Поиск дорог
Шрифт:
Все закончилось так же внезапно, как и началось.
Дим сделал вдох полной грудью, оттер кровь с лица и отвернулся к окну. Он все сказал и больше не хотел видеть того, кого большую часть жизни считал другом. Оставалось всего несколько сэтов до полного ухода Таллы за небосклон. Еще последнее предсумеречное серебро освещало улицы.
— Я не убивал Элени, — произнес Аурино. — Мне она была нужна живой, чтобы обменять ее на бумаги. Я послал Клита за ней, но он опоздал. Она уже была мертва. Он вложил печатку в руку того смертного, чтобы ты решил, что
За императором захлопнулась тяжелая дверь. Димостэнис закрыл глаза позволяя себе в последний раз почувствовать мир. После того, как он сам призвал стихии и воспользовался их силой для уничтожения, он разрушил их установившуюся прочную связь. Сущность Элиаса откликнулась на его зов, но как только почувствовала предательство, отвернулась. Отвергла.
Имеет ли он права снова просить о помощи? Услышат ли стихии его зов?
А зачем?
Даже если Аурино сказал правду и не он убил сестру, что это меняет? Его малышка мертва. Ему нет прощения. Он совершил роковую ошибку, не просчитав все возможности и стремления своих врагов. Поддался эмоциям и предал людей, которые доверились ему. И больше никого не осталось, ради кого стоило даже попытаться начать все заново. Ни друзей. Ни семьи. Ни его малышки. Златовласого ангела. Он — шакт без хьярта. Человек без сердца.
Димостэнис отвернулся от окна, отвергая этот мир. Он больше не желали видеть Таллу и ее холодных серебристых лучей.
Глава 47
Он плавал в океане боли. Это было все, что он мог сейчас чувствовать. Все последние сэты, когда дознаватели были с ним, он не позволял ей брать над собой вверх. Он не замечал раскаленного металла, хруста собственных костей, плетей, снимавших с него кожу. Он сбегал от боли в пустоту. Его возвращали. Раза за разом. Все повторялось вновь и вновь. По бесконечному кругу.
А потом все закончилось. Будто лопнула доселе сдерживающая его преграда и он провалился в серебристое нечто. Обрел себя. Нашел своей дом. Бренная оболочка в руках дознавателя была лишь тонкой связывающей нитью с этим миром. Но он больше не подчинялся ее чувствам.
Правда сейчас, когда он остался один, хотелось выть и орать, позволить себе то, что не позволял все предыдущие сэты.
Теплая ладонь легла на то место, где был хьярт. Чуть задержалась, спустилась на живот, он выгнулся, попытался отстраниться, убрать ее, но у него не получилось. Дим снова провалился в темноту.
Следующий раз, когда он стал чувствовать себя, боль как будто притупилась. Он попытался разлепить слипшиеся от крови ресницы. Застонал. Немилосердно горела щека.
— Дим, — тихое, как дуновение ветерка в тихий безоблачный день.
Золотые локоны, ореховые глаза, лицо в веснушках склоненное над ним. Он попытался улыбнуться. Она всегда будет с ним. Не та холодная и безразличная, чьи губы назвали его предателем, а родная и нежная, с теплыми ладонями. Он был пропитан ею, как когда-то силами стихий. Любовью к ней, воспоминаниями, она всегда будет владеть его чувствами, мыслями, даже снами. Даже такими безобразными как сейчас.
— Лала, — прошептал он.
— Милый мой, — она прислонилась к его щеке, на которой он не чувствовал боль.
— Больно, — пожаловался он ей, как всегда делясь с ней тем, что чувствовал. Только с ней одной.
— Я знаю, родной мой. Я пытаюсь помочь. Но всего слишком много. Почему он так с тобой? Чего он хотел добиться?
Дим облизал пересохшие губы. Говорить было тяжело. Но не говорить с ней он не мог.
— У меня есть кое-то, что перевернет весь уклад жизни в империи, — он едва слышно застонал, — императора больше не будет. Совета Пяти не будет.
— Да разве это стоит твоей жизни?! — вскричала Олайя, сквозь душившие ее рыдания.
— Это стоит твоей жизни, — попытался улыбнуться он. — Пока он не знает где документы, ты будешь в безопасности. Я не успел найти нашу дорогу, но защитить тебя смог.
Она закрыла лицо ладонями. Ее плечи беспомощно вздрагивали.
— Прости, — ее лицо исказило отчаяние, — я хотела уйти. Убежать, как только ты пришел во дворец. Я знала, что он использует меня как щит. Мне не дали даже выйти за ворота дворца. Я такая слабая! Я ничего не смога сделать, чтобы защитить тебя.
Димостэнис попытался поднять руку, прикоснуться. Успокоить.
— Нет, нельзя, — она опомнилась, аккуратно вернула его на место. — Тебе нельзя двигаться. Кости должны срастаться. В тебе очень много энергии. Я все поставила на место, а твое тело завершит процесс. Но тебе нельзя делать никаких движений. Немного еще потерпи.
Целительница аккуратно взяла его правую руку. Каждый палец, словно перебирая, ставя на место все, что было повреждено. Каждое ее действие отдавало болью.
— Поцеловать меня ты можешь?
Она склонилась над ним, дотронулась до губ, до кончика носа, до неповрежденной щеки, прошлась губами по глазам.
— Ты меня любишь?
Она оторвалась от него, всхлипнула.
— Не спрашивай меня об этом. Никогда не спрашивай! Ты должен просто знать это. И никогда не сомневаться.
— Хорошо не буду. Только ты не плачь.
— Не буду, — также покорно согласилась она. — Мы теперь всегда будем вместе. Я больше не отпущу тебя.
— Нет, — он слегка улыбнулся, — тебе туда еще рано.
— Глупый! — сердито воскликнула она. — В этом мире! Мы уже все придумали.
Это было невероятно. Среди всей этой грязи, крови, боли его златовласое видение обещало ему то, к чему он безнадежно стремился все последние ары. Быть с ней вместе.
— Обещаешь? — в этом безумии можно было говорить обо всем. Во снах все еще может сбыться.
— Обещаю. Но тебе надо спать. Тебе нужны будут силы на завтра.
— Хорошо, — только не сопротивляться и не спорить, чтобы не спугнуть.
Олайя снова взяла его правую руку чуть выше кисти и продолжила свои манипуляции. Ее заметно качнуло, она на мгновение прикрыла глаза.