Погружение
Шрифт:
— Не переживайте, запасов еды и воды у нас много. Смерть от голода нам не грозит. Кушать друг друга точно не придётся, — успокоил его Капитан.
— А в современном обществе, женщин тоже следовало бы спасать в первую очередь? Или это сексизм? — иронично спросил старый Араб.
— В нашем случае, единственная женщина — член экипажа. А пассажиров среди нас всего трое. Это Вы, Салим и Герман, — ответил Капитан.
— Ну, раз уж пошёл такой откровенный разговор, то жертвовать членами экипажа неразумно, они принесут больше пользы ради спасения пассажиров; у них больше шансов выжить, чем у пассажиров без членов экипажа.
— Значит, следует выбрать, того из пассажиров кто наименее ценен? Молодые или старые. Богатые или бедные. Учёный или обычный человек.
— Сдаётся мне, наш разговор переходит в практическую плоскость. Но это аморально! Давайте прекратим, — вмешалась в беседу доктор Рибор.
— Не приняв прагматического решения, основанного на целесообразности, справедливости, или хотя бы на жребии, мы вверяем свои судьбы воле случая. Или естественному отбору. Да здравствует сильнейший! — Подвёл итог Спенсер.
***
В результате эмоциональных качелей и всех этих разговоров у Германа разболелась голова. Он поинтересовался, у кого есть таблетка. Тамила поднялась с места, подошла к аптечке и почти сразу отыскала нужное лекарство. Подала ему таблетку и бутылочку воды, чтобы запить. На мгновение Герману померещилось, будто она стоит перед ним в белом медицинском халате и шапочке. Видение тут же рассеялось. Улыбнувшись, Герман взял лекарство и воду из рук женщины.
— Может лучше коньяку? — Участливо предложил Спенсер.
Но Герман только помотал головой.
— Капитан при исполнении, доктор Рибор я знаю не пьёт, арабам вера не велит. Вы, Герман, были моей последней надеждой на компанию. Ну что ж, мне же больше достанется, — заключил Спенсер.
Они чокнулись, Спенсер — бокалом, Герман — своей бутылочкой.
— До дна! — вместо тоста предложил Спенсер.
Глава 20 Маски
— Скажите, — обратился Герман к Спенсеру, — не являются ли все эти Ваши эксцентричные приключения своего рода инициациями. Вы сами себя подвергаете смертельно опасным испытаниям и каждый раз выходите из них более совершенным?
— Интересная гипотеза. Лично я свою тягу к приключениям всегда рассматривал как зависимость. Нет, не в адреналине. Для меня важна эксклюзивность впечатления, а не его опасность. Ну, что экстремального может быть во встрече с римским Папой? Об этом даже не написала ни одна газета, но это настоящая жемчужина моих впечатлений. Кстати, получить её было труднее, чем слетать в стратосферу.
Полагаю, людям моего склада постоянно требуются всё более и более редкие эмоции. Состоятельный человек может позволить себе их больше. Возможно, именно в этом и кроется причина моего стремления к богатству.
Сегодня я настолько богат, что могу делать очень высокие ставки и не бояться проиграть. Я прекрасно это осознаю, что не молод. И от того не боюсь рисковать жизнью. Не так уж долго мне осталось. Ставки минимальны, выигрыш меня мало тревожит, важен сам процесс.
— А как насчёт ответственности перед родными и людьми, зависящими от Вас?
— Мои дети выросли. Я эгоист и думаю только о своём благе. Я несу ответственность исключительно за себя. Вокруг меня и моего бизнеса кормятся тысячи людей и их семьи. Но это лишь побочный эффект.
— Говорят, люди сходят с ума, когда им нечего больше желать. Что будете делать, когда исчерпаете ресурс доступных впечатлений?
— Создавать новые. Раз есть спрос, то появляется и целая индустрия по удовлетворению самых необычных, порой чудовищных фантазий. Например, вы слышали, конспирологические истории про наркотик из крови перепуганных до смерти детей — адренохроме?
— Вы и это пробовали?!
— Я в это не верю.
— Ну, а как Вы себя ощущаете после очередного впечатления? Меняется ли что-то внутри Вас? — Спросил Герман.
Спенсер снисходительно прищурился:
— Вам, я вижу не даёт покоя вопрос трансформации личности?
— Да, Вы правы. С некоторых пор я мучительно пытаюсь примирить своё Я с окружающим миром, ищу способ стать самим собой.
— Вы, молодой человек идеалист. Мечтаете войти в образ и шествовать в нём по жизни. Я же считаю, что, демонстрируя своё настоящее (сокровенное) Я, я становлюсь предсказуемым, а значит уязвимым. Поэтому предпочитаю надевать маски, приличествующие каждой конкретной ситуации.
— Но дома-то, Вы показываете своё настоящее лицо?
— Для дома у меня специальная маска. Маска — это условность, термин для обозначения состояния. На самом деле каждый мой образ — это настоящий Я. Считайте меня многоликим. Или лицемерным. А в чем проблема? Вы хотите изменить своё Я, приспособив его под статичный мир. Но мир-то не статичен.
— Но это же прямая дорога в психушку с диагнозом шизофрения или раздвоение личности.
— Полегче с диагнозами. Актёры, шпионы и разведчики, и дети, по-вашему, они ненормальны? Мне кажется, что всё как раз наоборот. Вообразите себе полицейского, который на службе, в кругу семьи и в заграничном отпуске ведёт себя в своей излюбленной роли — полицейского. Вот уж кто точно покажется ненормальным.
«Интересная, и что важно, осознанная стратегия, — подумал Герман. — Спенсер демонстрирует витрину. А какой он на самом деле — это его тайна. Интересно, а для общения с самим собой у него тоже есть специальная маска?»
Глава 21 Спенсер
Пресытившись вниманием к своей персоне, Спенсер устроился в кресле поближе к иллюминатору и казалось, что он медитирует, углубившись в созерцание в общем-то унылого забортного пейзажа, подсвеченного внешними светодиодными прожекторами. А может он мысленно продолжал прерванную перед этим беседу о ценности жизни? Своей жизни.