Погружение
Шрифт:
Вправе ли он осуждать её за это?
Ни при каких условиях. Категорически — нет!
И всё же…
То, что происходит с ним сейчас, сию минуту — это его жизнь! И он в праве распоряжаться ею без оглядки на мать. Да, она посвятила себя ему. Но это был её выбор, её жизнь.
Нельзя же сделать человеку подарок, а потом всю жизнь контролировать, как тот этим подарком пользуется. Да ещё и требовать непрерывной благодарности. Надо признать, что такое поведение есть чистейший эгоизм. Конечно, она простительна нашим родителям. Но только, мы не обязаны играть в эту игру.
Герман
Оставить, или удалить?
Оставить.
Его внимание вновь привлекла горка таблеток. Они терпеливо ждали его. Герман подошёл к столу и сложил из таблеток рожицу. Добавил ей улыбку. Нет, — не то. Спрямил улыбку в косую черту — сомнение или задумчивость — лучше.
Если бы у этих таблеток было сознание, о чём они бы сейчас думали? Возможно, о том, что цель их существования — быть проглоченными Германом, усыпить его. А если он этого не сделает? Их существование окажется бессмысленным? Их зря изобретали, производили, тратили на них ресурсы. Зря их купили, зря привезли на «Сферу».
И только в его воле придать смысл их существованию. Он для них Спаситель. А кто придаст смысл его собственному существованию?
Вдруг Герман с необычайной ясностью осознал всю чудовищность своего лицемерия. Хватит врать! Он хочет жить! Хочет страстно, неистово. Он будет цепляться за каждую секунду возможности дышать, думать и даже страдать.
Не должно быть так, чтобы вся энергия его души: его переживания, фантазии, идеи, мучения, страхи, его борьба за жизнь просто исчезли как будто и не бывали. Из-за минутной сопливой слабости. Неужели весь смысл его бытия в том, чтобы испытать такое жалкое поражение!
Неужели моя мама читала мне книги, любила, не спала ночами, экономила на себе ради будущего счастья сына, делала всё это зря? Убивая себя, он перечеркнёт и её жизнь, лишит смысла. Нет, не может он её так предать.
А, может, это трусость говорит во мне?
Тем временем здравый смысл вновь напомнил о себе — начал нашёптывать:
— Приняв лекарство, ты просто сократишь время тревожного, мучительного ожидания развязки. Если тебе суждено умереть, не дождавшись помощи, то что ты потеряешь? Какие-то несколько жалких часов жизни, наполненных страхом, напрасными надеждами, разочарованием и, наконец, страданием от неизбежного. Это, без сомнения, будут худшие часы в твоей жизни.
Другой внутренний голос, оспаривал доводы Здравого смысла:
— Ну и пусть этих часов мне осталось меньше, чем пальцев на руке. Пусть это правда — всё, что твердит мне Здравый смысл о страданиях и страхе. Но это моя Жизнь! И я намерен прожить каждый час, каждую минуту её со смыслом. Я прочувствую до мелочей каждое ощущение, испытаю этот мир до последней капли доступного мне. Только на краю смерти человек способен так смаковать каждый миг своего бытия. И я не откажусь по собственной воле ни от единого. Жизнь в страданиях — это тоже жизнь. Моя жизнь! Пряная, сочная, заправленная горечью, но такая настоящая.
В конце концов, смерть — это тоже жизнь, она — финальное событие моей жизни и я не собираюсь его проспать, — Герман решительно сгрёб таблетки со стола…
Герман решительно сгрёб таблетки со стола…
Куда бы их выкинуть?
А вдруг он передумает, дрогнет и в последний момент всё-таки предпочтёт тихое забвение?
Выбросить «по-настоящему» или оставить себе лазейку? Например, высыпать их в мусорную корзину? А потом, если приспичит, можно будет и достать.
Одно дело философствовать и красоваться перед собой в смелости, когда тебе ещё жить и жить (целых три или даже четыре часа). А как он поведёт себя в конце пути? В самом конце.
Рука вспотела и таблетки стали липнуть к ладони. «Тоже по-своему цепляются за жизнь». Надо принять решение. Опять та же дилемма. Опять этот проклятый выбор!
— Хватит! — Одёрнул он себя. Зашёл в туалет и стряхнул таблетки в унитаз, проводил их взглядом и смыл. Всё, обратной дороги нет, прочь сомнения. Жизнь на миг стала такой восхитительно простой.
Над головой послышался невнятный шум. Что-то гулко бухнуло снаружи. «Галлюцинации или опять духи „Титаника“ расшалились?»
Внезапно «Сфера» покачнулась. Что-то истошно заскрежетало под днищем. Судно дёрнулось и похоже сместилось. Неужели это конец?! Сейчас он всё-таки провалится в чрево «Титаника» и останется там навсегда. Станет ещё одной мрачной легендой проклятого парохода. Отчаянное желание жить и смиренное равнодушие в ожидании прекращения страданий захлестнули его.
Страх страхом, но любопытство взяло своё. Герман глянул в иллюминатор, — ничего кроме черноты. Тогда он уселся за капитанский пульт и прмнялся осматривать пространство вокруг «Сферы» с помощью камер наружного наблюдения. Неожиданно заметил смутное свечение. Показалось? Или фантазия разыгралась? Но нет, — свечение было реальным. Оно приблизилось, стало ярче и наконец он смог разглядеть источник света. Прожектор?!
— Ура!!!
Герман несколько раз мигнул наружными огнями. Прожектор спасателей ответил ему.
В этот момент «Сфера» задрожала, за бортом послышался скрежет сминаемого или раздираемого металла. Рывок. И всё разом стихло, а он почувствовал, что движется. Герман включил все прожекторы и прильнул к иллюминатору. Ему не показалось. Сквозь клубы взметнувшегося ила он видел удалявшиеся очертания «Титаника». Герман впился в них взглядом. Это была именно та картинка, ради которой они спустились на дно океана. Та, которую он будет помнить до конца жизни, которую будет видеть в кошмарных снах, как бы ни старался выскрести её из памяти.
Автоматически включился индикатор глубины. Начался обратный отсчёт.
Глава 34 Всплытие
Где-то далеко наверху работала могучая лебёдка. Аккуратно наматывала она стальной трос на барабан, виток к витку, метр за метром. Неспешно тянула «Сферу» из бездны. Океан расставался со своей добычей с безразличием вечности.
Подъём оказался даже более медленным и скучным, чем погружение. Как бы Герман не сдерживал нетерпение, как бы не старался отвлечь себя от процесса, его взгляд по нескольку раз в минуту обращался к индикатору глубины. Но ускорить освобождение он не мог.