Поход на полночь. Александр Невский
Шрифт:
Но ночью вдруг стало необычно тихо. И когда утром братья выскочили из терема и поднялись на стены, то увидели сияющую снежную белизну, покрывающую всё видимое пространство земли. Все поля, все луговины покрылись снегом, только чернела и покрывалась туманом, замерзая, вода в Волхове да в Ильмень озере. Но вот поднялось солнце, и вода стала нестерпимо синей. Разведрилась. Открылась голубизна просторных чистых небес…
Веселые гридни, отфыркиваясь паром, словно кони, таскали воду и поливали скаты у стен. Политые мокрые откосы парили – схватываясь льдом. Дороги еще не стали, и лед еще не покрыл воду, но зима пришла! И хоть не утих гул, вновь наполнивший Новгород, и по ночам все так же вспыхивали в городе злые огни, а надежда на спасение появилась. Задули ледяные ветра, помела, погнала снежные вихри слепящая пурга. Разогнал мороз горластое вече. Полезли смутьяны да горлопаны к печкам – отогреваться. Но мятеж не утих и каждую минуту мог полыхнуть снова и покатиться сюда под стены княжеского городища.
Потому, скрадом да тишком, в метельную февральскую ночь 9) выехали верхи, без обоза, из ворот Городища, и поскакали посреди отряда конных гридней княжичи на Низ к Суздалю.
А вослед им летела новгородская грамота, список которой вот теперь, в лето, читал, сидя на хорах в Святой Софии, шестнадцатилетний князь Александр Ярославич:
«Да если какое зло задумали на Новгород, то и побежали, а мы их не гнали, но братию свою казнили; а князю никакого зла не причинили. Да будет им Бог и крест честной, а мы себе князя промыслим. И целовали Святую Богородицу, что быть им всем заодно, и послали за князем Михаилом в Чернигов…» ( Из Новгородской Первой летописи старшего извода).
Самою грамоту Александр видел прежде, у отца в Переяславле, и смысл ее тогда отец им растолковал. Был этот смысл совсем иным, чем хотели представить дело новгородцы.
Глава вторая
Лествица
1.
Прискакали они в Переяславль и сразу, как ввалились в княжеский терем, по наущению наставников – боярина Федора Даниловича да Якима тиуна, пали в ноги князю Ярославу.
– Прости князь, не удержали новгородцев, – возгласили, горестно тряся бородами, боярин Федор Данилович да тиун Яким, – пришлось, аки татям в нощи скрываться да убегать! Совсем новгородский люд ополоумел!
– Да полно вам казниться! – сказал князь. – Сыновей сохранили в целости, на том спасибо, а новгородцам-баламутам вот я пропишу ужо! Попомнят они у меня, как черниговцам кланяться, да князей менять!
Князь поднял сыновей с колен, обнял, расцеловал:
– Господи, выросли-то вы как! Совсем молодцы стали! А новгородцы заслуженное получат!
– Новгородцы – пустобрехи, – говорил отец, – княжеской власти ни во что не чтут, потому и норовят менять князей почасту. У них, у горлопанов, которые – за нас, за Суздаль, которые – за Чернигов, а ины, один Бог знает, чью руку держат! Жить норовят вовсе без власти! Кабы им сила воинская не нужна была, так и вовсе не пускали бы князей в Новгород! Дрянь народ! Это ведь они не сами крамолу измышляют – их черниговские князья подзуживают! Под руку князя Черниговского новгородцы, нам в пику, давно пойти подумывали! Они ведь что?! То суздальские приверженцы силу возьмут – черниговских ломят, а то черниговские – суздальских! А суть всему – корысть! Новгород торговлей стоит, вот они новгородский торг и делят! Не милы им никакие князья вовсе! Всех сдадут и продадут, а милы им одни великие прибытки! Дрянь народ! Князья потребны только для защиты богатства новгородского.
– Да какие там богатства, – сказал княжич Федор, – народ черный с голоду мрет!
