Поиск-90: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Однажды за семейным ужином Баранов вдруг схватил со стола ножницы, всадил их себе в живот и распорол его, рассыпав свои кишки по обеденному столу.
— А-а… — бормотал он, умирая. — Так японцы делают… Ничего, а, Маш?
Маша, бледнея, отвернулась.
— И это при детях! — закричала она, дождавшись, пока непутевый ее супруг ожил. — Толя, я должна сказать тебе правду — ты становишься наркоманом!
— Ты просто завидуешь мне, — сказал благостный Баранов. (После очередной смерти у него бывала краткая эйфория, за которой он снова впадал в
— Я не завидую, — сказала жена. — Толя! Ну посмотри на себя в зеркало — чему тут завидовать?! Ты ведь уже больше времени мертвый, чем живой. Опомнись, пока не поздно! Ты уже книг не читаешь! Ты совсем деградировал. Что тебя ждет?!
— Да ничего, — раздражился внезапно Баранов. — Чего тебе-то надо от меня?
Жена твердо ответила:
— Мне надо, чтобы ты пошел со мной к этому Пророку и попросил у него, чтобы он это с тебя снял. Не надо нам такого благословения!
— Еще чего! — фыркнул Баранов и для подкрепления сил стянул себе горло шнуром от настольной лампы. Вынырнув из небытия, он продолжал уже веселее и спокойнее:
— Да успокойся ты, Маша. Все нормально, уверяю тебя.
— Нет! — крикнула жена. — Не все нормально. Это твоя… наркомания — это грех! Это нехорошо, ты сам знаешь. Ты перестаешь быть человеком! Это противоестественно.
Баранов в раздражении встал и ушел из дому. Последними словами жена попала ему как раз на больное место. В глубине души он понимал: то, что он делает, действительно нехорошо и греховно. Он клял Пророка, понимая, что отказаться от его дара уже не в состоянии. Его страсть его уже почти засосала. И до вечера в страдании бродил он по городу, задумчиво бросаясь под колеса автомобилей.
И все-таки Баранов смог ночью собрать остатки своей воли, толкнул жену и сказал ей с мукой:
— Маша! Ладно… пошли завтра к Пророку. Черт с ним, с бессмертием. Только скорее… пока я не передумал.
На следующий день, в восемь утра, он оделся в безукоризненный черный костюм и вместе с женой вышел из дому, направляясь в Город Скрещения Путей. С утра он ни разу не умирал и теперь, отчаянно борясь со своим желанием, скрипел зубами, сжимал руку жены и постанывал. Жена понимала его состояние, жалела его и пыталась отвлечь разговорами. Несколько раз он чуть было не упал под трамвай, но Маша улавливала эти моменты, гладила его руку и умоляюще смотрела в глаза. Баранов подчинялся этому взгляду, потому что жену любил, и напрягал всю свою оставшуюся волю, чтобы не поддаться искушению. Но это было очень трудно.
Наконец они дошли до Города Скрещения Путей, и Баранов повел жену к тому переулочку, куда в свое время привели его Хмель и Тополь, члены секты Святодрева. Наконец Баранов нашел его и устремился к знакомому дому. Однако, дойдя до него и осмотревшись, с удивлением сказал:
— Маша! Это что-то не то…
Дом уже не был увит прекрасной листвою и цветами, ничто не прикрывало безобразия его потемневшего кирпича, и на двери была новенькая табличка: «Резиденция
— Послушайте! — Баранов поймал за рукав пожилого буддиста в желтой рясе. — Что это за метадиуретики?
— Метадиуретики считают, — терпеливо объяснил буддист, — что весь мир образовался в результате Божественного Мочеиспускания.
— Тьфу! — плюнул Баранов, выпуская буддиста.
— Ага, — подтвердил сидящий на обочине митек. — Поганая секта, что и говорить. Тебе-то, браток, кого надо?
— Мне-то?.. А вот вы не знаете — тут раньше была секта Святодрева. Где она теперь?
— Дык, елы-палы, это ж попсовая секта была! Особенно Пророк у них был оттяжник.
— Да-а, это был браток, — подтвердил другой митек, мечтательно улыбаясь. — Он нас любил.
— Из «Белого солнца пустыни» наизусть шпарил, — сказал первый митек. — А бывало, высунется по пояс во-он из того окна… в одной майке… тычет в кого-нибудь из прохожих пальцем и орет: «А ведь это ты, Мирон, Павла убил!» И хохочет, заливается… И мы смеемся. А тот прохожий бледнеет и падает как подкошенный. Видать, и в самом деле убийца, варнак — мало ли их по улицам ходит.
— Эх, сейчас бы супчику горячего да с потрошками… — ностальгически вздохнул второй митек, видимо, потеряв интерес к Барановым. Видно было, что митьки тоскуют по братку.
— А где они сейчас? — неспокойно спросила Маша.
— Дык вознесся.
— Вознесся?! — леденея, переспросил Баранов.
— Ну и рожа у тебя, Шарапов. Элементарно, Ватсон: живым на небо вознесся. Тут часто такое бывает.
— А может, он хоть заместителя оставил — или апостолов? — спросил Баранов.
Митьки захохотали.
— А ты простой, братушечка! Слушай, иди к нам! И сестренку свою бери. У нас хорошо. Мы оттяжники.
— Ну, как же насчет заместителя? — томился Баранов.
— Да, елы-палы: какой заместитель, какие апостолы? Учение свое оставил — и хватит с него. Было бы учение — апостолы найдутся. Как Митя Шагин наш.
— Митька, брат, помирает… — вдруг всхлипнул второй митек. — Ухи просит…
Баранов повернулся к жене. Губы ее дрожали.
— Ладно, Толя. Пошли домой. Ты у меня сильный… Ты и сам свое бессмертие одолеешь. Правда?
— Дык, елы-палы, — сказал Баранов, подражая митькам, с преувеличенной бодростью, но отводя глаза, и жена поняла, что нет, не одолеет.
Так, грустной, траурной парой, держась за руки, дошли они до города, не обращая внимания на веселую суету Города Скрещения Путей. Справа от них справляли свой праздник веселые тантрические буддисты, слева раздавался гул, как от реактивного самолета, и в небо устремлялась огненная струя — возносился очередной пророк; но они не замечали этого, один — томимый своей страстью, другая — печальная и тихонько всхлипывающая, и так наконец они вышли в большой город. Баранов сжал руку жене, как бы прощаясь, потом внезапно выпустил ее и, не оглядываясь, бросился под автобус. Остатки его воли кончились, и жена поняла, что назад пути нет.