Поиск дорог
Шрифт:
Димостэнис растворялся в могуществе и всесилии, еще несколько мен и он насладится своей победой и совершенной местью. Он уже наслаждается ею. И даже где-то далеко стучавшая в голове мысль, что это ничего не вернет, не отравляла мгновения его торжества.
Человек, заключенный в стихии не выдерживал. Тело, казалось сейчас разорвет на куски от столь высокой концентрации энергии. Серебряный терял контроль над разумом, чувствами, воспоминаниями. Он уже даже не понимал, кто он. Лишь одна мысль все еще пульсировала в его сознании, поддерживая его — уничтожить. Стереть с лица Элиаса. И насладиться этим. Пусть даже всего
Новый порыв ветра чуть освежил лицо. Хлопнула дверь. Безмолвный крик боли прорезал комнату, зацепился за его измученный рассудок. Димостэнис дрогнул. В замутненном, опьяненном силой сознании промелькнули золотистые волосы и ореховые глаза.
О, Боги! Вся его человеческая сущность, еще не успевшая окончательно слиться со стихиями рванулась на этот крик. Дим потянулся к нему, выныривая из серебряного омута, разрывая связь со стихиями, отрывая их от себя, как кожу.
Вихрь прошелся по комнате, разрушая все то, что еще можно было разрушить. Смял щиты, закрутил беззащитных людей, взметнулся вверх, уничтожая на своем пути преграды, и разъяренные стихии распались на серебристые искры, уже никому не причиняя вреда.
Олайя лежала на полу. Дим бросился к ней, упал на колени.
— Лала, — прошептал он, — ангел мой.
Он протянул было руку, чтобы дотронуться до нее, понять, жива ли она, но сильный удар по лицу отбросил его назад.
Димостэнис поднял глаза на стоящего рядом, пылающего ненавистью Аурино. В следующее мгновение в грудь врезался обруч бессилия. Он попытался сделать вдох. Его придавило к полу, так что он не мог двинуться, чтобы хоть как-то ослабить это давление. В отчаянной попытке Серебряный вновь потянулся к стихиям. Позвал их. Глухая тишина была их ответом. Он задыхался, перед глазами плясали разноцветные пятна, которые, впрочем, с каждым мгновением темнели, превращаясь в одну большую темную дыру, куда он и провалился.
— Димостэнис Иланди, — произнес император, — ты, как и весь твой род обвиняешься в измене и будешь казнен, но…
Очнулся Димостэнис в тесной каменной клетке, в которой можно было лишь сидеть, поджав ноги, а головой упираться в потолок. Он знал это место — каменный мешок. Так же как понимал, что сидеть он здесь будет небольшое количество времени. Аурино, напуганный его проявлением силы, не даст ему долго оставаться на этом свете, а обруч бессилия и ошейник, все еще сдавливающие его грудь и шею, не давали в этом усомниться.
— Ты называешь подлое убийство казнью?! — не стал слушать его дальше Дим.
Он не ошибся, прошло не так много времени, как его привели в зал, где восседал император с императрицей и три советника. Сердце забилось сильнее, когда он увидел Олайю. Последние сэты были самыми мучительными в его жизни. Он винил себя в том, что причинил ей боль. Ее слабая аура целительницы не в состоянии была выдержать ту концентрацию энергии, которая обрушилась на нее, как только она вошла в залу. Он боялся, что она умерла. Что он виновен в этом. Последняя, единственная, кто еще есть в его жизни.
— В чем же оно подлое? Вина Дома Иланди была полностью доказана. В имении были найдены снаряды, наполненные взрывчаткой, с помощью которых было организованно покушение на меня. К тому же глава Дома не скрываясь использовал это оружие в поднятом бунте.
— Глава Дома — не весь род. Лиарен и Элени не участвовали в этом заговоре.
— Лиарен Иланди вместе со своей семьей был арестован на границах с северной квотой, недалеко от Эшдара. Зачем законопослушному подданному империи ехать в разбойничий притон? Передать послание от своего преступника отца — предателю брату? — глаза Аурино горели злостью и ненавистью.
Впрочем, смысл его слов заглушал все эмоции, идущие от него. Лиарен ехал в Эшдар. Он хотел защиты? Для своей семьи. Понимал, что в империи они не смогут быть в безопасности.
— Твоя сестра нарушила главный закон империи и опять-таки же находилась на оккупированных Мюрдженом землях Астрэйелля, — тем временем продолжал император, — если же говорить о твоих подвигах, то боюсь мы задержимся здесь надолго. Поэтому я оглашу лишь суть.
Все это время Димостэнис постоянно бросал взгляды на Олайю. Она выглядела очень необычно для него, непривычно. Волосы причесаны в сложную, роскошную прическу, диадема с гербом Дома Эллетери, тяжелые украшения на шее и запястьях, дорогое, изысканное платье. Настоящая императрица.
Она уже была близка с Аурино?
Дьявол! О чем он думает сейчас? Хотя, о чем ему еще думать, как не о ней? Не об императоре же и его обвинениях.
— Димостэнис Иланди, ты обвиняешься в заговоре против своего императора, в преступном союзе со злейшим врагом империи, попытке сменить власть. И, кстати, в нарушении основного закона.
Дим перевел глаза на Аурино. Вокруг него плотным щитом лежала аура. Император цепко и внимательно следил за каждым его движением.
— Ваше величество, — язвительно произнес обвиняемый, — осмелюсь вам напомнить, что вы сами отлучили меня от своей милости, Дома, лишили своего покровительства и всех благ и изгнали из Астрэйелля. Поэтому я не обязан блюсти ваши законы.
— Ты преступил черту еще будучи подданным своего императора.
— Что вы называете чертой, ваше величество? — спросил Димостэнис, — ту самую грань, которую преступники с символами власти вроде тебя и Совета Пяти определи для людей, загнав их в рамки малопригодные для жизни, лишив воли, свободы, права выбора, а потом назначили наказание, если они вдруг пресекут дозволенные границы?
Он сам не знал, зачем говорил все это. Наверное, чтобы потянуть время. Еще немного задержаться здесь и видеть своего златовласого ангела. Пусть даже она ни разу не взглянула на него.
— Я не буду больше спорить с тобой, — холодно отрезал Аурино, — я и так оказал тебе честь, общаясь с тобой после всего что ты и твоя семья сотворили. Ты отступник, лжец и предатель. Своими преступными действиями ты оттолкнул от себя всех, кто когда-то верил тебе, любил и ждал.
Димостэнис знал, что его бывший друг видел, как он бросает взгляды на Олайю и знал для кого он сказал свою последнюю фразу. Только вот здесь тот был не властен.
— Тех, кто тебе верит, любит и ждет невозможно оттолкнуть до тех пор, пока ты сам веришь, любишь и ждешь. Невозможно перечеркнуть и выкинуть из своей головы, из своей сущности то, что вас единожды связало. Мены и сэты трепетного счастья и незабываемого восторга. От самой первой встречи и до последнего вздоха. И даже смерть, — он слегка запнулся, не желая делать ей больно, — всего лишь временная разлука.