Похождения Шипова, или Старинный водевиль
Шрифт:
– Уууу, - промычал Евдокимов, - проси гостей по домам расходиться.
– Боюся, - признался Потап.
– А этот ваш Толстой, граф этот ваш, он что, с ума сошел - школу на свои деньги открывать?
– спросил Шипов.
– Это где ж такое? Это в Туле, стало быть?
– Отчего же с ума сошел?
– рассердился высокий студент.
– Благородный человек.
"Все устраиваются - кто как, - подумал Шипов, - суетятся-суетятся, а там, глядишь, и жизня вся... Как мышки серенькие, суетятся. А ведь никто себя мышкой считать-то не хочет, вот ведь что. Каждый думает: я кошка, - а на самом-то деле он и есть мышка... Вот ведь как".
И тут он вспомнил, как сам три дня назад бежал, распахнув гороховое свое пальто, затребованный самим Московской городской части частным приставом господином Шляхтиным. Ох, уж как он бежал! Господи мой боже, аи беда какая?.. Прыг-прыг по ступенькам... Ффу! Только глаз не отводить, в глаза глядеть... Прицелочку сделать... Ах ты господи! И вбежал...
Пристав Шляхтин, их благородие, вышли к нему навстречу!
– Ну, Шипов, хватит карманников ловить, ха-ха, есть дела поважнее. Приготовься...
– Лямур, - сказал Шипов для пробы.
– Что?
– Это так, по-французски...
– Ты, ха-ха, и французский знаешь?
– удивился Шляхтин.
– Приходилося, - сказал Шипов скромно.
– Я ведь у князя, у их сиятельства Александра Васильевича, в доме жил-с...
– Знаю, знаю, братец, все знаю. Вероятно, потому и поручается тебе нелегкое дело... И весьма щепетильное, представь.
– Мерси, - сказал Михаил Иванович смело.
– Рад стараться.
Сердце стучало уже спокойно, как и подобает. Шлях-тин не садился. Стоял. Михаил Иванович слушал с достоинством.
– ...Граф Лев Николаевич Толстой в своем имении Ясная Поляна открыл школу для крестьянских детей. Не предосудительно. Пригласил учителями студентов Московского и Санкт-Петербургского университетов. Не предосудительно. Однако большинство студентов исключены из вышепоименованных университетов за различные провинности политического свойства и находятся под надзором...
– Чего это он их туда собрал?
– спросил Шипов.
– Вот именно. Но ты смотри, Шипов. Дело это деликатное весьма. Упаси тебя бог раззвонить об том... Может, и нет там ничего такого... Смотри!
– Что вы, ваше благородие, - сказал Шипов, - такого мезальянсу не допустим. Благодетеля моего князя не подведем.
– Деньги получишь в канцелярии. Ступай, - приказал Шляхтин.
Тут сердце у Михаила Ивановича дрогнуло, и он помчался...
"...Ах, вот и я мышка несчастная, - думал он, глядя на студентов, - для вас кошка, а для них мышка-с..."
В этот момент скрипнула бывалая трактирная дверь и некий оборванец с лицом испуганного хорька, кутаясь в невообразимые доспехи, скользнул к стойке. Никто из присутствующих не обратил на него внимания, а тем более Шипов, сидевший к дверям спиною. Но именно Шипов не оборачиваясь вдруг сказал:
– Ай-яй-яй, Яшка, на чужие деньги пить собрался?.. На деньги вдовы? Она дома плачет, а ты с ее кошельком по питейным домам ходишь?
Тут оборванец кинулся на колени и, молясь на спокойный затылок Шилова, запричитал:
– Батюшка, Михалваныч, не погуби! Шипов, все так же не оборачиваясь, сказал:
– А ну, выкладывай кошелек и жди меня, и чтоб не вздумал убечь.
Кошелек, расшитый бисером, почтительно плюхнулся на стол. Шипов потыкал в него пальцем и сказал, обращаясь ко всем:
– Господин пристав велел мне этот кошелек найти. Вот он, нате вам.
Городовой засмеялся, и все в зале засмеялись следом.
– Великий вы человек, - сказал городовой.
Ситуация снова заметно накалилась. Какое-то легкое возбуждение, подобное невидимому электричеству, вспыхивало то здесь, то там. Приглушенный говор усиливался. Все выражали восхищение, глядя, как Шипов вертит в руках спасенный кошелек.
– У меня есть в затылке такая струночка, - засмеялся Шипов.
– Как что - она у меня, лямур-тужур, тенькает - и готово. Чей это кошелек? А это, пуркуа, титулярной советницы Фроловой. Она мне сама челом била. Ну?.. Я свою струночку ррраз... И что же вы думаете? Знаю: Яшка украл. Простой мезальянс... А вот он и Яшка. Он-то думал, я за ним по шалманам лазить буду! Много чести. Нет, ты сам придешь да еще в затылочек поклонишься. Сам меня найдешь...
– Он поднялся со своего места, потряс кошельком перед изумленными посетителями.
– Моя струночка натянутая дрожит ради вас, господа!
– Ура!
– закричал хозяин Евдокимов, и все подхватили. Все, кроме студентов.
Они как-то незаметно, бочком-бочком, и выкатились прочь. Шипов только посмеивался им вслед. Тут и остальные посетители, будто получив разрешение, потянулись к выходу, кланяясь Шипову, а некоторые, осмелев, и вовсе подмигивали по-приятельски. Шипов усмехался и отвечал поклоном каждому, словно хозяин бала. Востренькое лицо его раскраснелось. Он был доволен.
– Великий человек-с, - сказал городовой хозяину.
– Всех жуликов в кармане держит. У нас в участке как что чего - сейчас Михал Иваныча... Незаменимы-с.
– Ох, правда, - шумно вздохнул хозяин, - великий человек.
– А не стыдно тебе, Потапка, - сказал Шипов, - студентов пужать? Это же я тебе по портрету провел, чтобы ты в разговоры не лез, быдло ты этакое... Ну, тре жоли теперь?
– Нет-с, - ответил Потап глупо, - это не вы-с, а они-с...
"Когда бы вы знали, пустоглоты, на какую я верхушку залетел, вы бы все в ножках у меня валялись", - подумал Шипов.
Не успел он тогда, окрыленный удачей, выскочить из канцелярии с прогонными и прочими ассигнациями за пазухою, как на него налетел, а кто он уж и не помнит, не успел разглядеть, и велел снова ему, Шилову, явиться к господину Шляхтину. У частного же пристава выяснилось, что надлежит Шилову лететь что есть мочи к самому обер-полицмейстеру Москвы, его сиятельству графу Крейцу Генриху Киприяновичу. Шипов побежал, ног под собой не чуя. Губы его стали совсем белые, нос еще более завострился.
Беги, беги. Кошка тебя дожидается. В теплых лапках у нее когти спрятаны, во влажной пасти зубки беленькие, один к одному... Только бы не растеряться. Глаз не отводить, глаз не отводить ни за что. А что ж, господа, у вас свое оружие, а у меня свое. А кто сказал, что я мышь? Да я и не мышь вовсе... Я им нужнее. Главное - на рожон не лезть, самому не встревать в разговоры, пущай их сами выговорются... Поглядим, поглядим... Ах ты господи, боже мой!
Но успокоился. В парадную дверь не вбежал, а вошел. Там его уже дожидались. Велели раздеться. Под гороховым пальто оказался на Шилове темно-серый, мышиный сюртук. И повели Михаила Ивановича по комнатам, лестницам, различным переходам прямо к логову кошки.