Поход на Киев
Шрифт:
— Подумай, кто для тебя хуже, Ярослав, — говорил Константин, — родной брат и христианское войско, или язычники и кочевники, разрушающие города.
— Они не христиане, они еретики, — возражал отец Иоанн, — их нужно усмирить первым делом. Подумай, князь, в Киеве в случае победы тебя ждёт слава на века. В войне с печенегами ты ни за что не добьёшься такой славы.
— Какой смысл брать Киев, если Новгород окажется в руках печенегов? — возражал Константин, — да и в Киеве ещё надо победить. Всё-таки Бурислава Володарского боится сам король Болеслав, и это неспроста.
— Против Бурислава у нас есть варяги, — не сдавался священник, — в прошлый раз мы справились и без них. Теперь же, с такой великой силой мы тем более
— А как же мы, владыка? — спрашивал Константин, заглядывая прямо в глаза князю, — оставишь нас на растерзание печенегам?
— А вы не сдавайте город печенегам, — отвечал Ярослав, — держитесь до последнего. А я после того, как возьму Киев, сразу же пришлю вам подмогу.
— А если не возьмёшь?
— Тогда встретимся на страшном суде.
Видимо, Ярослав уже принял решение, он решил оставить Новгород и ринуться навстречу славе. Новгородская дружина вместе с посадником отказалась поддержать такое решение князя и домогала его постоянными уговорами. Ярослав вновь стал терять поддержку своего города, но кроме дружины был ещё и Людин конец. И вот однажды ясным морозным днём возле княжеских палат появился один из людинских вождей в овчинном тулупе и меховой шапке. Как ни странно, его сразу пропустили к князю. По приказу Ярослава, их оставили одних.
— Ну что, братец, — вымолвил князь, — вот и свиделись мы снова.
— Сколько лет, сколько зим, — отвечал Гаврюша ни то в шутку, ни то всерьёз, усаживаясь на указанную князем лавку.
— Снова наш брат хочет воевать против меня, — произнёс Ярослав, — но теперь бежать ему некуда. В Польше его не примут, теперь мы его точно схватим.
— Тебе нужна помощь людинских мужичков, владыка? — спрашивал Гаврюша.
— А они мне помогут?
— Ох, не знаю, князь, не знаю. Не очень они тебе доверяют.
— Это почему же? Разве я не щедро заплатил им после того, как мы взяли Киев? Разве кто-то остался недоволен?
— Да нет, оплатой все остались довольны. Правда, многие промотали эти деньги по дороге домой. Но не в этом проблема, Ярослав.
— Так в чём же?
— Думаю, ты и сам знаешь. Людинские копны не включают в городской совет, а ведь они имеют такие же права, собирают своё вече.
— Ты же знаешь, Гаврюша, что славенские копны очень древние. С древних времён именно они всегда выбирали городского тысяцкого. Каждый знает, из какой он копны, помнит, из какой копны его деты и прадеды с прабабками. Внутри каждой копны все связаны прочными родственными и торговыми связями, старыми, как сам Новгород. А у вас что? Самая старая копна не насчитывает и сотни лет, все появились недавно, в каждой копне полно приезжих и чужаков, а у нас это не допускается. Каждый входит в ту копну, в которую входил его отец, и очень редко принимают чужаков, безродных и вовсе никогда. Ваши людинские копны возникли из подражания нашим, но они ещё очень не похожи на настоящие копны.
— И всё же, князь, Людин конец тоже хочет избирать тысяцкого и хочет уровнять свои копны со славенскими. Не все, но хотя бы некоторые, самые старые. Я ведь говорю не свои пожелания, я лишь оглашаю волю народа.
— Хорошо, — отвечал Ярослав, — я услышал тебя. Что-то ещё?
— Да, князь, есть ещё что-то. В прошлый раз ты обещал, что людинским новгородцам будет открыт путь в твою дружину. Время прошло, а ни один людин так и не стал дружинником. Люди хотят увидеть выполнение этого обещания, тогда они тебе поверят.
— Хм, а в этом что-то есть, — оживился Ярослав, — пора научить здешнюю дружину покорности. Я покажу Людину концу, как я могу быть благодарен. Для начала я сделаю тебя дружинником.
