Поход на гору Сиде

Чернова Елена

В полиции всё списали на несчастный случай. Квартира Хидэки удобством не отличалась, и через несколько месяцев мне удалось убедить Оцуру-сан переехать с семьёй ко мне в дом. Для себя я планировал снять где-нибудь комнатку, но она воспротивилась. Так мы оказались под одной крышей. А я по-прежнему любил её.

Норимори резко вывернул руль, уклоняясь от шального мотоциклиста, вылетевшего на встречную полосу.

– Я люблю её и сейчас, – чуть громче продолжил он. – Хотя втайне поклялся никогда не показывать своих чувств. Одеваю её в лучшие платья, отправляю на курорты,

воспитываю детей… и не смею прикоснуться к ней. Но беда в том… что она тоже любит меня. И мучается из-за этого. Как мне быть, Селинова-сан?

– Вам действительно нужен мой совет? – удивилась Ольга. – Поженитесь и живите счастливо.

Словно судорога прошла про лицу Норимори.

– После того, как… я убил Хидэки?

Девушка покосилась в окно. Справа от трассы пустое поле, слева – кусты и бамбук. Сзади – посёлок, впереди въезд в тоннель.

– Остановите машину, Норимори-сан.

– Зачем? Вы хотите…

– Остановите машину.

Самурай молча съехал на обочину.

– А теперь давайте решим вашу проблему. Я буду спрашивать, вы – отвечать. Кратко и не задумываясь. «Да», «Нет», «Не знаю». Согласны?

– Да, – Норимори пожал плечами.

– Вы с Отару-саном были друзьями?

– Да.

– Ваши взгляды на жизнь совпадали?

– Да.

– Если бы вам пришлось умереть от его руки, вы бы стали его винить?

– Нет.

– Когда он женился, вы ревновали?

– Да.

– Вы желали ему зла?

– Нет.

– Вы искренне радовались его счастью?

– Да… Не знаю.

– Вы желали счастья Оцуру-сан?

– Да.

– Отару-сан желал счастья вам?

– Да.

– Он желал счастья Оцуру-сан?

– Да.

– Он стал бы винить вас в своей смерти?

– Нет.

– Пожалуй, достаточно, – заключила Ольга. – Итак, вы сразили своего друга без злого умысла. Сам Отару Хидэки-сан, как и вы, был готов однажды погибнуть в схватке, и не винил вас. Он желал счастья и вам, и госпоже Оцуру. По-вашему, ему бы понравилось то, что два дорогих ему человека годами страдают из-за него?

Норимори кинул на собеседницу долгий взгляд. Неспешно открыл дверцу «судзуки» и выбрался наружу. Легко перепрыгнув через канаву для стока воды, он подошёл к внушительному стволу бамбука, толщиной едва ли не в руку. И вдруг с яростным криком срубил его ударом ребра ладони. Отсечённая вершина осела, глубоко вонзившись в сырую землю.

– Вы умеете взять человека за горло и ткнуть его носом в реальность, – смех самурая больше походил на рыдание. – И крепким пинком послать к счастью… Значит, я действительно идиот, свихнувшийся на Бусидо? Все мои убеждения… просто глупость?

Выйдя из машины, Ольга прямо взглянула на Норимори.

– Не припоминаю, чтобы я называла вас идиотом.

– Зато Хидэнори назвал, – откликнулся тот. – Он считает, что я… вправе любить его мать. Кроме того, он заявил, что простил и не станет мне мстить. Оказывается, я дорог ему.

– Вы… предложили ему убить вас? – изумлённо уточнила россиянка.

Самурай кивнул.

– В таком случае он абсолютно прав. Вы безнадёжны. – Ольга тихонько

рассмеялась. – Норимори-сан, вы очень хороший человек. Добрый. Заботливый. Терпеливый. Вас невозможно не полюбить. Как может ребёнок, которому вы заменили отца, ответить вам ненавистью? В чем вас укорить Оцуру-сан – при вашем почтении к ней и к памяти её мужа? Подарите радость им и себе. А Бусидо… это верность и долг, но не отрицание жизни. Думаю, имей сейчас Отару-сан возможность высказаться, он бы от души посоветовал вам не морочить голову.

– Скорее всего, он от души дал бы мне в ухо, – хмыкнул Норимори. – Со своим обычным присловьем: «Да, ты дурак! Но спрячь свою дурь в карман и прикинься умным!» Хотите, заглянем к нему на могилу? Мы в десяти минутах езды.

– Почему бы и нет?

Кладбище было пустынно. Хмурое зимнее небо дышало сыростью. Облака клубились низко, кое-где касаясь земли щупальцами тумана. Могила Отару Хидэки ничем не выделялась среди других. Миниатюрный дворик, засыпанный мелким гравием. Чёрный гранитный памятник с овальным портретом, узкой вазой для цветов и нишей, в которой помещалась урна с прахом. Каменный сосуд для омовения рук, наполовину заполненный талой водой.

Самурай вынул из вазы старые мёртвые стебли и заменил на белые хризантемы, купленные по дороге в цветочной лавке. Ольгин букет там уже не помещался, и она продолжала держать его, молча склонив голову. Норимори ополоснул ладони и застыл в безмолвной молитве. Миновало пять минут, десять, пятнадцать, – а он все стоял, неподвижный и отрешённый.

«Сколько можно себя казнить? – думала россиянка. – Или это такая причудливая форма гордости?» Её все больше охватывало чувство ирреальности происходящего. Норимори не шевелился. Он что, ждёт, когда из мглы появится призрак друга и наконец дарует ему прощение?

– Ну пойми же, я сам виноват! Хватит маяться! Забудь про меня, бери её и живи! И береги их…

Слова донеслись приглушённо, но совершенно отчётливо. Обрывок чьего-то далёкого разговора? Резко очнувшись, Норимори напряжённо прислушивался. Тишина. Только случайные шорохи и туман, плавающий вокруг причудливыми клочьями. В иных при известном воображении угадывались человеческие фигуры.

Опустившись коленями прямо на мокрые плиты, самурай согнулся в поклоне.

– Хорошо. Но забыть… никогда.

Ольга со вздохом отошла в сторону. её внимание привлекла могила неподалёку. Высокое надгробие утопало в белых цветах. Хризантемы, розы, лилии и даже орхидеи, свежие и увядшие, в гранитных вазах, пластмассовых баночках, в выемках между плитами. Она взглянула на портрет, украшенный живой веткой цветущей сливы. С полированного гранита на неё смотрело её собственное лицо. Та самая фотография из «Кё-но-симпу»…

Девушка тряхнула головой, отгоняя наваждение. Картинка расплылась, превратившись в лицо молодого японца с резкими чертами и весёлой улыбкой. Под ним были выбиты два самурайских меча, обычное и посмертное имена, даты жизни. «Хаябуси Масаюки, – с хмурой усмешкой прочла Ольга, подходя ближе. – Кто бы сомневался».