– Народ черный – навоз! Он завсегда в бедности! Богатство у нарочитых! У золотых поясов! Золотые пояса все ворочают! А они, небось, не голодуют! И сколь у них злата, серебра да рухляди мягкой югорской 10) – никто не считал! Много в кубышках и дирхемов, и талеров, и своего серебра гривенного. Вот им князь и надобен, да не свой владетель, а приглашенный, чтобы не токмо от супостата борониться, но и супротив своего народа черного силу иметь! Каб тот народ, с голодухи ошалев, не взбунтился да дворы их на дым не пустил! Но только князь им надобен вовсе ихней воле покорный, а такого где сыскать? Вот они и норовят князей менять, будто коней в запряжке. И опять хитро! Чуть народ взбунтуется – князя долой – давай нового! Мол, во всех бедах князь виноват, а не золотые пояса! Князь, мол, худой попался – давайте сыщем доброго! Так вот и мудруют, а власть-то из кулака не упускают! В Новгороде, слышь-ко, у князя – сила, а у золотых поясов – власть! А ведь так-то не по воле Божьей, ибо сказано: глава дому муж, глава державе – князь! Он за все свои люди, чада и домочадцы перед Богом на Страшном суде ответчик, а не пояса золотые!
– А они что же, и суда Божьего не боятся? – спросил Федор.
– Суда Божьего только скотина бессловесная не боится. Скотина безвольна – потому на ней греха нет, потому и служит она только на потребу человекам! А всяк крещенный пред судом Божьим станет со страхом, и по грехам своим ответ держать будет. И ужо грозен будет тот суд, и гореть в гиене огненной всем корыстолюбцам, мздоимцам… Знамо, боятся! Потому, что ни год, новые церкви ставят, суда Божьего страшась! Однако, с князя-то и на Страшном судище Христовом спрос поболе! Господь-то спросит – почему, имея силу и Божье избрание, прегрешения народу бессмысленному дозволял?
– Да как же на эдакое управу найти? – не унимался Федор.
– То-то и оно! – вздохнул князь Ярослав. – Вмиг бы на ихние новгородские бесовские прелести окорот сыскался, хоть золотых поясов, хоть смердов, кабы все князья единомысленны были, да правды держались, да крестоцеловение соблюдали. А нонь крест целуют, в дружестве клянутся, пируют, замирившись, а как с пира долой – так за прежнюю крамолу. Каждый по своей воле живет, да свою правду измышляет.
– Да как же на всю крамолу и силы нет?! – ахнул Федор.
– Ан вот и нет! – вздохнул князь, – Надобно жить по правде пращура нашего Ярослава Мудрого, да ведь ни одного дня по ней не жили! А по совести жить не выходит! А приневолить жить по правде единой для всех может только князь Великий Первоверховный над всей Русью. И зажав бороду в кулак, добавил как бы сам себе: – Да и то, если у него самого сила будет!
Запомнил эти слова, немо слушавший тогда отца и старшего брата, Александр. Навсегда запомнил, на всю жизнь…
Слова-то разговора запомнил, а вот когда сей разговор произошел – запамятовал. Должно, разговор этот, либо подобный, происходил позже, когда Александр в отроческие лета вошел.
Не представлял тогда Александр, как накажет отец новгородскую крамолу, но по уверенному голосу его почувствовал, что обиду князь Новгороду не простит!
– Голодуют оне, говорите? – зло и весело поблескивая стальными серыми глазами, спрашивал князь, – Нет, брат, это они еще не голодуют! Голодовать-то они еще не начинали… Глад да мор у них весь впереди!
И Федор да Александр улыбались отцовским словам, и страх их, рядом с этим сильным, высоким и крепким человеком тогда совсем прошел.
Того же дня двинулась суздальская дружина на Волок Ламский, через который шел в Новгород хлеб с юга и все съестные припасы. И вскорости донесли оттудова воеводы, что все дороги перекрыты, и в Новгород никому с Низовских земель хода нет.
– Вот и ладно, – говаривал отец, – Михаила Черниговского княжить позвали – вот пущай он вас, пустобрехи новгородские, и прокормит! – и смеялся.
И братья тоже смеялись вместе с отцом. Но теперь, листая летописи, понял Александр – какой ужас смертный наступил в умирающем от голода Новгороде.