— Меня? — сделал вид, что удивился Гаврюша.
— Ну, конечно, ты же мой родной брат. В тебе течёт кровь Рюрика и Владимира. Кого, как не тебя мне взять в дружину? Потом возьму ещё кого-нибудь из ваших разбойников. Вот бояре будут злиться. Ну и чёрт с
— Как скажешь, владыка.
Домой Гаврюша уехал довольным. Он получил власть, о которой прежде и не мечтал. Новгородские бояре действительно возмутились появлением нового дружинника. Но ещё больше их разозлили прочие новые бояре, среди которых многие одевались и говорили, как простолюдины и выглядели, как настоящие разбойничьи вожди. Многие даже не умели читать и даже были в прошлом судимы за преступления. Однако епископ смог примирить на время меж собой новичков и родовитых бояр. Теперь весь Людин конец стоял горой за Ярослава, и многие вожди готовы были идти с ним до конца. А по весне на реке появились многочисленные скандинавские корабли. Это приплыли с войском Рагнар и Эймунд. С ними же был и Рогнвальд, который на отдельном корабле вёз невесту и будущую жену Ярослава — Ингигерду. При первом же взгляде ещё издалека она понравилась князю. Стройная блондинка с милым лицом казалась самим воплощением нежности. Хотя в ней легко можно было угадать и черты хитрости и надменности, отчего она только ещё больше нравилась Ярославу.
Глава 23
Небесный огонь
Зимой, во время снегопада на Владимирскую заставу прибыл гонец из Новгорода. Хлопья снега были такие крупные, что гонца увидели лишь тогда, когда он совсем приблизился к воротам. Гонец сообщил печальную весть: помощи ждать неоткуда, по весне богатыри столкнуться с печенегами лоб в лоб и должны будут в одиночку отстаивать заставу. Меж тем, запасы продовольствия стремительно иссякали. Нет, защитники заставы не голодали, но и неизвестно было, как долго им ещё сидеть здесь в осаде. Если, конечно, будет эта осада, но всё указывало на то, что по весне кочевники возьмут их в кольцо. Добрыня снова и снова доставал свой меч-кладенец. Молния была такой же острой, как и прежде, но она словно утратила свою чародейскую силу. С тех пор, как гонец привёз меч из Новгорода, Добрыня каждый день доставал его из ножен и пытался пробудить его чародейскую силу. Он хотел вместе с ним взмыть в воздух, воспарить над землёй, наносить мощнейшие удары и обрушивать с неба молнии, как он делал прежде. Это бы заставило проклятых печенегов дрогнуть и уйти обратно в степь. Но меч теперь ничем не отличался от других мечей, сделанных из стали без магии. Порой Добрыня даже сомневался, тот ли меч привёз ему гонец из Новгорода. Эфес был точно от Молнии, сделанный из кости, резьба на нём была уникальна. В голове боярина то и дело эхом раздавались некогда произнесённые Ставром слова:
— Смотри, аккуратнее с этой силой. Меч постоянно требует крови и новых жертв. Если ты не кормишь его, он теряет свою силу и постепенно превращается в обычную железку.
— В обычную железку…. — повторял теперь Добрыня, разглядывая острую сталь. Нужно было кого-нибудь ранить этим оружием, нужно было дождаться, когда пребудут печенеги, и тогда Молния войдёт в свою силу и поможет повергнуть орды язычников. Когда прибыл новый гонец из Новгорода и сообщил, что помощи от князя Ярослава ждать не следует, Добрыня снова достал свой меч, но результат был такой же: никакой чародейской силы. А меж тем богатыри на заставе серьёзно встревожились полученными вестями и вскоре собрали совет. Добрыня заплёл косу и отправился в думскую избу. Здесь собрались уже многие богатыри и бояре, все знакомые лица. Здесь и седовласый Потамий Хромой, и коренастый Василий Касимеров, и Полюд Одноглазый, и, конечно же, Илья Муромец. Все сидели за большим круглым столом — придумка Ильи, чтобы было видно, что здесь все равны. Добрыня сел на своё место рядом с Потаней, затем подошло ещё несколько смоленских и ростовских бояр, и начался совет. Потамий, который по должности ещё был воеводой заставы, начал первым и рассказал о новостях, принесённых из Новгорода.