вот же дурак хренов, не может заткнуться, все поучает и поучает. Ты должна взять себя в руки. Ты должна… ты должна…Он всегда меня поучал. Принимает себя за моего отца, да нет, хуже — за начальника. Кстати, наша связь и связью-то не была, так — интрижкой, которая плохо закончилась, провалилась, потому что любовь и работа несовместимы.
— Пошел ты на фиг, Антуан!
— Что?
— Я сказала: иди на хрен, Антуан!
— Перестань, Сисси…
— Иди на фиг, пошел на хрен, отвали или я тебя ударю.
— Прекрати, ты пьяна.
— Убирайся! Убирайся! Пошел ты…
И я начинаю дубасить его кулаками. Но попадаю в пустоту, промахиваюсь. Я похожа на дирижера, взмахивающего палочкой перед пустыми стульями. Еще один удар мимо, еще один. А он ведь словно приклеился ко мне. Да что, черт возьми, происходит?
Антуан не знает, как реагировать на мою выходку, не знает, куда спрятать глаза от стыда, не знает, что ему делать. Как это мило! Он вообще никогда не знал, что ему со мнойделать. Я была не для него. Ему нужна маленькая собачка, повсюду следующая за хозяином, обожающая его творения, потому что мой бывший именно так понимает любовь. Им нужно восхищаться, обожать его, обожествлять, молиться на него, создавать культ его личности, поскольку он — якобы — пишет прекрасные картины… Верная подруга просто обязана заколоть тельца, свернуть шею курице и выпотрошить девственницу на его алтаре, воспевая его так называемые артистические таланты. А почему бы, кстати, не перерезать заодно горло Пьеру, Жану, Жаку — и так до последнего человека на Земле?!
— КРЕТИН! Я — НЕ ДЛЯ ТЕБЯ!.. ДА ТВОИ КАРТИНЫ И ХОРОШИМИ-ТО НЕ НАЗОВЕШЬ! ПОШЕЛ К ЧЕРТУ!
Он не реагирует. Все это выглядит так, будто я демонстрирую продукцию фирмы «Эйвон» семейству живых мертвецов. Хочу, чтобы он ушел, не желаю никогда больше видеть его рожу мелкого выскочки. Терпеть его не могу. Ненавижу его, до смерти, сама не знаю почему, не знаю… Он мне мешает, вот и все. Вечно дает добрые советы. Мне не советы нужны, а твердый член, готовый действовать. Я хочу, чтобы он ушел. Только и всего…
— ТЫ ТРАХАЕШЬСЯ, КАК… КАК ЧЕМОДАН! ГОСПОДИ, НУ ЗА ЧТО МНЕ ВСЕ ЭТО! ВОТ ПОЧЕМУ Я УШЛА ОТ ТЕБЯ! ЧЕРТ!
Это уже удар ниже пояса. Это не по-джентльменски. Силы соперников неравны. В нашей дуэли я стреляю ему в промежность, это моя специализация. Я — кастратчица. Я пою осанну кастрации. Пою всем моим прекрасным телом и отгрызаю «семейные драгоценности» острыми зубками. Я прибиваю их скелет гвоздями к кровати — и делаю все, что захочу. Говорю пару-тройку ласковых — и дело в шляпе. Я все разрушаю. Забавно — все они меня боятся, но возвращаются снова и снова. Я знаю, почему так происходит. Потому, что я умею обращаться с их телами. У меня очччень умелый рот, а моя норка так ловко навинчивается на их болты. Я — ремейк Эмманюэль, улучшенная копия — пожестче и без рекламных пауз.