Поиски
Шрифт:
Затем он тихо добавил:
— Единственные люди, которые действительно знают, что такое любовь, — это те, кто никогда не задумывался над этой проблемой.
Мы еще несколько минут деликатно и слегка насмешливо спорили с ним. Когда мы пришли в нашу комнату, я подошел к окну и посмотрел на море. Туман немного рассеялся, и в свете близкого фонаря я мог рассмотреть мелкие волны, ласкавшие берег. Одри сидела на постели.
— Насколько Шерифф действительно верит во всю, эту чепуху? — неожиданно резко спросила она.
— Пока говорит, то в общем верит, — улыбнулся я, — и почти не
— А он влюблен в эту девушку?
— Здесь он так же тверд, как и в своих теориях, — сказал я.
Одри рассмеялась.
— Вот забавно, если все его любовные приключения такого же рода. Все эти Целии, Памелы и Ванессы, о которых он тебе рассказывал. Неужели все это респектабельные юные английские мисс, путешествующие со своими родителями по малоизвестным морским курортам? И все победы Шериффа заключаются в том, что его представляют семейству?
— Очень похоже, — сказал я. И с некоторым запозданием добавил — Но большинству женщин он нравится.
— Да, да, — сказала Одри, — одну из них мы уже видели вблизи. Стоило ли, дорогой, ради этого ехать за сто миль? Нарушать ход твоей работы и тащить тебя сюда только потому, что я всегда должна быть в движении? Только для того, чтобы увидеть Естественную Простую Девушку Шериффа?
Я сел с ней рядом и коснулся пальцами ее волос.
— Стоило ли? — переспросил я. — Я с удовольствием поглядел на эту девушку. Ты, между прочим, оказалась пророком. Разве это ничего не стоит?
Лицо у нее было сосредоточенное, но напряженность исчезла. Я испытывал гордость любовника, когда видел ее такой, ведь никто другой никогда не мог наблюдать ее успокоенной и счастливой в объятиях любви.
— Проехать сотню миль! — вырвалось у меня. — В тот день, когда я не смогу поехать с тобой, куда ты захочешь, лучше брось меня. Оставь меня сидеть у огня в мягких шлепанцах. Значит, я больше не заслуживаю любви.
— Звучит убедительно, — пробормотала она и уютно устроилась в моих объятиях, словно отгородившись от всего мира.
— Артур, — сказала она через некоторое время, — а может мужчина полюбить девушку вроде этой Стентон-Браун? Обещай мне, что если ты меня когда-нибудь покинешь ради другой женщины, то она будет не так глупа, как эта.
— Я думаю, что мужчина способен влюбиться в кого угодно. Если бы мне не выпала такая невероятная удача, что я полюбил тебя, то, наверно, я и сам влюбился бы в какую-нибудь, столь же глупую, — улыбнулся я. — Но моя была бы покрасивее.
Она рассмеялась и пригнула к себе мою голову. А я шептал ей:
— Зачем ты спрашиваешь меня, как могут мужчины влюбляться в других женщин? Ведь я до сих пор не могу понять, почему они все не влюблены в тебя.
Глава VI. Великий момент
В конце года я опубликовал сбою работу и весной напечатал еще одну. Первое сообщение представляло собой продолжение моих исследований манганатов и содержало схему предполагаемой структуры бромистых и иодистых соединений. А второе было посвящено осторожному предварительному обоснованию опытов над группой органических веществ. Я сам не был еще вполне
Моя жизнь шла в основном так же, как летом. Одри все время была рядом, беспокоя меня только приступами уныния, временами находившими на нее, и всегда радуя меня своей любовью. Она была на последнем курсе, и ее дипломная работа, хотя она и презирала ее, отнимала у нее какое-то время, и она не так переживала свою неудовлетворенность и незанятость, как летом. Вместе мы были очень счастливы, за все эти месяцы я не припомню ни одной ссоры, ни резких слов.
На рождество в Лондон приехал Хант и провел с нами несколько вечеров. Он был бледен, никак не мог смириться с преподавательской работой, и его неудовлетворенность жизнью прорывалась в резкости, совершенно чуждой тому Ханту, каким мы его знали два года назад; но мне казалось, что я чувствую в нем какую-то пока еще непонятную мне перемену. С Одри они долго и охотно беседовали и вообще, видимо, произвели друг на друга впечатление. Когда я провожал Ханта с вокзала Св. Панкраса обратно в Манчестер, в его скучную школу, он криво улыбнулся:
— Тебе слишком везет, Артур.
А когда я вернулся домой, Одри сказала мне:
— Это самый умный человек из всех, с кем ты меня знакомил.
Я задумался.
— Да, пожалуй, в некотором роде. Но…
— Ну, он не очень находчив, — сказала она. — Думает он скорее медленно, чем быстро. У него не такой блестящий ум, как у большинства твоих знакомых. Он не будет чемпионом по разгадыванию кроссвордов. Но там, где нужно думать серьезно, он стоит десяти твоих Тремлиных и Шериффов.
— Шерифф очень умен, — сказал я.
— Да, — улыбнулась она, — я немного увлеклась. Если Шерифф захочет подумать о серьезных вещах, у него это получится. А для Ханта это естественно.
Вскоре после отъезда Ханта я получил от него письмо. Одри иногда упоминала о нем в разговорах, но потом нас затянула суматоха весеннего семестра, и, хотя мы время от времени говорили, что неплохо бы съездить в Манчестер, у нас было очень мало времени даже друг для друга, и Хант отошел на задний план.
А в марте я получил предложение перейти в Кембридж, и стало ясно, что жизнь Одри и моя должна измениться.
Это произошло совершенно неожиданно, у Хэлма, у которого я в то время часто бывал. Хэлм хорошо относился ко мне и одобрял мою работу, а я любил послушать старика, восхищался его тонким и гибким умом. Из всех знаменитых ученых, которых мне приходилось встречать, он казался мне самым замечательным. В его доме я сталкивался с множеством интересных людей. В тот день в марте он представил меня Макдональду из Кембриджа. Макдональд был крепкий мужчина с квадратной головой, с развевающимися белокурыми волосами и неожиданно темными глазами.